Том Роб Смит - Колыма
Прежде чем он успел ответить, тяжелая дубовая дверь с грохотом захлопнулась. Вздрогнув от неожиданности, Анисья обернулась и увидела своего мужа Лазаря, который с такой поспешностью устремился к ним, что она уже решила, будто он истолковал сцену, свидетелем которой стал, как доказательство ее неверности. Она отпрянула от Максима, и это неловкое движение лишь усилило впечатление виновности. Но, когда он подбежал к ним ближе, Анисья поняла, что Лазарь, с которым она прожила в браке десять лет, встревожен чем-то совсем иным. Задыхаясь, он схватил ее за руки, которые всего несколько секунд назад сжимал Максим.
— Меня вычислил в толпе и допрашивал агент МГБ.
Он говорил быстро, слова торопливо слетали с его губ, спотыкаясь и цепляясь друг за друга, и их значение заставило Анисью тут же забыть о предложении Максима. Она спросила:
— За тобой следили?
Он кивнул.
— Я укрылся в квартире Наташи Нюриной.
— Что было дальше?
— Агент остался снаружи. Мне пришлось уходить через черный ход.
— А что, если они арестуют Наташу и станут ее допрашивать?
Лазарь закрыл лицо руками.
— Я запаниковал и не соображал, что делаю. Мне не следовало приходить к ней.
Анисья взяла его за плечи.
— Если они могут выйти на нас, только арестовав Наташу, то у нас есть немного времени.
Лазарь покачал головой.
— Я сказал ему, как меня зовут.
Она поняла. Он не мог солгать. И не мог изменить своим принципам — ни ради нее, ни ради кого-либо еще. Принципы были для него важнее их жизней. Ему вообще не следовало ходить туда, чтобы посмотреть на снос церкви. Она предупреждала его, что риск слишком велик, тем более — риск ненужный. В толпе наверняка окажутся агенты и неизбежно обратят на него внимание. Но он, по своему обыкновению, пропустил ее слова мимо ушей — выслушав ее совет, он никогда не следовал ему. Разве не умоляла она его не настраивать против себя церковные власти? Неужели их положение столь незыблемо и надежно, что они могут осмелиться настроить против себя и Церковь, и государство? Но его не интересовала политика альянсов и соглашательства: ему непременно нужно было высказать свое мнение, и даже угроза остаться в полном одиночестве не мешала ему критиковать новые отношения, установившиеся между иерархами Церкви и политиками. Упрямый и прямолинейный, он требовал, чтобы она безоговорочно поддерживала его взгляды. Она восхищалась им, его цельной натурой. Вот только он не желал ответить ей взаимностью. Она была младше его, и ей едва исполнилось двадцать, когда они поженились. Ему было уже тридцать пять. Иногда она спрашивала себя, а не потому ли он женился на ней, что священник из белого духовенства[4], приносящий монашеский обет, уже сам по себе мог служить символом реформаторства? Подобная концепция льстила его самолюбию и вполне соответствовала его либеральным философским взглядам. Внутренне она готовилась к тому, что рано или поздно государство тяжелым катком пройдется по их жизням. Но теперь, когда такой момент настал, Анисья вдруг ощутила себя обманутой. Ей придется расплачиваться за его убеждения, на которые она не могла повлиять и которые не могла разделить.
Лазарь положил руку Максиму на плечо.
— Будет лучше, если ты вернешься в духовную семинарию и донесешь на нас. Поскольку нас все равно арестуют, публичное отречение позволит тебе дистанцироваться от нас. Максим, ты еще молод. Никто не станет думать о тебе плохо, если ты сейчас уйдешь.
В устах Лазаря подобное предложение прозвучало двусмысленно. Он полагал, что стоит неизмеримо выше тех, кто способен на столь прагматическое поведение, к которому могли прибегнуть лишь слабые духом мужчины и женщины. Его моральное превосходство было удушающим; он предлагал Максиму не выход из положения, а загонял его в ловушку. Анисья не выдержала и вмешалась, стараясь говорить дружеским тоном:
— Максим, ты должен уйти.
Тот отреагировал мгновенно:
— Я хочу остаться.
Уязвленный и оскорбленный тем, что она посмеялась над его чувствами несколькими минутами ранее, он упрямился, давая волю своему раздражению. Вкладывая в свои слова двойной смысл, недоступный мужу, Анисья сказала:
— Пожалуйста, Максим, забудь обо всем, что было. Ты ничего не добьешься, если останешься.
Но он лишь упрямо покачал головой.
— Я уже принял решение.
Анисья заметила, что Лазарь улыбается. Вне всякого сомнения, Максим пришелся ее мужу по душе. Он взял его под свое крыло, не замечая влюбленности, которую его протеже испытывал к ней, и обращая внимания лишь на пробелы в его знаниях Священного Писания и философии. Решение Максима остаться порадовало его — Лазарь явно счел, что оно каким-то образом связано с ним самим. Анисья шагнула к мужу.
— Мы не можем позволить ему рисковать своей жизнью.
— Мы не можем силой заставить его уйти.
— Лазарь, это не его война.
И даже не ее, если на то пошло.
— Он сам решил принять в ней участие. Я уважаю его за это. И ты должна уважать его тоже.
— Это же бессмысленно!
Пытаясь сделать из Максима такого же мученика, как и он сам, ее муж преднамеренно унизил жену и обрек на мучения своего ученика. Но тут Лазарь воскликнул:
— Довольно! У нас нет времени! Ты не хочешь, чтобы с ним что-либо случилось. Я тоже. Но если Максим желает остаться, пусть остается.
* * *Лазарь торопливо зашагал к алтарю и принялся поспешно убирать с него все лишнее. Всем прихожанам его церкви грозила опасность. Для своей жены и Максима он ничего не мог сделать: они были слишком тесно связаны с ним. А вот его паства, люди, доверившиеся ему и открывавшие ему свои страхи, — их имена следовало сохранить в тайне.
Когда алтарь опустел, Лазарь уперся руками в его каменный бок.
— Толкайте!
Максим, так, похоже, и не осознавший до конца, какой опасности себя подвергает, повиновался и всем телом налег на алтарь. Каменное основание со скрежетом провернулось на плитах пола и медленно отъехало в сторону, обнажая прямоугольное убежище, сооруженное двадцать лет назад. Каменные плиты сняли, а в земле выкопали яму глубиной в метр и шириной в два, где покоился железный ящик. Лазарь наклонился, Максим последовал его примеру, и они вдвоем вытащили сундук наружу и опустили его на пол.
Анисья подняла крышку, и Максим, присевший на корточки рядом с ней, не смог скрыть удивление:
— Музыка?
Ящик был доверху заполнен бумагами, исписанными от руки нотами. Лазарь пояснил:
— Сюда на службу приходил один композитор. Это был совсем еще молодой человек, немногим старше тебя, студент Московской консерватории. Однажды ночью он пришел ко мне и сказал, что ждет ареста. Боясь, что его творение будет уничтожено, он доверил его нам. Большей части его сочинений навесили ярлык антисоветских.
— Почему?
— Не знаю. И сам он тоже не знал. Ему не к кому было обратиться, он не имел ни семьи, ни друзей, которым мог бы доверять. Поэтому он и пришел к нам. Мы согласились взять на хранение труд его жизни. Вскоре он исчез.
Максим бегло пролистал ноты.
— Музыка… она хотя бы хорошая?
— Мы не слышали, чтобы ее исполняли где-нибудь. Мы не осмелились показать ее кому-либо или попросить, чтобы ее сыграли для нас. Это могло породить ненужные расспросы.
— И вы даже не представляете, как она звучит?
— Я не умею читать ноты. И моя жена тоже. Но, Максим, дело ведь совсем не в этом. Мое обещание помочь не зависело от достоинств его сочинений.
— Но вы же рисковали жизнью! А если они плохие?
Лазарь поправил его:
— Мы защищаем не эти бумаги; мы защищаем их право на существование.
Анисья вдруг поняла, что самоуверенность мужа выводит ее из себя. Вообще-то молодой композитор, о котором шла речь, пришел к ней, а не к нему. И уже она обратилась к Лазарю и убедила его взять ноты на хранение. В его же изложении он мимоходом сгладил собственные сомнения и тревоги, а ее низвел до роли пассивной сторонницы. Интересно, а он хотя бы отдает себе отчет, как ловко перекроил всю историю, возвысив собственную значимость и поместив себя в центр происходящего?
Лазарь тем временем вынул из ящика разрозненные нотные листы, числом около двух сотен. Здесь же лежали и документы, касающиеся работы церкви, и несколько старинных икон, которые спрятали в тайнике, заменив репродукциями. Он быстро разделил кипу бумаг на три примерно равные части, стараясь, чтобы музыкальные произведения остались целыми. Очевидно, он надеялся, что каждый из них сумеет унести свою часть, и тогда, возможно, хоть какие-то из сочинений уцелеют. Но главная трудность заключалась в том, чтобы найти три новых надежных тайника, трех человек, готовых пожертвовать собой ради нотных записей, не зная композитора и его произведений. Лазарю было известно, что помочь согласятся многие из его прихожан, но при этом почти все они наверняка вызовут подозрения у властей. Сейчас им нужен был советский гражданин с безупречной репутацией, в чьей квартире никто и никогда не подумает устроить обыск. Но такой человек, даже если он и существует, никогда не согласится помочь им. Однако Анисья все-таки принялась перебирать вслух возможные кандидатуры.
