Дмитрий Григорьев - Господин Ветер
— Не ищут.
В тоне девочки Кристофер почувствовал болезненные нотки.
«Вот уже и обиделась».
Солнце постепенно садилось. На горизонте появилась машина — КАМАЗ самосвал. Такие машины обычно ехали недалеко, от силы двадцать-тридцать километров до ближайшего карьера, асфальтового или бетонного завода. И на мгновение Кристофер оказался перед мысленной развилкой: «Если застопить, то ночевать придется где-то на трассе. В темноте сейчас ведь даже с девицей не возьмут. Но если не стопить? Нет никакой гарантии, что до ночи вообще кто-нибудь посадит. Оставаться здесь Кристофер не хотел. И пока не представлял как ночевать вместе с этой, совершенно незнакомой, да еще к тому же цивильной герлой. Кристофер поднял руку.
Машина остановилась. Большая улыбка. Большой дядька в очках.
— В сторону Алма-Аты. — Теперь Кристофер добавил к слову «Алма-Аты» «в сторону».
— Садитесь.
— Но мы не заплатим.
— Садитесь же…
Кристофер сел первым, затем подал руку Алисе. Где-нибудь в Европе, он пропустил бы герлу вперед, а здесь, на Востоке, некоторые могут не так понять. Типа: «Если сажаешь женщину рядом с драйвером — значит, предлагаешь ее…»
— Давно стоите?
— Не… Мы не стоим, мы идем, — весело ответил Кристофер.
— И никто не сажает?
— Почему, вон мужик до поворота подвез. Сам на Панфилов поехал.
— А я как раз оттуда. И каким же ветром вас в эту дыру занесло.
— С Алтая. В Алма-Ату к друзьям. А затем домой, в Питер.
— И все на перекладных?
— Ну да, стопом.
— А как же ночуете? Дороги-то неблизкие.
— Все с собой. Палатка, спальник.
Кристофер бросил взгляд на Алису. Испуганный зверек. Он взял ее руку в свою. Движение не укрылась от взгляда водителя.
— А чего подружка такая грустная? Обидел кто? — последняя фраза водителя относилась уже к Алисе.
— Нет, что вы, — ответила она, — устала только.
Больше вопросов к спутнице Кристофера не возникало. И снова потянулся разговор между толстяком и Крисом — о ветре, о погоде, о тяжелой жизни, о том, что немцы уезжают, что казахи работать не хотят… Все это Кристофер выслушивал уже не первый раз.
Рука девушки по-прежнему находилась в его руке. Тонкие длинные пальцы, ладошка-крыло. «На моих руках вены как ветки, синие ветки подкожных деревьев, а у нее гладкая — деревья в бело-золотом тумане. Насколько все-таки моя кожа грубее и чернее».
Постепенно стемнело. Водитель включил фары. Алиса, казалось, заснула.
— Будить придется. — Драйвер бросил на нее быстрый взгляд. — Через пару километров поворачиваю.
— Ничего, ночь длинная.
Вскоре они снова стояли на трассе и Кристофер уже не показывал оттопыренный большой палец, а энергично размахивал рукой, пытаясь задолго до приближения машины попасть в свет фар.
Алиса стояла рядом, закутавшись в его куртку.
— Стопить нет смысла, — наконец сказал он, — надо отойти. Перенайтовать. У меня есть спальник.
Выражения лица Алисы Кристофер разглядеть не мог.
— Приставать не буду, не бойся, — зачем-то добавил он и протянул ей руку, — пойдем.
Они поднялись по распадку на ближайший холм. Кристофер достал маленький карманный фонарик, посветил вниз.
— Вроде ровно. Помоги раскидать камушки.
Пока Алиса расчищала место, Кристофер вытащил полиэтилен. Почему-то он считал, что расстеленная на земле пленка защищает от змей, скорпионов и прочих «гадов ползучих». Неизвестно от чего спасала эта подстилка, но своим шелестом (а шелестела она и от ветра, и от движений самого Кристофера) часто вызывала в его голове образы этих страшных «гадов ползучих», мешая засыпать.
Вообще-то Кристофер был не очень аккуратным в быту, но в отношении устройства ночлега и сбора-раскладывания рюкзака соблюдал предельную серьезность.
Он вытащил флягу, свечку. Полиуретановую подстилку — Алисе, под себя же — свитер. Спальник расстегнул как одеяло — на двоих вполне достаточно. Рюкзак под голову. Ботинки и сандалии — туда-же, под рюкзак, под полиэтилен. Гитару в чехле — сбоку. Через некоторое время они уже лежали рядом друг с другом, оба на спине, глазами к небу.
— Ты хочешь спать? — спросил Кристофер.
— Не знаю. Я привыкла ложиться рано.
— Ты живешь с родителями?
— Нет.
После этого односложного ответа наступила какая-то неловкая пауза.
— Крис… Или Митя. Почему у тебя два имени? — наконец, спросила Алиса.
— Это давнишняя история. Однажды, на одном флэту, то есть сударыня, квартире, мы прикололись к одной, надеюсь, хорошо известной вам книжке. «Винни Пух и все-все-все». Ну и придумали каждому прозвища. Пятачок там, Иа Иа. А я стал Кристофером Робином. Все очень просто.
Крис помолчал, а затем добавил.
— А у тебя имя красивое: «Алиса». Мне фильм нравился «Алиса в городах». Вима Вендерса. Смотрела?
— Неа..
— Про девочку, которая любила смотреть телевизор. И про человека, который искал…
«Ты делаешь так много фотографий, — всплыла вдруг в памяти фраза, то ли из фильма, то ли придуманная Крисом, — чтобы убедить себя в реальности существования».
— Кого? — спросила Алиса.
— Пожалуй, себя. Давай что ли спать.
Кристофер повернулся к ней спиной. Ветер приносил множество разных звуков — шум трассы, пиликанье каких-то насекомых, ветер шелестел полиэтиленом, обдувал лицо. За спиной дышала Алиса. И, как и следовало ожидать — вскоре пошло-поехало. После месяца аскетической жизни на Алтае, близость девушки породила в голове Криса целый букет эротических фантазий.
«Надо отвлечься. На хрен тебе лишние заморочки, Крис… Как отвлечься? Скажем считать… Шел один верблюд… Монах перенес девушку и оставил… А ты до сих пор несешь».
Отступление первое: Старинная дзенская притча о двух монахахОдин раз возвращались в монастырь два монаха. Монастырь был очень строгим, устав запрещал даже прикасаться к женщине. А тут — на дороге огромная лужа. И возле нее девушка — никак не может перейти.
Тогда один монах взял и перенес ее. Девушка поблагодарила, пошла своей дорогой. Монахи своей. И уже у самых стен монастыря тот который не переносил, спрашивает:
— Как же так, брат, нам запрещено прикасаться к женщине, а ты перенес ее.
— Я-то ее перенес, да и оставил там. А ты до сих пор несешь.
«Странная девочка. — Мысли Кристофера снова вернулись к спутнице. — А может, и не странная. Алиса, Алиса… Просто что то у нее случилось».
— У тебя… — тихо произнесла она. Или эта фраза послышалась Крису, но вскоре стало совершенно очевидным, вернее, отчетливо слышным одно — тихие всхлипывания за его спиной.
— Ты что? — Кристофер повернулся к ней, обнял. — Не плачь, не надо. Все будет хорошо.
Она уткнулась ему в плечо. От эротических фантазий не осталось и следа. В данный момент она нуждалась лишь в сострадании.
— Я хочу помочь тебе, — сказал Кристофер, — расскажи…
— Прости меня, ради Бога…
— Все будет хорошо, — прошептал Крис, — тише… Спи. Вот и ветер утих.
Она некоторое время лежала, всхлипывая, затем успокоилась. И, как ни странно, Кристофер, не выпуская ее из объятий, стал проваливаться в полусон. Какой то хлам еще продолжал вертеться в голове. По жизни он сочинял песни, и этот хлам был именно тем сором, из которого рождались тексты Кристофера.
«Зэки на бензопиле. Из лагерей в феврале… Летят словно птицы». Но Алиса вдруг разбудила его. Ее пальцы прошли по спине Криса, робко коснулись головы. Совсем рядом он увидел ее лицо, большие темные глаза. Ее губы были так близко, что Крис чувствовал тепло, исходящее от них. Желание. Оно переполняло Алису, заставляло ее трепетать. И это желание перетекало к Кристоферу через каждое прикосновение, через каждый поцелуй. «Будь безупречен, суфий, — сказал себе Крис, — смири ярость своего нефритового меча! И получая свои кайфы, не забывай о ней».
С утра, едва рассвело, далеко на востоке начал затарахтел вертолет. Вертолеты в этих местах никого не удивляли — Казахстан долгое время был большим полигоном и военным аэродромом-космодромом советской империи. Машины по трассе шли всю ночь, с перерывами около получаса, но шум их моторов почему-то не раздражал слух. А вертолет доставал.
Тарахтение постепенно переросло в гул. Низкий, казалось, колебания воздуха заставляют вибрировать землю. Крис разлепил глаза и… Не увидел ни вертолета, ни Алисы. «Боже, она ушла! А я спал, идиот! — Он вскочил. — Землетрясение, что ли? Нет, звук слишком ровный, там совсем по другому». Он пережил два землетрясения и знал, как они начинаются. Здесь было похоже — тот же неожиданно появившийся страх, без причины, без представлений, древний, необъяснимый, сродни детскому страху темноты. Но этот страх не подчинял себе Криса, он был в глубине, на заднем плане. «Оделась и ушла. Словно сновидение. И свитера моего нет. — Крис вспомнил, как под утро, отдал ей свой свитер. — Значит, не сон…»
