Ион Деген - Голограммы
Садовник согласился на эксперимент. Дело не в трояке, который студент выскреб из кармана. Садовнику самому было интересно увидеть, что получится.
Студент уколом впрыснул метиленовую синьку в корень куста самой красивой белой розы. Цветы должны были распуститься через три дня, в день Юлиных именин.
Садовника настолько поразила невиданная красота, что, срезав три голубых розы, он вручил их студенту вместе с трояком.
Вечером к Юле пришли гости. Подарки один дороже другого. Юля вежливо восторгалась ими, благодаря поклонников и подруг. Смущаясь, студент преподнес длинный сверток, завернутый в газету. Юля развернула его и ахнула. И гости ахнули вместе с именинницей. Голубые розы! И какие! Этого ведь не может быть! Нет таких роз в природе!
Юля впервые поцеловала студента.
У поклонников это не вызвало восторга.
СТРАХ
Давно уже Ося не ощущал такой благодати.
Грязный снег ленинградских тротуаров, казалось, расцветающими фиалками искрился в предрассветном полумраке. Траурная музыка из репродукторов на столбах струилась радостными маршами. Скрежет трамвая на повороте, скрежет, который обычно проезжал по обнаженным нервам, сейчас вплелся во вторую часть третьей симфонии так, словно сам Бетховен вписал его в партитуру.
Подох! Господи, слава тебе! Подох! Войну Ося окончил лейтенантом, командиром противотанковой батареи. Отмеченный орденами, интеллигентный и образованный, за восемь лет он дослужился лишь до капитана. Может быть, это помогло ему в законопослушной военной среде в полный рост разглядеть вождя и учителя.
Ося еще не до конца разуверился в системе, но «отца советской артиллерии» ненавидел всеми фибрами души. И вот сегодня — такая радость. Подох!
Ося поднялся на заднюю площадку трамвая и стал в почти свободном проходе. Обе скамьи вдоль вагона были плотно забиты гражданами. Казалось, они ехали не на работу, а на похороны собственных детей.
Ося смотрел на них с сожалением. Кретины и кретинши! Улыбнитесь! Возрадуйтесь, идиоты! Мир очистился от сатаны! Подох он, понимаете? Радость-то какая!
И вдруг под шинелью по спине прополз знакомый страх. Точно такой, как тогда, когда на последнюю уцелевшую сорокапятку полз немецкий «тигр». Сейчас было даже страшнее.
Он представил себе морду дивизионного особиста. Надо же. В такой радостный день.
В противоположном конце трамвая стоял интеллигентного вида мужчина средних лет. Он тоже с недоумением и сожалением смотрел на пассажиров. Они столкнулись взглядами. И поняли друг друга. Ося не знал, что ощутил его однодумец.
Но, как только остановился трамвай, они пулей выскочили из вагона, каждый из своей двери, и шарахнулись в противоположные стороны.
НЕНАВИСТЬ
Дядя Эли пристально рассматривал каждую награду на груди племянника, пришедшего с войны. Медаль «За победу над Германией» с профилем вождя он перевернул на другую сторону:
— Спрячь. Не надо, чтобы на тебе видели убийцу.
Семь с половиной лет спустя дядя Эли умирал в психиатрической больнице. Тяжелейший склероз поразил сосуды мозга. Жена приносила передачи, кормила его, рассказывала о том, что происходит за стенами больницы. С таким же успехом она могла общаться с геранью или фикусом. Блестящий ум и неисчерпаемое остроумие навсегда покинули доживающее тело. В тот день всенародной скорби, войдя в палату, жена сообщила главную весть:
— Старый умер.
Внезапно ожили давно потухшие глаза, Снова в них заискрилась мысль. Уже давно неподвижное тело стало раскачиваться как тогда, когда дядя Эли молился, и он отчетливо произнес:
— Благодарю тебя, Всевышний, за то, что ты сподобил меня дожить до этой минуты, за то, что я услышал благостную весть о том, что подох убийца.
Он безжизненно упал на подушку. Мертвое лицо продолжало светиться улыбкой.
ПРОИ3НОШЕНИЕ
Знаменитый фельетонист Григорий Рыклин в ту пору был редактором журнала «Крокодил».
За какую-то провинность, а может быть без оной, редактор схлопотал выговор.
Остроумие Рыклина компенсировало его местечковое произношение, а способности талантливого редактора — его неудобную национальность.
Однажды Рыклин предстал пред светлы очи весьма, очень весьма вельможной особы.
— Ну, Рыклин, что там говорят в Москве?
— В Москве говорят, что у Рыклина плохое произношение, но хороший выговор.
ОБИДА
Фрида Марковна заведовала библиотекой ортопедического института. Блестящий библиограф, она свободно владела английским, немецким и французским языками. Библиотека заменяла ей семью, которой у нее никогда не было. Заведующую выпихнули на пенсию в связи с «делом врачей'. Единственным поводом для увольнения могло быть только отсутствие у нее чувства юмора.
Мы встретились случайно спустя несколько лет. Я гулял с сыном на заснеженном бульваре. Фрида Марковна прятала руки в старомодную муфту и вспоминала уволенных и увольнявших. Нет, она не затаила обиды. Все правильно. Политика подбора национальных кадров.
— Но сменила ее не украинка, а татарка, — возразил я.
— Чепуха. Зато состоялся Двадцатый съезд партии и был разоблачен культ личности. Нельзя обижаться на советскую власть.
Носком валенка сын выдалбливал пещеры в снежном сугробе. Ему надоела наша затянувшаяся беседа, и он нетерпеливо дернул мою руку.
Фрида Марковна наконец-то заметила ребенка.
— Как тебя зовут?
— Юра.
— А сколько тебе лет?
— Четыре года.
— А ты мальчик или девочка?
Короткая пауза была заполнена презрительным взглядом сына.
— В вашем возрасте уже надо разбираться в этом.
Фрида Марковна обиделась.
НЕ ЗНАЯ БРОДА…
Наверно, это было наказанием за то, что я нарушил правило не пользоваться положенной мне привилегией — не стоять в очереди. Но я не успел бы спуститься вниз по оледеневшей улице и вместе с женой вернуться в кино. Поэтому я попросил разрешения взять билеты вне очереди. Никто не возразил.
У окошка кассы стояла женщина. Ее место поспешно занял солидный мужчина лет сорока в пыжиковой шапке и отличном пальто с роскошным меховым воротником.
Ладно, — подумал я, — подожду. В этот момент меня ударили в грудь. Только мужчина локтем мог сделать это. Но даже предположение, что именно он ударил меня, казалось нелепым.
— Зачем вы меня ударили?
Едва слышным шопотом он популярно объяснил, к какой матери я должен пойти.
Озверев, я оторвал его от окошка. Всего себя, всю злость и обиду я вложил в удар прямой правой в его подбородок. Он отлетел на добрых пять метров к противоположной стене и тут же ринулся на меня. Я уже собрался повторить удар. Но внезапно, материализовашись из ничего, между нами оказался длинный Толя, мой приятель, студент института физкультуры.
— Исчезни! — приказал он мне.
Основное внимание он уделил рвущемуся ко мне противнику.
— Степан Иванович, будет вам. Вы же… Hу как вы можете с вашим положением?
Тут появился младший лейтенант милиции и повел нас троих в кабинет администратора.
— Дурень, — успел шепнуть мне Толя.
Я хотел правдиво изложить происшедшее, но меня предвосхитил противник. Из шикарного бумажника он извлек удостоверения Заслуженного мастера спорта, чемпиона мира по тяжелой атлетике и старшего преподавателя института физкультуры. Брызгая слюной, он рассказал, как я избил его.
— Товарищ младший лейтенант, вам не кажется, что он сумасшедший? Я, инвалид, слабый такой, избил чемпиона мира по тяжелой атлетике! И есть ли логика в том, что врач, интеллигентный человек, вдруг неизвестно почему ввяжется в драку?
— Толя, — закричал чемпион, — ты ведь видел?
— Простите, Степан Иванович, но я вошел, уже когда надо было стать между вами.
Младший лейтенант переводил недоумевающий взор с кипящего чемпиона на меня, укутанного в оскорбленную солидность.
— Ладно, — сказал он — идите.
— Товарищ младший лейтенант, — сказал я, — мне небезопасно выйти вместе с этим сумасшедшим.
— Ладно, вы идите, а я его задержу.
В кино, увы, мы не попали. Но вечер у наших друзей был украшен рассказом Толи о том, как я отправил в нокдаун чемпиона мира по тяжелой атлетике.
ИСТОЧНИКИ ИНФОРМАЦИИ
Во время инструктажа в израильском министерстве иностранных дел ему рассказали о процессе демократизации в Советском Союзе. В России даже термин придумали этому процессу — „оттепель“. Но атмосфера в Москве до боли напоминала Берлин 1938 года, из которого Арье чудом удалось выбраться в Палестину.
С двоюродным братом он тайком встречался в синагоге. Ему непонятен был оптимизм старого москвича.
