Юрий Коротков - Авария
— Мне нравится все, что не нравится вам, — спокойно ответила Валерка. — А что вас злит — так это я вообще, тащусь!
— Что за выражение! — сорвался Николаев.
— Ха-а! — Валерка аж подскочила от удовольствия. — Я тащусь!
— Валерия!
Дрянная девчонка, кривляясь и пританцовывая, направилась в свою комнату, громко распевая на мотив классического рока:
В детском саде малыши
Накурились анаши —
Тащимся! Тащимся!
Тащимся! Тащимся!
Николаев бросился за ней, но Валерка юркнула к себе и подперла дверь креслом.
Историчка с допотопным пучком седых волос на затылке рассказывала о наступлении Антанты, водя указкой по стрелкам на карте. Валерка сидела за последним столом, развалившись, вытянув ноги. Ее соседка Лена, милая курносая девчонка с высокой кружевной стойкой на блузке, внимательно слушала — она шла на золотую медаль и до дурноты, до головных болей и бессонницы боялась грядущих экзаменов.
— Слышь, Авария, — прошептал с соседнего ряда Киселев, грубоватый парень со сросшимися на переносице бровями и оттого вечно хмурым лицом. — Правда, «Проходной двор» в МАДИ выступает?
Валерка кивнула.
— Во сколько?
— В семь.
— Ты пойдешь?
— Если черепа из дома выпустят.
Историчка глянула на них, но сделать замечание не решилась.
— Валер, — чуть слышно прошептала Лена, не поворачивая головы, — она на тебя смотрит…
— Ну и что? — громко спросила Валерка.
Лена испуганно сжалась.
— Необыкновенно хочется мороженого, — сказал Кирилл, рослый сосед Киселева. — К чему бы это вдруг?
— К смерти, — откликнулся с другого ряда Пухлый.
— А правда, сейчас бы граммчиков двести…
— Полкило.
— Кто больше?
— Во сколько перерыв в стекляшке? — спросила Валерка.
— В час.
Валерка глянула на часы и встала.
— Вера Николаевна! — прервала она историчку. — Можно вопрос?
— Вопросы в конце урока, — торопливо сказала та.
— Нет, серьезный вопрос: вы одобряете политику партии?
— В каком смысле? — напряглась историчка.
— Ну вот вам нравится то, что происходит? Ну, гласность, правду в газетах пишут…
— Что значит — нравится, не нравится, — строго сказала историчка. — Это курс партии.
— Да нет, я не о том. Вот вам, лично вам, все это нравится?
— А я себя не отделяю от партии.
— Интересная постановка вопроса, — поднялся Кирилл, как всегда рисуясь, как бы нехотя, через силу роняя слова, дирижируя себе сложенными щепотью пальцами. — То есть: вы признаете, что не имеете собственного мнения на происходящие в стране события? То есть являетесь слепым исполнителем чужой воли?
— Хватит демагогию разводить! — прикрикнула историчка. — Нахватались вершков и беретесь судить…
— При чем тут демагогия? — возмутился Кирилл. — Я логически развиваю вашу мысль.
— Я помню, вы нас на «Малую землю» водили, в театр, — сказала Валерка. — В четвертом классе. И заставляли наизусть учить.
— А я до сих пор помню. Почитать? — радостно предложил Пухлый.
— «Гениальное, эпохальное, историческое произведение!» — подхватил Киселев.
— Тогда все учили, не только вы, — беспомощно сказала историчка.
— Дело не в этом, — сказал Кирилл. — Вчера вы говорили одно, завтра будете утверждать другое. Так почему мы сегодня должны вам верить?
— Вотум недоверия! Кто за?
Тут и там поднялись руки.
— Выйдите из класса! — велела историчка.
— За что? — изумилась Валерка. — Мы что, молча должны слушать?
— Это не метод ведения дискуссии! — сказал Кирилл.
— А я с вами тут не дискутирую! — сорвалась на крик историчка. — Я урок веду! А вы мне мешаете! Выйдите отсюда!
— Ну-у, — Кирилл картинно развел руками. — Тогда извините, — он с видом оскорбленной добродетели направился к двери.
Следом потянулись остальные. За столами осталось всего человек восемь. Историчка, нервно теребя отворот платья, смотрела на уходящих.
— Ну? — жалко крикнула она. — Кто еще? Идите, идите! Я никого не держу!
В коридоре Валерка деловито выгребла из кармана мелочь:
— Давай, у кого сколько?
Гробить второй вечер подряд Валерка не собиралась. Она долго ждала, не свалит ли отец на дежурство, но черепа плотно засели на кухне.
Она накрасилась в комнате — густые черные тени до висков и яркие пятна румян, натянула куртку и кожаные браслеты и, придерживая на шее цепь, подкралась к двери.
Но мать бдительно пасла ее.
— Ку-уда!
— Гулять.
— Отгулялась! Садись есть!
— Не хочу! — буркнула Валерка.
— А то я тебя спрашивать буду! Сказала — садись!
Валерка, насупившись, прошла на кухню и села, демонстративно брякнув цепью.
— Накрасилась, как папуаска! — Мать поставила перед ней тарелку. Валерка отвернулась.
— Не сидела у воды без хлеба, — сказал дед.
— Ты сидел!
— Я сидел, — строго глянул сквозь очки дед. — И знаю, сколько кусок хлеба стоит!
— Сколько заказы твои стоят — знаешь!
— А ну цыц! — крикнула мать.
Валерка, презрительно скривившись, откинулась к стене и принялась напевать что-то забойное, отстукивая ритм по стулу.
Дед, поправив очки, снова поднес карандаш к исписанному мелкими цифирками листочку.
— Значит, на холодильники запись с начала месяца…
— Куда нам еще один? — сказал Николаев.
— «Розенлев», — со значением произнес дед.
— А сестре? — сказала мать. — Да продать всегда можно. Сколько он?
— Девятьсот.
— Сестра уже год просит. Или новый оставим, а им этот… А со стенкой что слышно, пап?
— «Ольховка» была и «Спутник». — Дед ткнул карандашом в другую строчку. — Там заведующая ветеранов в общую очередь рассовала. Совет будет разбираться, в исполком пойдем. А я у мебельного с мужчиной разговаривал — ему стиральная машина нужна, а он может со стенкой помочь…
Валерка перестала стучать по стулу и с интересом разглядывала цифры на листочке.
— Дед, а ты кроссы можешь достать?
— Кроссовки? Если только по случаю угадать, когда выкинут, — важно сказал дед. — Записи-то нет. Я поговорю с нашими, если кто купит…
— Дед, а ты правда в разведке служил? — перебила Валерка.
— Да. А что?
— А знаешь, дед. — Валерка хлопнула его по жидкому плечу. — Я бы с тобой в разведку не пошла. Продал бы!
— Я… я… — У того аж дыхание перехватило.
— Ты что несешь! — крикнул Николаев.
— …я всю войну…
— Хоть какое-то уважение ты можешь иметь?!
— …я своих на себе выносил…
— А что! — крикнула Валерка, вскакивая. — Куда ни глянь — стоят, орденами трясут! Группа стоящая приедет — билетов не достать, герои раскупили, а потом по червонцу толкают!
— Я мои права заслужил! — Дед замолотил кулаками по столу. — Я такое видел, что тебе не снилось!
— Что ты видел? Призвали — пошел! Сейчас война — наши бы пошли!
— За тебя, дрянь, воевал! Чтобы ты, дрянь, жила! И ты же мне…
— Уйди! Уйди с глаз долой! — Мать выталкивала Валерку в коридор.
— Что я, сказать не могу? Да? — заорала Валерка. — Слушай, дед! Хочешь серьезно? — переводя дыхание, сказала она. — Ты что думаешь, я дура? Не знаю ничего?..
— Не слушаю! — кричал дед.
— Что ты воевал — все воевали, — повысила голос Валерка, пытаясь быть услышанной. — А когда перед войной судили людей ни за что и расстреливали, мальчики с горящими глазами кричали: «Смерть бешеным собакам»…
— Не слушаю!
— Так вот, дед, чтобы я тебя уважала, я должна знать, что это не ты кричал! — закончила Валерка.
— Сопли подотри! — закричал дед. — Судья нашлась! Тогда порядок был! И работали! И войну потому выиграли! А сейчас не дай бог грянет!
— Да уйди ты, ради бога! — кричала мать.
— Пишут, писатели! А они, — дед упер палец в Валерку, — читают!
— Да пойми ты! — пытался перекричать деда Николаев. — Это вы сейчас все знаете, а тогда ведь не знал никто!
— Не знал?! — лихорадочно блестя глазами, крикнула Валерка. — Людей убивали — он не знал! Страну грабили — ты не знал! Некогда было — трояки на перекрестке стрелял!
Николаев рванулся было к ней, едва сдержался. Но тут взвилась мать:
— Что-о? А ну, снимай все с себя! — Она вцепилась в Валерку, пытаясь стащить с нее куртку. — Рубля не заработала! Тварь неблагодарная! Ничего твоего нет!
Валерка кинулась в комнату, выгребла из шкафа охапку тряпья и швырнула в лицо матери:
— На, подавись!
Мать, путаясь в джинсах, кофтах, лифчиках, бросилась на Валерку, но та уже распахнула дверь.
— Убирайся, тварь! Пошла вон! — Мать выбежала следом на лестницу и закричала в глухую темноту подъезда. — И не возвращайся! Под забором будешь ночевать!
