Виль Липатов - Повесть без начала, сюжета и конца...
Проговорив это, Булгаков опустил голову, болезненно сморщившись, трижды постучал тяжелой палкой по гулкому полу и окончательно замолк. Такого Булгакова – тихого и сутулого – Нина Александровна никогда не видела, так как бывший механик сплавной конторы всегда разговаривал начальственным басом, употреблял энергичные короткие предложения, при рабочих-мужчинах виртуозно матерился, а женщин-работниц откровенно презирал. Сегодняшний Булгаков был Коротышкой, палка в его руках казалась особенно неуместной, и Нина Александровна втихомолку улыбнулась: «Актер из самодеятельности!» А Сергей Вадимович деловито курил.
– Я усек вашу главную мысль,– с опасной любезностью сказал он.– Это ничего, что я говорю в вашем торжественном стиле, Анатолий Григорьевич?
– Вам виднее: вы лесотехнические академии кончали.
– Точно,– согласился Сергей Вадимович и поклонился изящно.– Все, что вы здесь говорили,– демагогия! – Легкомысленно посмеиваясь, Сергей Вадимович поднялся, сунув руки в карманы, заходил по комнате; смотрел он при этом себе под ноги.– Видите ли, Анатолий Григорьевич, вам не квартира важна, а престиж… Это раз. А во-вторых, мы с женой слышали, что вы собираетесь отказаться от квартиры, как только ее дадут вам…
– Брехня!
– Как же брехня, если вы позавчера в присутствии двух свидетелей говорили об этом Ларионову…
– Брехня!
Вот теперь бывший механик сделался обычным Булгаковым – левый глаз у него был прищурен, подбородок башмаком, нижняя губа брезгливо выпячена; на стуле сидел как на троне, на Нину Александровну – женщину – не обращал внимания. Поэтому она решительно положила ногу на ногу, сделав скучное лицо, школьным голосом преподавателя математики сказала:
– И никаких пяти иждивенцев у вас нет, товарищ Булгаков. Сын с женой через неделю уезжают в райцентр, Екатерина из города не вернется, а Лиля готова сбежать от вас хоть сегодня. Что касается вашей жены, то она ни за что не расстанется с огородом и со свиньями… Возле нового дома приусадебного участка нет.
Стул-трон под Булгаковым скрипел и шатался, так как в свои шестьдесят пять лет он был еще очень крепким, сильным и энергичным человеком; полнота была не болезненной, а здоровой, тело тяжелым от мускулов, а не от жировой прослойки, и, конечно, обыкновенный венский стул при каждом его движении жалобно стонал, и когда он в третий раз пробасил: «Брехня!» – Сергей Вадимович громко засмеялся.
– Конечно,– сказал он,– Александр Македонский был великим полководцем, но зачем же стулья ломать! А во-вторых, товарищ Булгаков, судьбу нового дома будем решать не мы с вами, а поселковый Совет… Дом попал в число тех квадратных метров жилья, которые сплавконтора передала поселковому Совету. Смотри, Нина, как поражен наш гость тем, что мы не желаем добровольно отказаться от трехкомнатной квартиры. Ну, значит, не для красного словца о вас говорили: «Самодержец!»
Сергей Вадимович по-прежнему казался несерьезным, ребячливым, но Нина Александровна уже догадывалась, что под этим, надо предполагать и верить, скрывается сильная воля, осторожная расчетливость, знание человеческих слабостей, живой и подвижный ум, и чем несерьезней становился муж, тем значительнее оказывалось дело, которым он занимался. Сергей Вадимович внезапно прекратил движение по комнате, остановившись в противоположном от Булгакова углу, драматически скрестил руки на груди.
– Чем еще могу быть полезным высокому гостю?
– Ничем,– неожиданно равнодушно ответил Булгаков и резко повернулся к Нине Александровне.– Простите, товарищ Савицкая, но как вы можете воспитывать советских учащихся, когда у вас из-под юбки все потроха видать? Конечно, вашему супругу это, может быть, и нравится, но мне, пожилому человеку, на вас глядеть противно!
У Нины Александровны на самом деле юбка была коротка: открывались круглые колени и начало полного бедра; выглядывали из-под юбки и кружева нейлоновой рубашки. Посмотрев на все это постно опущенными глазами, Нина Александровна весело засмеялась и громко сказала:
– А вы вчера опять были у счетоводши Груниной? Ах, ах! В вашем возрасте! – И подумав, показала ошеломленному Булгакову язык.
Когда незваный гость, грозно шипя и стуча палкой, ушел, Нина Александровна и Сергей Вадимович, выдержав длинную паузу, сошлись посередине комнаты и, постояв еще немного друг возле друга в молчании, по-молодому длинно поцеловались. Может быть, в этом был повинен Булгаков, обративший внимание Сергея Вадимовича на то, какие у его жены круглые колени и длинные ноги, а может быть, потому, что они действовали против Булгакова так сплоченно и точно, словно заранее сговорились.
– Ты у меня сегодня молодцом. Нинка! – смеясь одними глазами, сказал Сергей Вадимович и потянулся к жене, чтобы еще раз поцеловать ее, но в коридоре послышались подчеркнуто громкие шаги и через полминуты в комнату вошел Борька.
Сын принес с улицы молодой снежный запах и красные щеки; вид у него был независимый, нос поцарапан, а на мать и отчима он посмотрел такими мудрыми глазами, точно знал наперед, что между ними происходит и произойдет, и это не было случайностью, так как Нина Александровна всегда – с первого дня переезда Сергея Вадимовича в их крохотную квартиру – чувствовала, что сын знает все о том, чем занимаются мать с отчимом, и всегда безошибочно улавливает момент, когда надо оставлять родную мать наедине с чужим человеком. С отсутствующим взглядом он поднимался и уходил, на Борькиной спине было написано отчетливо: «Целуйтесь на здоровье, голубчики, если вам это нравится!» – а когда за девятилетним сыном закрывалась дверь, к Нине Александровне приходило такое ощущение, точно ее отношения с мужем были возможны только благодаря Борькиной снисходительности. Сегодня сын вел себя так же, как всегда, то есть сразу почувствовал, что мать и отчим еще не нацеловались, и, взяв ненужную ему книгу, быстро ушел, а Сергей Вадимович, не умеющий разбираться в Борькиных чувствах, сразу же обнял Нину Александровну за теплые от оренбургского платка плечи.
– Каков Булгаков-то! – сказал он.– Каков молодец-то! А?
И они опять поцеловались, но по-новому – деловито и непродолжительно, с озабоченными лицами, так как все еще думали о новом трехкомнатном доме и о Булгакове, на самом деле не таком уж смешном и неопасном, как могло показаться сегодня. Разорвав объятия, Нина Александровна решенно сказала:
– Мне надо как можно скорее оформить развод. Еду в райцентр послезавтра…– Она улыбнулась.– Дашь мне машину, которую используешь в личных целях? Хочу взять с собой Борьку.
– Поедете на «Волге», барами и тонягами…
Сергей Вадимович, решивший послать Нину Александровну с Борькой в райцентр на сплавконторской «Волге», допустил серьезный просчет, так как недооценил влияние автомобиля на мальчишку такого возраста, как Борька, да еще родившегося в Таежном, в котором пока бегало всего несколько «Волг» – чаще всего районной прописки. По той причине, что руководство сплавной конторы из-за бездорожья роскошной машине предпочитало «газик», единственная «Волга» была почти новой, необъезженной, пахла внутри волнующим запахом нового автомобиля, не скрипела и не стонала, мотор почти не шумел, а шофер дядя Коля сидел за рулем словно на вертящемся стуле бара и одет был соответственно: при пыжиковой шапке и в синтетической спортивной куртке.
– Прошу садиться,– тонким голоском пригласил он, открывая сразу две двери, заднюю и переднюю.– Мы вашего сыночка, Нина Александровна, впередочку поместим. Пусть поимеют удовольствие.
Ничего противнее, чем Борька, усевшийся на переднем сиденье черной «Волги», Нина Александровна давно не встречала. Это был маленький высокомерный сноб с остро прищуренными глазами и надменной улыбкой на губах, как бы отштампованных с материнских. Усевшись в машину, Борька сразу развалился, по сторонам не глядел и уже на выезде из ограды собственного дома не узнал приятеля, с которым ежедневно катался на коньках. Ей-богу, Борька через три секунды после отъезда от дома стал похож на бывшего механика сплавной конторы Булгакова и даже на родную мать посматривал рассеянно: «Едете со мной? Хорошо! Да, да и еще раз да! Сидите, сидите, я вас не вызывал…»
До райцентра было двадцать восемь километров неасфальтированной, но ровной дороги, проехали они это расстояние быстро, но Борька успел своим видом до того измучить Нину Александровну, что на полдороге она, сдерживая бешенство, сказала дяде Коле:
– Остановите машину, пожалуйста.
Когда же «Волга» послушно замерла, она, сославшись на то, что ее укачивает на заднем сиденье, поменялась с Борькой местами но и это не помогло: на заднем сиденье мерзавец сын и вовсе смахивал на министра: насупился и собрал на лбу мудрые морщины. Нина Александровна перестала оборачиваться и смотреть в зеркальце заднего вида: «Плевала я на этого поросенка!»
