Ярослав Астахов - Крушение лабиринта
Стремительные теневые полосы пробегают по телам замерших. Как если бы мелькало что-то меж ними и невидимым источником света. Они обнажены полностью, стоящие в круге, и только лица скрывают маски. Глухие, не имеющие даже и прорезей. И одинаковые у всех – у мужчин и женщин. Просверкивает иногда на запястьях или на щиколотках цветной лучик. Огонь оживляет камень, вправленный в искусный браслет.
И вдруг приходит удар.
Он представляет собой всплеск звука, но очень странного. Слышимого едва – и однако чувствуемого всем телом! Наверное, это подобно звуку падения гигантского молота, приглушенного войлоком, на пустотелую наковальню.
И – как будто бешенный вихрь взбрасывает недвижные до сего тела!
Кипит музыка, воспринимаемая скорее кожей, нежели слухом.
В неистовой немой пляске летят сияющие фигуры!
Игра… Вот, значит, какая она собою, эта Игра богов! Родившаяся и все не гаснущая, все продолжающаясямолния!
Живые трепеты нагих тел сливаются в одно пламя. Как чувствующий пожар!… Как пляшущее кольцо огня, обретшее прихотливый разум… Неистовая стихия танца становится постепенно медленнее, спокойнее. И вот ее течение напоминает уже поток, ветвящийся на ручьи.
Похоже, это теперь не пляска… а это нечто уже иное! Игра перетекает в новую фазу… Два мальчика привстают, забывшись, из мрака трав.
Они заворожены новым, что происходит в Круге. Они теряют себя… и оба они теперь – лишь исступленное созерцание! Дыхание их делается учащенным, прерывистым…
И в это время позади из травы неслышно поднялись шесть фигур.
Их силуэты выделяются резко на фоне звездного неба. Можно различить перекатывающиеся буграми мышцы, чуть взблескивающие ремни.
Четверо бросаются к мальчику, который стоит к ним ближе. Двое его хватают. Другие двое, тем временем, замерли чуть поодаль, чтобы не позволить ему уйти, даже если он вдруг и сумеет вырваться. Но схваченный успевает крикнуть:
– Немые!
Это позволяет его товарищу увернуться от метнувшихся к нему рук. Он падает, потеряв равновесие. Но сразу же и откатывается в сторону, вскакивает – и растворяется в колышущихся вокруг стеблях.
Двое немых бросаются за ним вслед.
Поодаль высится камень, темный, и очертания его различимы едва во мраке. Подобных скальных обломков немало, видимо, на пространстве мыса. К этому камню направляется один из оставшихся охранять плененного. Становится неподвижно около. Медленно ведет раскрытой ладонью вдоль черной вертикальной поверхности.
И под его рукой возникают знаки, светящиеся белым.
Четыре руны.
Их можно истолковать: ПРИКАЗЫВАЮ – ЗНАК СМЕРТИ СХВАЧЕННОМУ.
Двое немых заламывают мальчику руки за спину.
Третий подходит спереди, медленно. И мальчик видит у него в руках короткую цепь. Широкие и темные звенья не дают блеска в свете звездного неба. Немой несет ее за концы, середина же провисает, слегка позвякивая. И можно различить: в середине цепи к ней прикреплен какой-то предмет.
Крайние же ее звенья, по-видимому, разомкнуты.
И срез их начинают светиться. Красным.
А затем белым.
Как будто бы два эти звена все более накаляются от невидимого огня. И тем не менее страж Игры продолжает спокойно держать в руках эти звенья.
Плененный стремится вырваться.
От подносимого света у него суживаются зрачки.
Малиновый ослепляющий жар все ближе к его глазам… стражник – вдруг резко соединяет концы, сияющие, за спиной мальчика, в гуще опаленных волос. И слышен легкий хлопок.
Жар исчез, как будто его и не было. Разомкнутые звенья срослись, и, слившись, они померкли. И только лишь колкий холод разбегается теперь волнами мурашек по коже пойманного. Как будто бы на шее у него ожерелье, только что поднятое из омута, где пролежало оно немалое время около ледяного ключа.
Истаивает облачко измороси… на груди пленника – серебряный полудиск, прикрепленный к цепи. И вспыхивает на нем, на одно мгновение, слабый свет – и обегает рисунок: скорпия, изготовившаяся к удару.
И в этот миг умирает в небесах метеор, прошив бархат бездны.
СМЕРТЬ
Базальтовые стены колодца уходят вверх. Влажные, они блестят в тусклом свете. Где-то высоко есть отверстие, но его нельзя видеть – все скрыл текучий, плавающий туман.
Пол камеры бугрист, узок. И брошено на нем тело – мальчик, схваченный этой ночью. Он распростерт на спине, недвижен. Его голова безжизненно запрокинута, веки сомкнуты.
Но движутся под ними глаза.
И губы, время от времени, начинают шептать бессвязное. И вздрагивает на груди полудиск, и бряцает иногда слабо о гранитный пол цепь. Все тело мальчика покрывает пот, несмотря на холод.
Он предан одиночному заключению в бесконечно высокой камере. Но в действенность одиночества не легко поверить. Огромная и белая голова склонена над мальчиком – тяжелая, неподвижная.
То каменное изваянье быка: его свирепой склоненной морды и мощной шеи. И это – изображенье бога, не только зверя. И будто бы работа груба, но на самом деле сие лишь лаконичность резца, желающего не славы, а передать постигнутое.
Контур массивного загривка так совершенно вписан в случайный излом стены, что создается цепенящее впечатление: широколобый зверь замер, наклонив рогатую голову… вот в это самое мгновение выступив из этой скалы. Как будто он пронизал ее насквозь. Ведь камера не имеет входа.
На выпуклом пространстве между рогами – знаки, которых шесть. И складываются они во фразу: УТРОМ ЭТОГО ДНЯ ДАРУЮ ТЕБЕ СТРАНСТВИЕ.
Свечение, проницающее туман, становится, постепенно, ярче. Где-то далеко, где-то вне этой невообразимой толщи – восходит солнце.
Приходит из недр удар.
Неслышимый, и однако настолько сильный, что вздрагивает бугристый пол. И мальчик открывает глаза.
И взгляд, родившийся чуть, оказывается немедленно поглощен каменным, неотступным взглядом. Захвачен прицелом глаз – пустых, но как будто выталкиваемых яростью из орбит.
Из одного кошмара пробудиться во следующий!
А с глыбою, которой придана форма главы быка, начинает происходить странное. Она как будто бы нагибается, клонится… А ведь на самом деле это она опрокидывается, неудержимо падает!
И лишь в последнюю секунду лежащий успевает скинуть оцепененье и откатиться в сторону.
Рога ударяют в место, где за мгновение до этого были грудь и предплечье мальчика. Выщербленный пол вздрагивает. Огромная голова лежит, и выглядит она теперь отсеченной.
Над ней зияет отверстие.
Его закрывала собою глыба, пока не пала.
И это отверстие представляет собою правильной формы арку – вход в камеру. За ним неплотная тьма, и в ней угадывается уходящий вдаль прямой коридор; его неровные своды выхватывает, похоже, вздрагивающее вдали пламя.
Алые беспокойные блики все ярче на завитках каменного загривка…
Она казалась намертво врезанной в эту стену, рогатая голова! Она готовила мне погибель… она же – открыла потайной путь, какой невозможно было предположить из каменного мешка.
Обнажена поверхность огромного каменного шарнира, державшего изваяние, и она мерцает, отполированная до блеска. И узенькие ступени вырезаны по ней, симметричные, с двух сторон.
В проеме арки являются, по двое, закутанные в багряное – и расходятся, синхронно спускаясь в камеру по ступеням.
На лицах алые маски. Движения уверенны и точны, несмотря на то, что прорезей для глаз нет.
В безмолвии обтекают они поникшую рогатую голову. Потрескивают в руках факелы. Вот кто-то вздергивает мальчика на ноги, и его ведут, и понуждают его подняться по тем ступеням.
Его куда-то влекут, поддерживая слегка под руки… перед ним открывается нескончаемый коридор.
Тяжелая голова становится позади на место, почти бесшумно. И отсекает свет утра… туннель однообразен и прям. Танцует от многочисленных сквозняков огонь, который несут идущие. Плывет однообразно по сторонам камень шершавых стен.
Ось коридора пряма – и при этом его ширина проема меняется с каждым шагом, волнообразно и регулярно. И это создает впечатление, будто пространство вокруг пульсирует, будто бы стены туннеля – дышат.
И возникают по сторонам иногда тяжелые гнезда тьмы. И невозможно понять, что это: какой-то подземный ход или, хоть и глубокая, но все же слепая ниша.
Не ВЕЧЕН ли это путь? И не он ли, один лишь он был всегда, а прочее – сны в пути?
Но появляется вдали свет. Слабый, и однако он спокойный и белый. Наверное, это цель. Багряное мерцание растворяется и смолкает пред стрельчатым высоким проемом, перед сиянием утра.
