Владимир Одноралов - Незабудки
Пока мы беседовали, возникла такая картина: Белек укрылся у него под коленями, козлята то бодали его в бок, требуя почесать рожки, то хамовато карабкались на колени, пробуя стащить с головы невыразимо заношенную кепку. Тут же был и индюк. Он торчал по стойке «смирно» сзади и сверлил преданным взглядом спину хозяина.
Дядя Ваня рассказал нам все, что знал. Из-за чудной своей особенности, вроде бы зачитал приказ: тут, в Елшанке (и во всем мире, надо понимать) съедобные грибы следующие: шампиены, я их шпиенами называю, — эти на выпасах растут. Подосиновики, подберезовики и вязовики. Других не наблюдается.
— Вот вязовики, где их искать-то?
— По горам шастать нечего. Сухо там. Где посырее ищите, по речке. Где вяз пал, там ищите.
Описывать, какие, они, дядя Ваня не стал, не умел.
— Других не найдете, нету сейчас других, — отрезал он.
Речка Елшанка — речка забава. Не везде ее перепрыгнешь, но везде не переплывешь — плыть негде. Однако пойма у нее темная и широкая. Густо, деревьями растет здесь черемуха и высоко поднимает параллельные, как реи, ветви ольха. Чем дальше уходим от села, тем чаще вместе с ольхой попадаются вязы. А трава сытая, высокая. Бредешь, ног не видишь — страшно: гадюки тут, наверное, есть! Дай-то бог, если, как в книжках пишут, они от нас поудирали. Потом-то мы догадались коровьими тропами идти, ну а как с тропы павшее дерево увидим — к нему уж вброд по траве.
А тропой идти хорошо. Правда, в сырых местах кочковато, но то и дело выводит она на такие ласковые поляны, словно тут тебя сто лет ждали. И все-то здесь — и тенек, и мурава, и бормотунья Елшанка — все для тебя. В третий раз подвела нас тропа к речке. Наш берег — пологий, мерцает в редких пятнах света нетронутый песок махонького пляжа, а тот берег — отвесный красный обрыв. И что это вдруг со зрением: Елшанка — не Елшанка, а могучая, грозная река и обрыв-то какой высоченный, прямо каньон.
Ворочает река громадные валуны и дышит прямо доисторической мощью… Но вот правее, опровергая величие, улеглось в воду черное вязовое«бревно. И по бревну тоже — веселые пятна света. Да нет, не света, уши какие-то растут. Вот и Сергей подтвердил: «Глянь, уши какие-то!» А меня уж осенило: не уши это. Это вязовики и есть! И действительно, растут букетиками, в несколько ярусов. Шляпки жмутся друг к другу, и самые молодые грибочки — нижние — не то что белые, а полупрозрачные, как тонкий фарфор. Только с этого ствола мы нарезали полную сумку (мы тогда считали сумку удобнее корзины, что совершенно наоборот). И повалили к нам вязовики. На стволах, раскоряченных пнях, снаружи и под корой, всегда прикрытые злой крапивой (те, что нашлись на стволе в речке, были приятным исключением). Мало того, Сергей, срезая один уж очень богатый букетик, увидел вдруг необыкновенно толстого червяка с медно-золотистым отливом. Он тихонько позвал меня, и я тоже его увидел. Это был не червяк, это был хвост змеи. Сама она не пожелала, что ли, нас видеть — о чем я Сереге и сказал: и в тот же миг мы обнаружили, что это не так: змея смотрела на нас, просунувшись между верхними корнями. Она смотрела на нас все это время, скучным и злым взглядом вопрошая: какого черта мы копаемся в ее дому, то есть в этих ее влажных, прекрасно гниющих в зарослях крапивы, корнях? Это была медянка, о которой дядя Ваня говорил снисходительно, что на сенокосе он их токо вилами отбрасывает, они не кусачие… Мы, как можно аккуратнее срезали грибы и оставили ее, оцепеневшую от скуки, одну.
Теперь, со временем, я думаю: вязовики, конечно, можно набрать и с одного удачного пня, но мук с ними не меньше, чем с любыми другими грибами. Они тоже для терпеливых людей. Хотя, когда есть грибы благородные, — о них не вспомнишь: грибы на безгрибье.
А вкус у них своеобразный. Их отваривают перед тем, как жарить, но это для того, чтобы они помягчали. А на отваре готовят лапшу, замечательно грибную. А один мой приятель сами жареные вязовики превозносит выше всяких благородных. Они, говорит, напоминают ему что-то такое, что совсем недавно исчезло из наших магазинов, какие-то там субпродукты.
Нашли мы не только вязовики. В четвертой авоське мы принесли на суд дяди Вани похожие на увеличенные биллиардные шары дождевики и еще крупные длинноногие грибы, очень похожие на те, что рисуют в страшных лесных сказках.
Дядя Ваня признал вязовики и приказал выкинуть все остальные. Часть вязовиков мы оставили ему и пошли к хозяйке.
— Они? — спросили мы.
— Они! — сразу узнала она. — Они. Вот теперь вспомнила. Чать, вдоль речки собирали?
— Да, Александра Сергеевна, вдоль речки.
— Вот. Мы с моим тоже там собирали, — она и пальцами узнавала грибы, и улыбалась им, ровно цветам.
VIНедавно мы отыскали в книжке эти вязовики. Это вешенки. Действительно, растут как бы подвешенными, но узнай это правильное название наша хозяйка, то решила бы, что названы они так для нее. Ради их с мужем далекой весны.
Вечер в Елшанке — долгое время. И свет убывает, и незаметно с востока просачивается синяя тьма. Воздух становится прохладный и чистый, и видно, как ясно, почти не дрожа, проклевываются в нем первые звезды.
Мурава в нашем дворике тоже синеет, а огонь под таганком все больше отсвечивает розовым закатным светом и начинает слепить. Мы сидим у огня, и Сергей от нечего делать подбрасывает мячик-дождевик. Подбрасывает высоко, и на миг он пропадает в небе.
А мимо шагает большая Анна. Двое средних ее детишек (есть у нее еще две пары — младших и старших) стрекочат за ней вприпрыжку: шаг у Анны — всем шагам шаг. Возле нас она останавливается и долго смотрит на Сергея. Слышно, как отдуваются после бега за мамкой малыши.
— Вы чего это хлебом играетесь? Думаете, если это грибы, так ими играться можно? Грибы — тот же хлеб, только дареный.
Она размашисто перешагивает ограду и в два шага встает над смущенным Сергеем.
Анна — женщина (так и хочется сказать: большая) жилистая; она, если даст леща, то получится, как мокрой палкой. К тому же она прирожденная охотница за грибами, и уважение к добыче у нее настоящее. Она склонилась над брошенными в траву забракованными грибами и сердито затараторила: «Такую прелесть выбросили, да вы что, ненормальные? Это вот — дождевики. Деликатесные, если хотите знать, только ужариваются очень. Я их даже мариновала, но не получилось, пришлось выбросить. А зонты? Да это же самый гриб для жарки (это она про те, страшноватые). Я их на всю зиму сушу».
Анна переложила оправданные грибы на столик возле таганка и еще с минуту горячо втолковывала нам, как необходимо их съесть.
— Ну, Анна, раз вы говорите, то мы их хоть сырыми съедим, — заверил ее Сергей.
— Сырыми не надо, — великодушно ответила Анна. — А вообще, если хотите знать, есть можно любые грибы. Про бледную поганку или там мухоморы я не говорю, а так — любые. Вот, бывает, наберем с мужем грибов, какие — не знаем, а выбрасывать жалко, тогда вот как делаем: отвариваем, отвариваем, потом жарим, жарим. Часа два только жарим. И едим в два часа ночи. Ну, конечно, молоко наготове…
— А… почему ночью? — осторожно спросили мы.
Анна прозаично вздохнула.
— Ну, яд обычно под утро действует, так вот, чтоб врачей ночью не беспокоить. Сердитые они спросонья.
Позже в беседе муж ее подтвердил без веселости, что такие ночные опробования она точно устраивала. Он грустно рассказал, что два раза они с Анной попадали в больницу после каких-то не очень вкусных грибов.
— Я теперь от ее экспериментов отказался, — серьезно говорил он. — А она… Человек странное существо, а женщина — тем более. Вот, говорят, опыт. Ни-че-му он человека не учит, — зафилософствовал он. — Все знают, что водку пить плохо — а пьют. Знают, что в тюрьме плохо, а воруют. А женщину — не только опытом, битьем не научишь. Тебе же, говорю, опять желудок промывать будут! А это, говорит, полезное облегчение. Сейчас я ее хоть убедил, что при экспериментах наблюдатель положен, а у нас — теща старая да дети. Только мне и остается наблюдать. — И он криво усмехнулся. Видать, и в наблюдателях ему не так-то легко.
Прошлым летом Анна вновь попала в больницу. Через три дня она уже бегала по березнякам и осинникам. Тем же лосиным шагом проносилась под вечер мимо нашего таганка, но что-то в ней, видно, надломилось. Наши грибы она больше не разбирала и не призывала есть их все подряд. То ли врачи ее сильно поругали, то ли муж пригрозил разводом. Скорее последнее. Врачам что? Елшанка — село спокойное, а тут — интересная практика.
Но хорошо, что это бесстрашие у Анны все-таки прошло. Крайность — любое хорошее дело испортит. И ведь есть, например, такой «паутинник особеннейший». На вид в нем — ничего особенного — так, неряшливый, охряный гриб с широкими охряными же пластинками под шляпкой, а попадет случайно на сковороду — беда! Да не к утру, как говорила Анна, а через пару-тройку недель. И беда смертная — почки отказывают, а медицина бессильна. Так что при всем том — грибы баловства не прощают. Веселое это дело, но серьезное.
