Лебедев Andrew - Эдельвейс
На специально оборудованных в кузовах грузовиков рингах – бились боксеры. На проплывавших мимо Сталина помостах – боролись борцы и выжимали свои штанги штангисты. Гимнасты и гимнастки крутили свои солнышки на турниках и делали упражнения на брусьях. Даже футболисты и те – пробегали мимо трибун, гоня перед собою настоящие футбольные мячи.
А мастер спорта СССР по альпинизму?
Что должен был делать он?
В кузове одного из грузовиков искусники бутафории соорудили настоящую скалу из папье-маше. И для убедительности на коричневой картонной скале было написано – ЭВЕРЕСТ… И еще макушку у этой скалы покрасили белой краской.
На вершине этого Эвереста должен был стоять он – Игорь Тетов с ледорубом. И не просто стоять, но одной рукой за веревку страховки – поддерживать висящую немного ниже девушку, а другой рукой поднимать над Эверестом красное знамя…
И этой девушкой должна была быть Рая Василькова.
– Ну что? Хороша девчонка? – неистовствовал Митя Игуткин, – мне бы комсомол поручил, я бы ее из лап не выпустил!
Игорь многое позволял Мите Игуткину. Как в рассказе про трогательную дружбу льва и собачки, которую бросили в клетку к хищнику на съедение, их дружба носила характер странного симбиоза, какой встречается не только у девушек, когда красивая дружит с некрасивой. Митя будучи юношей хлипким, искал в дружбе с мощным красавцем Тетовым не то чтобы вульгарной физической защиты на танцах и по дороге в кино, но ему было интересно и приятно быть рядом с настоящим спортсменом, с мастером спорта СССР, интересно было вникать в его заботы и проблемы, да и вообще, Митя умел, черт побери, гордиться не только собственными достижениями, но и гордиться за друга. А Игорю в Мите нравились его мгновенная реакция удивительно быстрого остроумия, и добротная начитанность истинного филолога. Митя никогда не лез в карман за словом, и рядом с таким мощно-несокрушимым другом как Игорь Тетов мог себе порою позволить в компании и некоторые вольности, вызывавшие неудержимый девчачий смех и бурное негодование иных, задетых за живое юношей, чей гнев и желание расправиться с ловким острословом, сдерживались крепкими бицепсами Игоря Тетова.
– Ну, я бы такую из лап не выпускал, – еще раз повторил Митя Игуткин, заговорщицки подмигивая своему другу, – и ледоруб бы забросил за печку, и занялся бы семьей и деторождением на благо увеличения народонаселения социалистической родины.
– Трепло ты! – не зло прикрикнул на друга Игорь Тетов, но сам про себя подумал, что если когда и придется остановиться в движении на наращивание побед и жениться, то следовало бы сделать эту остановку именно на такой как Рая.
– Красивые женщины, они как вершины, – вспомнил Игорь изречение одного из друзей Алексея Михайловича, старого альпиниста и доцента кафедры марксистско-ленинской философии их института, пропавшего где то в недрах Лубянки осенью тридцать седьмого, – красивые женщины, они как вершины, каждая непокоренная манит к себе, а взойдешь и уже тянет к новой…
Репетируя их номер для спортивного парада, когда Игорю приходилось до десяти и более минут буквально держать Раю на одной руке, преодолевая приличия и собственное смущение, Игорь всё скашивал робкий, но с каждым разом всё более и более смелеющий свой взгляд в вырез её спортивного платьица, в котором трепетно теснились некие выдающиеся субстанции, про которые острослов и ходящий цитатник Митя сказал бы, – вздымающиеся дыханием любви перси младой Афродиты…
А Рая замечала эти скашиваемые вниз к ее вырезу глансы могучего альпиниста.
Замечала и слегка смущаясь, радовалась тому, что парень, который ей сразу очень и очень понравился – тоже не равнодушен к ней.
Начальник парада товарищ Коган сильно волновался.
Волновался и ругался.
– Глядите у меня! Если что, то никому не поздоровится! Шутка ли – сам Сталин с товарищами Молотовым и Ворошиловым на трибуне!
Все началось как и в сотни раз отрепетированных проходах..
Как только затих рокот удаляющихся по брусчатке Васильевского спуска замыкающих военный парад танковых колонн, двинулись и они. Кабы верил в Бога товарищ Коган, так наверное помолился бы своему Иогове. Но товарищ Коган только снял фуражку и нервно вытер платочком пот с ярко-желтой своей лысины.
Когда их грузовик с картонным Эверестом в кузове, проезжал мимо Исторического музея, Игорь принял отрепетированную позу героя, развернул знамя, привязанное за древко к классическому ледорубу и подав Рае руку, принял на себя вес ее лёгонького, но не так чтобы совсем уж бесплотно-невесомого тела. Рая оттянулась на страховке, красиво прогнувшись в талии и почти повисла на крепкой Игоревой руке, ножками своими в тяжелых альпинистских ботинках едва касаясь картонных скал бутафорского Эвереста.
Оркестр гремел все марши Покраса и Дунаевского.
"Утро красит нежным цветом стены древнего Кремля просыпается с рассветом вся советская страна холодок бежит за ворот, шум на улицах сильней с добрым утром, милый город, сердце Родины моей…" Игорь старался не смотреть в сторону трибун. Он сконцентрировался на балансе.
Ледоруб, надежно заделанный в искусственную скалу, служил ему хорошей опорой.
– Как там тебе висится? – крикнул Игорь Рае, стараясь не скашивать глаз в сторону смелого выреза в ее явно не альпинистском платьице.
– Нормально, – откликнулась Рая.
Когда уже почти что миновали траверс главной трибуны и Игорь уже был виден конец их пути – где раздваиваясь у Лобного места, колонны направлялись либо вниз по Васильевскому спуску, либо сворачивали на улицу Маросейку, грузовичок внезапно дернулся. Что то там чихнуло в моторе и Игорь едва было не упал.
– Ой, – только и вскрикнула Рая, тоже закачавшись, как бедная рябинка, что без дуба на ветру.
Но Игорь удержал равновесие, а шофер, найдя все же исчезнувшую было искру, снова поехал ровно и без рывков.
И только когда их грузовик с картонным Эверестом свернул за Васильевским спуском на спасительную набережную, Игорь смог отвести дух.
– Ты чё, обалдел? – крикнул он шоферу, слезая с бутофорной горы, – обалдел?
Перед трибуной с вождями чуть нас не уронил! Это что? Вредительство что ли?
– Слыш, братишка, – взмолился шофер, – ты только Когану, я тебя умоляю, не говори, всё же обошлось, правда ведь!
Но всё обошлось, да не совсем.
Когда они отмечались у старшего и Игорь уже собрался было вести Раечку в парк имени Горького – пить ситро, кататься на качелях, его подозвал к себе сам товарищ Коган.
– Ты про кого там кричал, мол "как тебе висится"? Про кого?
– Не про кого, – растерянно отвечал Игорь.
– Не про кого? – переспросил товарищ Коган, – а мы тут подумали что про кого!
Интересно, – подумал потом Игорь, – кто доложил? Не шофер ли, чтобы себя выгородить?
А потом всё же поехали в парк Горького.
Ели мороженое, катались на карусели.
– Возьмешь меня с собой в горы? – спросила Рая когда он поцеловались.
– Возьму, – ответил Игорь, снова припадая к мягким и душистым губам подруги. …. ….
– Слушай, а не безумство ли лезть на стенку в связке с человеком, который ни хрена не понимает по русски, а ты при этом его языка не понимаешь? – возмущенно и как всегда тоном не допускающим возражения не спросил, а воскликнул Алексей Михайлович, – ты слыхал что нибудь про вавилонское столпотворение?
Алексей Михайлович был для Игоря непререкаемым авторитетом.
Когда Игорь еще пешком под стол ходил и едва "агу-агу" с пузырями изо рта пускал, Алексей Михайлович уже на семитысячники поднимался.
А еще Алексей Михайлович кроме того был и научным руководителем дипломной работы Игоря.
– Про вавилонское столпотворение? – переспросил Игорь.
– Вот-вот, про него! – со злым весельем поддакнул Алексей Михайлович, – когда люди решили построить Вавилонскую башню до самого неба и тем самым гордыню свою потешить Богу назло, Бог взял да и сделал так, чтобы строители вдруг заговорили на разных языках и перестали понимать друг друга. Тогда весь проект и лопнул.
Встала стройка. Вот и ты лезешь с немцем на стенку, на западную стенку Ушбы по сложнейшему маршруту, а как ты с ним в связке общаться будешь? Тебе что? Жить надоело?
– Мы двумя связками пойдем, а там и переводчик с нами подниматься будет, – как бы оправдываясь пробормотал Игорь.
– Ну ты как новичок рассуждаешь, – развел руками Алексей Михайлович.
Игорь не мог рассказать учителю всего.
Не мог рассказать, что вся эта идея послать их в одной связке принадлежала не Игорю. И даже не немцу. Это где-то там выше так решили, когда вообще немцам позволили приехать на Кавказ.
Начальник экспедиции – Геращенко, по всему судя человек из органов и надо полагать, не ниже старшего майора, так и сказал Игорю – полезешь с немцем и будешь за ним всю дорогу приглядывать.
А и отказаться уже было нельзя.
