Розамунда Пилчер - Штормовой день
Я сразу представила себе мать Мэгги и сказала, прибегая к удобному клише, так как не могла придумать ничего лучше:
— Ну да, люди разные бывают.
В эту минуту мы услышали скрежет ключа в замке — это вернулся Джон, и больше мы не возвращались к теме матерей и семейной теме вообще.
День был — как все другие, за одним приятным исключением. До этого в четверг я допоздна задержалась на работе со Стивеном — хотела закончить январскую инвентаризацию, — и в качестве вознаграждения он в это утро дал мне отгул, свободные часы до обеда. Я потратила их на уборку квартиры (что заняло никак не больше получаса), сделала ряд покупок и отволокла в прачечную ворох одежды. К половине двенадцатого я закончила все свои домашние дела и могла, надев пальто, не спеша, прогулочным шагом двинуться в направлении работы, намереваясь часть пути проделать пешком и, может быть, где-нибудь перекусить, устроив себе ранний обед до прихода в магазин.
Был один из тех холодных, тусклых, промозглых дней, когда кажется, что темнота никогда не отступит. Поднявшись по унылой и мрачной Нью-Кингс-роуд, я повернула на запад. Здесь каждый второй магазин торгует либо антиквариатом, либо подержанными кроватями и рамами для картин. Все эти магазины я, по-моему, знала наизусть, но внезапно мое внимание привлекла лавка, которую я раньше не замечала. Фасад ее был выкрашен белой краской, витрины окаймлены черным, а от начинавшейся мороси их защищал уже приспущенный красно-белый навес.
Я подняла глаза, чтобы посмотреть, как называется лавка, и прочла имя «ТРИСТРАМ НОЛАН», выведенное над дверью аккуратными черными заглавными буквами. По обеим сторонам двери в витринах были выставлены всякие упоительные разности, и я приросла к тротуару, изучая содержимое витрины, подсвеченное многочисленными лампами, горевшими внутри лавки. Мебель была по большей части викторианская — заново обитая, отреставрированная и отполированная. Диван в чехле на пуговицах, с широкой каймой и на резных ножках; шкатулка для рукоделия; бархатная подушка с изображением болонок.
Я заглянула за витрину, в самую лавку, и там-то увидела эти кресла вишневого дерева — парные, с овальной спинкой, на гнутых ножках, с розами, вышитыми на сиденьях.
Мне их безумно захотелось. Именно безумно. Я тут же представила их у себя дома и отчаянно пожелала, чтоб так и было. Секунду я поколебалась. Ведь это же не лавка старьевщика, здесь цена может оказаться мне не по зубам. Но, в конце концов, спросить-то можно! И чтобы не растерять отвагу, я быстро открыла дверь и вошла.
Лавка была пуста, но когда дверь открывали или закрывали, звенел колокольчик, поэтому вскоре послышались шаги — кто-то спускался по лестнице в глубине лавки, — потом отдернули суконную портьеру, прикрывавшую внутреннюю дверь, и появился человек.
Думаю, я ожидала, что хозяин лавки окажется пожилым и строго одетым господином, что было бы уместно для местоположения и специализации лавки, но внешность хозяина опрокидывала эти мои туманные априорные представления. Потому что он был молод, высок и длинноног, в обтягивающих джинсах, выцветших до бледной голубизны, и синей матерчатой куртке, не менее старой и тоже выцветшей, с деловито засученными рукавами, под которыми виднелись манжеты клетчатой рубашки. Шея у мужчины была обвязана хлопчатобумажным платком, а на ногах его были мягкие мокасины с узорами и бахромой.
В ту зиму в Лондоне кто только не одевался под ковбоя, но на этом человеке такая одежда выглядела уместной и шла ему. Мы стояли и глядели друг на друга, а потом он улыбнулся, и почему-то улыбка эта застала меня врасплох. Я не люблю, когда меня застают врасплох, и потому сказала «Доброе утро» суховатым тоном.
Он поправил за собой портьеру и мягко шагнул ко мне.
— Чем могу быть полезен?
Если вначале он мог показаться натуральнейшим, самым что ни на есть американцем, то стоило ему открыть рот, и в ту же минуту впечатление это рассеялось. Почему-то меня это задело. Жизнь, прожитая рядом с матерью, воспитала во мне изрядную долю скептицизма в отношении мужчин вообще, а притворщиков и обманщиков в частности. Этот же молодой человек, как я с ходу решила, был именно обманщиком.
— Я… я хотела спросить про вон те креслица. С овальной спинкой.
— А, понятно… — Приблизившись к креслам, он положил руку на спинку одного из них. Кисть руки была длинная, красивой формы, с округлыми ногтями пальцев, загорелая кисть. — Это парные кресла.
Я глядела на кресла, старательно игнорируя его присутствие.
— Интересно, сколько они стоят?
Он присел на корточки, разглядывая этикетку с ценой, и я увидела его волосы — густые и длинные, они достигали воротничка, были очень темными и глянцево поблескивали.
— Вам повезло, — сказал он. — Они идут по дешевке, потому что ножка одного из них была сломана, а потом починена не слишком квалифицированно. — Он внезапно распрямился, удивив меня своим ростом. Глаза у него были чуть раскосые, темно-темно-карие, и выражение их меня смущало. Мне было неловко в его присутствии, и легкая антипатия к нему стала превращаться в прямую неприязнь. — Пятнадцать фунтов за пару, — сказал он. — Но если вы готовы подождать и чуть-чуть приплатить, то я могу укрепить ножку и, пожалуй, отфанеровать стык. Тогда кресло будет прочнее, да и красивее.
— А таким, как сейчас, разве оно не годится?
— Вам годится, — пояснил молодой человек, — но если к ужину вы пригласите какого-нибудь грузного толстяка, то ужин свой он может закончить на полу.
Последовала пауза, во время которой я смерила его взглядом, как я надеялась, холодным. Глаза его искрились злорадным весельем, которое я вовсе не стремилась с ним разделить. Предположение, что на ужин ко мне станут приходить лишь грузные толстяки, меня не порадовало.
Наконец я выговорила:
— А сколько будет стоить починить ножку?
— Скажем, пять фунтов. И значит, вы приобретете кресла по десятке за штуку.
Подсчитав в уме, я решила, что могу себе это позволить.
— Я их беру.
— Хорошо, — сказал молодой человек; подбоченясь, он приветливо улыбнулся мне, как бы желая сказать, что сделка заключена.
Я подумала, что продавец он попросту никудышный.
— Вы хотите, чтобы я сейчас оплатила покупку или оставила залог?..
— Неважно. Запла́тите, когда будете забирать.
— А когда они будут готовы?
— Примерно через неделю.
— Вы не хотите спросить мою фамилию?
— Только если вы сами хотите ее назвать.
— А что, если я больше не появлюсь?
— Тогда, полагаю, кресла будут проданы кому-нибудь другому.
— Не хотелось бы прошляпить их.
— Не прошляпите, — сказал молодой человек.
Я сердито нахмурилась, но он лишь улыбнулся и направился к двери — открыть ее, чтобы выпустить меня. В дверь ворвался холод, снаружи моросило, и на улице стояла сумеречная темнота.
— До свидания, — сказал он, а я, постаравшись изобразить на лице ледяную улыбку благодарности, прошла мимо него во мрак и услышала, как зазвенел колокольчик, когда за мной закрывалась дверь.
День сразу стал хуже некуда. Удовольствие, которое доставила мне покупка кресел, было испорчено досадой на молодого человека. Я не склонна испытывать к людям неприязнь с первого взгляда, но тут я злилась и на него, и на себя за то, что оказалась столь уязвимой. Я все еще переживала в душе этот случай, когда шагала по Уолтон-стрит и потом входила в магазин Стивена Форбса. Даже уютное тепло внутри и приятный запах бумаги и типографской краски не могли развеять моего паршивого настроения.
Магазин располагался на трех этажах: на первом — новые книги, на втором — букинистический отдел со старыми гравюрами и в полуподвале — кабинет Стивена. Увидев, что Дженнифер, вторая девушка-продавщица, обслуживает покупателя, а кроме него в поле зрения находится лишь еще один клиент — пожилая дама в твидовой пелерине, поглощенная изучением книг в секции садоводства, я завернула было в маленькую гардеробную, на ходу расстегивая пальто, но тут же услышала характерную тяжелую поступь Стивена, поднимающегося из своего кабинета вверх по лестнице, и почему-то задержалась, дожидаясь его. Через секунду он появился — высокий, сутуловатый, в очках, с обычным своим выражением подспудной общей доброжелательности. Он был, как обычно, в одном из своих костюмов, всегда выглядевших на нем так, словно они нуждаются в хорошей глажке, галстук же его, даже сейчас, в первой половине рабочего дня, уже успел сбиться на сторону и обнажить верхнюю пуговицу рубашки.
— Ребекка, — проговорил он.
— Да. Я пришла.
— Рад, что перехватил вас. — Он подошел ко мне вплотную и понизил голос, чтобы не мешать клиентам: — Там внизу для вас письмо, его переслали с вашей прежней квартиры. Так что сбегайте-ка вниз и заберите его.
