Крис Клив - Однажды на берегу океана
На коричневых икрах девушки я заметила много маленьких белых шрамов и подумала: может быть, ты вся покрыта этими шрамиками, как твое платье — звездочками и полумесяцами? Я подумала, что это было бы красиво, и теперь я хочу попросить вас согласиться со мной в том, что шрамы — это вовсе не уродливо. Просто те, кто оставляет шрамы, хотят, чтобы мы с вами так думали. Но мы с вами должны прийти к согласию и возразить им. Мы должны считать все шрамы красивыми. Договорились? Это будет наш секрет. Потому что у тех, кто умирает, шрамов не бывает. Шрам означает: «Я выжил».
Еще немного — и я скажу вам несколько горьких слов. Но вам все равно придется выслушать их, как придется согласиться с тем, что я только что сказала насчет шрамов. Горькие слова — это тоже красиво. Печальная история означает, что тот, кто ее рассказывает, жив. И вы понимаете, что с ней, с рассказчицей, вот-вот произойдет нечто чудесное, и тогда она обернется и улыбнется.
Девушка в лиловом платье с открытыми плечами и шрамиками на ногах уже говорила с кем-то по телефону:
— Алё, такси? Ну, вы за мной подскакать, да? Здорово. Чего ты говорить? Откуда я? Я-то с Ямайки, милок, представлять себе. А? Чего? Откуда я щас звонить? Погоди, щас скажу.
Она прикрыла трубку рукой, обернулась к девушке, стоявшей за ней, и сказала:
— Послушать меня, дорогуша, как это место называться, где мы щас торчать?
Но та девушка посмотрела на нее и пожала плечами. Она была тоненькая, кожа у нее была темно-коричневая, а глаза зеленые, как леденец, когда его обсосешь и посмотришь сквозь него на луну. Девушка была такая хорошенькая, что даже и не расскажешь. На ней было желтое сари. Она держала такой же прозрачный пластиковый пакет, как у меня, но в нем ничего не было. Мне сначала показалось, что пакет пустой, и я подумала: зачем он тебе, девушка, если в нем ничего нет? Через пакет просвечивала ткань ее сари, и я решила, что пакет просто наполнен лимонно-желтым цветом. Больше у нее ничего не было в тот день, когда нас отпустили из центра временного содержания.
Эту девушку, вторую, я немного знала. Мы две недели прожили в одной камере, но я с ней ни разу не разговаривала. Она по-английски ни слова не говорила. Вот почему она просто пожала плечами, крепко сжимая в руке свой пустой прозрачный пакет. А та, которая говорила по телефону, закатила глаза — совсем как офицер, которого я поблагодарила на прощание.
А потом эта девушка обратилась к той, которая в очереди стояла третьей, и спросила:
— Ты хоть знаешь, как это место называться, где мы щас?
Но и третья девушка этого не знала. Промолчала. На ней были голубая футболка, синие джинсы и белые кроссовки Dunlop Green Flash, и она просматривала содержимое своего прозрачного пластикового пакета, а ее пакет был набит письмами и документами. Там было так много разных бумажек, и все мятые, в жирных пятнах, и ей приходилось одной рукой придерживать пакет снизу, чтобы он не порвался. Эту девушку я тоже немного знала. Она была некрасивая, и с языком у нее тоже было не очень, но знаете, есть еще одно, что может вас спасти от того, чтобы вас рано отправили домой. У этой девушки вся ее история была записана — официально. И в конце этой записанной истории стояли печати. Печати были красные, они подтверждали, что все написанное ПРАВДА. Помню, она как-то раз рассказала мне свою историю. Что-то вроде: Пришли-люди-и-они-
сожгли-мою-деревню-
связали-моих-девочек-
насиловали моих девочек-
забрали-моих-девочек-
избили-моего-мужа-
отрезали-мне-грудь-
я-бежала-через-лес-
нашла-корабль-
переплыла-через-море-
а-потом-меня-отправили-сюда. Примерно такая история. Я в центре временного содержания таких историй столько наслушалась, что у меня голова шла кругом. У всех девушек истории начинались так: Пришли-люди-и-они-. И все истории заканчивались словами а-потом-меня-отправили-сюда. Все истории были грустные, но мы с вами уже договорились насчет грустных слов. А эта девушка — стоявшая третьей в очереди к телефону, — она была такая грустная из-за своей истории, что даже не знала названия места, где сейчас находится, и знать не хотела. Это не вызывало у нее любопытства.
Ну, и девушка у телефона снова спросила:
— Чего? И ты туда же? Тут чего, никто не знать, где мы все щас?
Тут третья девушка в очереди возвела глаза к потолку, а та, которая держала в руке телефонную трубку, посмотрела на потолок во второй раз. А я стояла и думала: ну вот, офицер из центра временного содержания посмотрел на потолок один раз, третья девушка — один раз, а первая — два раза, так, может быть, на потолке есть какой ответ? Может быть, там есть что-то веселое? Может, на потолке написаны какие-то истории вроде: пришли-люди-и-они-
подарили-нам-яркие-платья-
принесли-хворост-для-костра-и-
рассказывали-смешные-анекдоты-
пили-с-нами-пиво-и-
гонялись-за-нами-а-
мы-хохотали-а-они-
сделали-так-что-комары-перестали-кусаться-и-
научили-нас-ловить-британскую-фунтовую-монету-и-
превратили-луну-в-сыр-
Ну да. А потом меня отправили сюда.
Я посмотрела на потолок, но там ничего не было, кроме белой краски и ламп дневного света.
Девушка, стоявшая у телефона, наконец посмотрела на меня. И я ей сказала:
— Это место называется Центр временного содержания иммигрантов «Блэк Хилл».
Девушка округлила глаза.
— Шутишь, да? — Она хмыкнула. — Это разве так может место называться?
А я указала на маленькую металлическую табличку, прикрепленную шурупами к стене над телефоном. Девушка глянула на эту табличку, снова посмотрела на меня и сказала:
— Прости, дорогуша, я тут ни черта не разбирать.
И я прочла для нее все, что было написано на табличке, показывая пальцем на каждое слово по очереди. ЦЕНТР ВРЕМЕННОГО СОДЕРЖАНИЯ ИММИГРАНТОВ «БЛЭК ХИЛЛ», ХАЙ ИСТЕР, ХЕЛМС-ФОРД, ЭССЕКС.
— Спасибо, дорогуша, — кивнула девушка и проговорила в трубку: — В общем, слушать, мистер, я тут щас в этом… Короче, временный центр «Блэк Хилл», так, кажись. Чего? Погоди. Да погоди ты!
Она вдруг стала печальная и повесила трубку.
— Что случилось? — спросила я.
Девушка ответила со вздохом:
— Этот таксист гребаный говорить, что не забирать нас отсюдова. И еще говорить: «Вы не люди, а плесень». Ты знать, что это значить?
Я сказала, что не знаю, потому что и вправду точно не знала. И я вытащила из пакета карманный толковый английский словарь Gollins Gem и поискала это слово. Нашла и сказала девушке, стоявшей у телефона:
— Это значит, что ты «слой грибковой растительности, образующийся на поверхности испорченного продукта».
Девушка непонимающе посмотрела на меня, и мы обе рассмеялись, потому что не сообразили, как это понимать. У меня всегда возникали такие сложности, когда я изучала ваш язык. Каждое слово способно себя защитить. Только тебе кажется, что ты улавливаешь смысл, как слово может разделиться на два разных значения, и ты уже ничего не понимаешь. Я вами восхищаюсь. Вы просто как волшебники. Заколдовали свой язык, как и свои деньги.
В общем, я и та девушка, которая стояла первой в очереди к телефону, смеялись, глядя друг на дружку, и я держала свой прозрачный пакет, а она держала свой прозрачный пакет. У нее в пакете лежали карандаш для бровей, пинцет и три колечка сушеного ананаса. Девушка заметила, что я смеюсь и смотрю на ее пакет, и перестала хихикать.
— И на чего ты пялиться? — спросила она.
Я сказала, что не знаю.
А она заявила:
— Знаю я, чего ты думать. Ты думать вот чего: ну вот, такси за ней не приезжать ни фига, и далеко ли она потопать с карандаш для бровей, пинцет и три кусочек ананас?
А я ей сказала:
— Может быть, ты могла бы воспользоваться карандашом для бровей, чтобы написать на листочке: «ПОМОГИТЕ», а потом ты могла бы отдать кусочки ананаса первому, кто помог бы тебе.
Девушка посмотрела на меня как на ненормальную.
— Слушать, дорогуша, — медленно проговорила она. — Раз, у меня нету бумажка, чтоб писать записка. Два, писать и не уметь ни фига, я только уметь рисовать брови. И три, эти ананас я есть сама.
Она сделала большие глаза и уставилась на меня.
Пока все это происходило, девушка, стоявшая в очереди второй — та, что была в лимонно-желтом сари, с пустым прозрачным пакетом, — стала в очереди первой. Она взяла трубку и стала что-то шептать на каком-то языке, звучавшем так, будто мотыльки тонут в меду. Я тихо похлопала ее по плечу, потянула за краешек ее сари и сказала ей:
