Александр Торин - Дурная компания
Конференция подходила к концу, и в один из вечеров Андрей заехал за мной на своей новенькой Тойоте. Лицо его было важно и торжественно, щеки слегка надуты. Он посмотрел на меня оценивающе. Взгляд его скользнул по туфлям, десять лет назад купленным по талонам перед моей свадьбой в магазине для новобрачных, австрийскому костюму, по случаю выхваченному тещей на какой-то распродаже для ветеранов и заслуженных работников в период конца застоя в Москве, израильскому галстуку и рубашке с едва заметной надписью «Москва» на нагрудном кармане, пересланной родителями из Москвы для бедствующих научных сотрудников в Израиле. По-видимому мой внешний вид хотя и оставлял желать лучшего, тем не менее его удовлетворил. Он раскрыл рот и произнес тоном диктора советского телевидения, объявляющего о визите важной государственной особы: «Я рассказал Ефиму о тебе, и он хочет с тобой встретиться».
Мы уже как-то обсуждали эту тему, и я тогда отнесся к подобной идее без особого энтузиазма, так как мои познания совершенно не совпадали с той областью, в которой Пусик сделал свой бизнес. К тому же время было уже довольно позднее — начало девятого вечера — и лицо мое, по-видимому, выразило некоторое недоумение, замеченное Андреем.
— Сейчас мы поедем к нам в компанию! — по-военному отчеканил он. — Ефим ждет. — Эти последние слова были произнесены с каким-то особым оттенком значимости, с придыханием. Наверное, так же когда-то вызывали какого-нибудь деятеля искусств на ночное совещание к Сталину в Кремль — тоном, не терпящим возражений и объясняющим непонятливому товарищу всю неуместность его мягкотелого замешательства.
Через четверть часа мы уже подъехали к зданию компании Пусика. «Pusik»
— гласила крупная эмблема у входа. Меня поразило, что несмотря на поздний час окна двухэтажного просторного здания были ярко освещены, а стоянка была плотно заставлена машинами сотрудников. «Вот это работа,» — подумал я, и вдруг в голову полезли полосы старой газеты «Правда», описывающие суровую и напряженную борьбу за существование, которую приходится вести среднему американскому труженику. Труженик этот потому и обладает сравнительно высоким уровнем жизни, что все свои силы отдает работе. Правда, все это напускное, так как труженик этот не обладает уверенностью в завтрашнем дне, потому в душе его усиливается напряженность и усталость. Я потряс головой, и белые газетные полосы развеялись, как улетающие бабочки-капустницы.
Мы поднялись по небольшой лестнице и зашли в здание. Недалеко от входа в ярко освещенном холле стоял довольно крупный, благообразный джентельмен лет пятидесяти-пяти — шестидесяти. Одет он был в плотный черный шерстяной пиджак дорогого покроя, в белоснежную рубашку, брюки стрелочкой, и был до синевы выбрит. Ярко выраженные еврейские черты пожилого одессита совмещались в нем с аристократичностью облика, властностью и осознанием собственной силы.
— Это Ефим, говори с ним только по-английски! — шепнул мне Андрей, и на лице у него появилась почтительная улыбка.
Рядом с Ефимом стоял седой пожилой господин благообразного вида с римским профилем и с маленькими седыми усиками. Он держал в руках огромный чертеж какого-то устройства, весь испещренный деталями, разметками, отверстиями и бог знает чем. Судя по его безупречной английской речи, господин этот родился и прожил всю свою жизнь в Западном полушарии. Голова его была как-то втянута в плечи, и вся фигура изображала некоторую подобострастность и полную готовность исполнить любое распоряжение хозяина.
— Ефим, посмотрите, пожалуйста, — говорил он. — Мы сделали отверстия в этой планке: я предусмотрел четыре по бокам, чтобы можно было повернуть блок, но решил перед тем как пускать деталь в производство, еще раз вам показать чертеж.
— Слушай, — лицо Ефима как-то брезгливо сморщилось. — Слушай, слушай, слушай, — он раздраженно закрутил головой. Звучало это по-английски так: «Листен, листен, листен, листен» с сильным русским акцентом, — Потом, потом. Я ничего не хочу видеть. Делайте все сами, я в эти дела не вмешиваюсь. Мы же говорили об этом вчера. Вообще никаких отверстий не надо, не нужны они и все, я же тебе все уже объяснил.
Лицо пожилого господина с усиками выразило недоумение.
—Ефим, вы же вчера сами попросили меня сделать отверстия, вот я и пришел вам показать…
—Листен, листен, листен, сколько можно меня отвлекать? — небрежно сказал Ефим. —Ну сделал ты эти отверстия, хорошо, пускай деталь в производство. Черт с ним, мы потеряем пару десятков тысяч, что я могу поделать? Просверлим отверстия, пусть будут. Да, сделай их, это неплохо даже смотрится. Красиво, да? — Ефим надел очки и стал рассматривать чертеж. — Сделай, только не четыре, а шесть. Но вообще-то они не нужны, я же вчера тебе говорил, что не надо никаких отверстий! Ну сделай парочку, может быть, они пригодятся. Ну ты же видишь, никаких отверстий не надо. Я чего хочу, чтобы вы все сами думали. И берите на себя смелость принимать решения. Вот ты просверлил отверстия, приди ко мне и скажи: «Ефим, я их просверлил». Ну представим себе, что ты неправ, да, конечно, неправ! Ну и что? Так и скажи: «Неправ!», не бойся признаться в ошибке. Я тоже делал много ошибок. Но отверстий никаких не делай, не трать время, все эти дырки убери и пускай деталь в производство. Ты понял, о чем я говорю?
—Хорошо, Ефим, все понял, Ефим, будет сделано, уже иду! — седой господин свернул чертеж и быстрым пружинящим шагом ушел куда-то в глубь здания.
Только что услышанный диалог меня поразил, но я пока решил ничему не удивляться. Андрей сделал шаг навстречу Ефиму.
—Ефим, — вот это тот самый парень, о котором я вам говорил, — сказал он по-английски.
—Так вот ты какой! — Ефим перешел на русский, чуть посмеиваясь и одновременно окидывая меня взглядом с ног до головы. Взгляд его пробежал по моим черным лаковым ботинкам с длинными носиками, брюкам, пиджаку, галстуку. Ноздри его чуть раздулись, и мне вдруг показалось, что он принюхивается. По-видимому, мой облик его удовлетворил, он улыбнулся и приветливо протянул мне руку. — Ну пошли, поговорим. Я так мучаюсь, ты же сам видел, вокруг сплошные идиоты. Ну ты же слышал, дырку не в состоянии просверлить! Не могут элементарную вещь сделать уже два года, я двадцать миллионов на этих дырках потерял! Совершенно не могу найти толковых, да даже не толковых, просто нормальных инженеров. Сейчас поговорим, только давай на минутку в сборочный цех зайдем. Мне надо проверить, что эти бездельники там натворили! — Он подошел к двери на которой было написано «Вход только для сотрудников компании», и потянул за ручку.
За дверью открылся огромный ярко освещенный зал, с рядами столов и огромным количеством ящичков и полочек с какими-то металлическими деталями, проводками и винтиками.
—Пошли, пошли, посмотришь на то, как мы живем. — Ефим усмехаясь прошел в дверь. Мы следовали за ним в некотором почтительном отдалении. За ближайшим столом сидела женщина с ярко выраженными мексиканскими чертами. Она доставала из маленькой коробочки крохотные детальки, ловко соединяла их с детальками побольше с помощью пинцета и складывала результаты своей работы в другую коробочку. Ефим остановился около стола.
— Ну, как дела? — спросил он, снова перейдя на английский. Не дожидаясь ответа, он надел очки и стал похож на доброго старого дедушку
—часовщика из кооперативного киоска. Неожиданно лицо его помрачнело. — Где новое крепление? — он пристально поглядел на Андрея. — Я же говорил Леониду, чтобы он прекратил собирать старые подставки, вы меня до инфаркта доведете! Ну-ка вызови его сюда!
Андрей семенящим шагом подбеждал к телефону, нажал на кнопку, и с потолка заревел его голос, с неизбывным русским акцентом, усиленным громкоговорителями: «Леонид, 278! Леонид, Ефим по номеру 278!». В голосе Андрея слышалась грозная решительность, не оставляющая сомнений в том, что произошло нечто серьезное. Тут же раздался гудок, и Ефим взял трубку.
— Леонид, — прорычал он, — что происходит? Я подхожу и вижу, что вы до сих пор собираете старые подставки! Я же вчера приказал остановить все и отправить всех сборщиков домой до тех пор, пока новые детали не поступят!
На другом конце линии еле слышался объясняющий и извиняющийся голос Леонида.
— Листен, листен, листен, листен, к черту заказчиков! — Повысил голос Ефим. — Они подождут, я не желаю больше старую подставку видеть. Хорошо, я завтра проверю. — Он бросил трубку. — Иди домой, иди домой, отдыхай, к детям, уже поздно, — ласково сказал он женщине. — Они дают тебе бесполезную работу, не думают. Один я должен за всех думать. Приходи завтра с утра, начнешь собирать новую подставку. А это все выкини, все равно не нужно.
Женщина с уважением смотрела на Ефима снизу вверх.
— Хорошо, хорошо, Ефим, — пробормотала она, накинула пиджак и встала из-за стола.
