Сергей Чилая - Донор
- П-по-моему у Чехова в записных книжках есть удивительный сюжет: горожанин, ежедневно проходит по улице мимо лавки, над которой висит криво прибитая вывеска: "Большой выбор сигов". - Кому нужен большой выбор с-сигов? - каждый раз ворчит он... Однажды в лавке затеяли ремонт, сняли вывеску, поставив ее возле стены, и тогда удивленный горожанин прочитал: "Большой выбор сигар", и зашел в лавку... Так и хирургический эксперимент снимает вывески со своих мест, позволяя по новому взглянуть на старые проблемы, ставит и решает новые...
В этот момент кто-то сунул мне в руку пропавший стакан из нержавейки. Теплая сталь под пальцами недвусмысленно напомнила о температуре спирта внутри, и желудок тотчас отреагировал на это. Я чувствовал, что пьянею и с трудом выговариваю слова, однако мужественно продолжал:
- Рад напомнить, что лаборатория справляется с этой работой, и что диссертант не ударил в грязь лицом по части снятия вывесок...
- За что пъем, БД? Здесь не ученый совет. Публика может не понять. Вы не сформулировали задачу! - Наседал Горелик.
- У Кэрола есть мудрые с-слова, - сказал я без прежнего энтузиазма: --"Что вы помните лучше всего? - спросила Алиса, набравшись храбрости. - То, что случится через две недели, - небрежно ответила Королева, вынимая пластырь и заклеивая им палец". Это качество - помнить, что произойдет через две недели - необходимо экспериментатору не меньше, чем хорошая хирургическая школа и знание патофизиологии кровообращения, -сказал я после паузы. - Потому что иначе экспериментатор уподобляется человеку, который выпустив стрелу в воздух, рисует мишень там, где она упала.
Ресторан одобрительно загудел.
- Д-давайте выпьем за диссертанта, - произнес я, поднимая стакан. - За его близких... Я имею в виду его семью, а не лабораторных животных. За всех, кто помогал ему в работе, за институт, который не мешал и позволил сделать лабораторию такой, какой она есть...
Я выслушал нестройные крики одобрения, пригубил теплый спирт, до смерти напугав желудок, и повернулся к соседке. Я видел, как ей нравится здесь, и знал, что она нестерпимой любовью любит Грузию и грузин, и не мешал ей наслаждаться.
- Мы посмотрели у себя в лаборатории содержание фосфорорганических соединений и структуру митохондрий в миокарде тех сердец, что ты присылал после газовой консервации, - сказала Инка, с удовольствием наблюдая, как я пялюсь на соски ее грудок, торчащие сквозь ткань блузки. - Похоже, кислород просто сжигает гликоген...
- Н-неужто все ходишь без лифчиков? - удивился я, - Или теперь придумали лифы с дырками для сосков?
Я представил, как кто-то из моих аспирантов занимается с ней любовью, понимая, что сам отрядил их на это... и сказал вслух:
- Чтоб с-сохранить миокардиальный гликоген, мы понизили содержание кислорода в газовой с-смеси до уровня атмосферного воздуха... и добавили углексилый газ в избытке.
Странные вещи творились в мире: Инка, прекрасный патофизиолог, знающий все, что происходит с консервируемыми органами, предназначенными для трансплантации, гляделась тридцатилетней девкой в свои сорок пять... Учитель, положивший много лет на проблемы консервации, тоже смотрелся странно молодо, несмотря на возраст и неимоверный вес... А я? Пусть какой-нибудь сукин сын точно скажет, сколько мне лет!
Странная, тревожащая мысль о влиянии на возраст хирурга процессов консервации изолированных органов, где все усилия сосредоточены на удлинении сроков хранения, т.е. на преодолении фактора времени, периодически не давала мне покоя. Я даже написал статью об этом, поместив туда удивительные наблюдения о запоминании переживающим органом управляющих воздействий и восприятии мысленных команд, документально подтвердив возможность "обучения" будущего трансплантата...
В тексте той статьи была одна дурная фраза, на которую я не обратил тогда внимания: "Политика управления в живом, включая процессы консервации, с точки зрения изложенных здесь событий, предполагает использование..." и т.д. Редакционный рецензент не преминул воспользоваться моей оплошностью и выдал "перл", долго вызывавший улыбки: "Политика управления, в том числе и в живом, определяется не мистическими способностями хирурга, как полагает автор, но решениями партии и правительства...". То были прекрасные времена...
- Я знаю чем будут заниматься падчерица в вашей Лаборатории, - громко проговорил за спиной профессор-физик и положил мне руку на плечо.
- Она будет помогать вам снимать вывески!
- Х-хорошо, - вяло согласился я, понимая, что отказать уже не смогу. Только ей придется начинать с мытья хирургических инструментов, а там будет видно. Как ее зовут?
- Этери.
- Что это значит п-по-грузински?
- Эфир,- ответил отчим-папа.
- Г-годится, - улыбнулся я.
Глава 2. Бродяга
БД, высокий шестидесятилетний Водолей в дорогих металлических очках от "Trussardi", с мягкими тайгоновыми заушниками, удивительно прямой спиной, множеством темных мелких веснушек на вызывающе интеллигентном лице с нееврейским коротким носом, с давно немытыми рыжими, теперь опять почти седыми, волосами, с потухшими зелеными глазами, изредка загоравшимися глубоким кошачьим светом, и неожиданной пластикой крупного тела, перемещавшегося с юношеской легкостью, если к тому понуждали обстоятельства, проехал порт с толпой товарных ваганов, похожих отсюда на стадо задремавших рыжих коров, и дремучей зарослью допотопных кранов, напоминавших выгоревший лес, бесшумно раскачивающийся под ветром.
Здесь все оставалось таким, как десять лет назад: обветшавшим, неухоженным и, на первый взгляд, никому ненужным, хотя битва за запущенный порт с остовами ржавеющих кораблей на берегу и полуразрушенной инфраструктурой развернулась нешуточная: нераскрытые убийства, душераздирающие крики местных властей про свои неустанные заботы о жителях страны, публикации местных газет, выливающие на неугодных безумную и от этого похожую на правду ложь...
Все решения, как всегда идиотские с точки зрения здравого смысла, но выгодные этому чертовому узкому кругу high society, высокомерному, беспомощному и безграмотному, в который он хотел проникнуть, но так и не смог, принимались за неспешными переговорами в дорогих загородных домах, выстроенных на гонорары от таких же ущербных проектов.
Заныла больная простата. Он знал, что если не остановится и не помочится прямо сейчас, теплые струйки мочи потекут на сиденье автомобиля.
- Ну и пусть! - Привычно подумал он. - Пусть текут.
Ему было наплевать на прохожих. Однако стоять посреди улицы с раздернутой молнией на штанах и держать в руках, с трудом найденный в складках одежды, огрызок былого величия, мучительно долго ожидая, когда, наконец, из него закапает моча, он стыдился. Ему было лень останавливать машину, но еще больше не хотелось вылезать из нее, и он поехал дальше. Через пару минут он почувствовал ягодицами, как потекла моча. Не отрывая взгляда от дороги он сунул под себя руку: было не очень мокро.
- Пока доеду, высохнет, - решил он, оглянувшись на заднее сиденье, где привычно лежала, завернутая в газеты, картина: натянутый на подрамник холст, покрытый масляными красками такого глубокого и чистого цвета, что казалось они светят сквозь бумагу, и достал окурок сигары, который предусмотрительно сунул в карман.
- Почему они стали выращивать грибы? - Подумал он про бывших своих сотрудников, которые после пожара в Лаборатории принялись бесцельно разводить шампиньоны, странно упорствуя, несмотря на отсутствие результатов
- Сублимируют... А та девка на сочинском базаре с белыми грибами... Маринуй, соли - закуска страшной силы, как говорил Герман...
За последнее время он располнел, потому что забросил спорт: в таком босяцком виде никто не пустил бы его в бассейн, а с теннисной ракеткой на корте он гляделся бы, как человек с ружьем у дверей овощного ларька.
Босс оставил за ним право бесплатно столоваться в своих ресторанах, однако в залы его уже не пускали, а кормили в подсобных помещениях. В последнее время ему закрыли доступ даже в подсобки и еду выносили вместе с бутылкой, заполненной алкоголем, слитым из недопитых стаканов.
Эта смесь виски, водки, коньяков и дорогих вин действовала на него не хуже наркотиков, которыми он изредка пробавлялся теперь. Его нынешние друзья, такие же, как он сам, полу-бродяги, полу-нищие, появлявшиеся неизвестно откуда, вроде как из ничего, несмотря на весь свой цинизм и бесшабашность, держали его за человека с другой планеты и осторожно пили с ним крепкое спиртное, не подозревая, кто он... А он, несмотря на страдания, болезни последних месяцев и нищету, вел себя так, будто только вышел из операционной, где ассистенты заканчивают операцию по пересадке сердца.
БД поначалу смущало качество их выпивки, в которую они добавляли все, что было под рукой: от таблеток без названия до сомнительных настоек из ландыша и валерианы, перца, чеснока, лимонных корок и компаудных клеев, полностью выключавших его сознание спустя 15-20 минут после старта. Однако вскоре он к этому привык и испытывал от их выпивки больше удовольствия, чем от коллекционного виски. Нынешние приятели, даже сильно подвыпив, никогда не задирали его, и он имел прекрасную возможность наблюдать их жизнь изнутри, пока, наконец, не почувствовал, что стал одним из них и больше не жалел об этом. Давно немолодые, немытые и больные мужчины были странно гиперсексуальны и, если на всех не хватало таких же старых и пьяных девок, не брезговали заниматься любовью друг с другом. Здесь не было запретов, и ему это нравилось...
