Фиона Макинтош - Гобелен
Терреглс представлял собой этакий водораздел между Шотландией и Англией; здесь пролегала невидимая граница, здесь сформировался повстанческий штаб. Отсюда, из приграничных графств, отправлялись всадники в Англию; здесь их встречали по возвращении. Считалось, что в Нитсдейле укрывают разбойников с юга и вообще дают приют сорвиголовам, которые совершают вылазки на юг и всячески противостоят дерзким англичанам, угоняющим шотландских овец, грабящим деревни и даже похищающим женщин.
Не раз и не два Уильям говорил Уинифред: горцы слывут самыми суровыми и опасными людьми в Шотландии, да только обывателям невдомек – такими их сделала жизнь на границе, подразумевающая постоянное участие в стычках.
Уильям не перегружал жену новостями о приграничных разбойниках, чтобы не мешать ей вести дом; в свою очередь Уинифред, не теряя самообладания, перевязывала раны мужа и даже помогала вправлять переломы. В целом Уинифред считала жизнь в Терреглсе размеренной и счастливой, привыкла к своеобразному ритму этой жизни и полюбила его. Так было – до сих пор. Ибо Уильям теперь озвучил свои дурные предчувствия, и одного этого Уинифред оказалось достаточно, чтобы понять: грядущие события будут иметь мало общего с прежними стычками.
Всего год назад Ганноверская династия заявила о своих правах, и Георг I покинул Германию, чтобы воссесть на английском престоле. В Шотландии до сих пор слышались отголоски мятежа.
Уинифред снова попыталась отговорить мужа:
– Если верить вестям, что прислали с юга мои друзья, протестантский король дурно воспитан, неучтив. Говорят, он нуден и неуклюж. В Лондоне ему не нравится, он скучает по родине.
– Милая моя, пусть Георг – далеко не «король-солнце», только, боюсь, жажды власти ему не занимать. Вдобавок он столь крепок в протестантской вере, что не потерпит мятежа католиков. Верные люди из Уайтхолла считают, Георг нарочно носит маску зануды, чтобы скрыть недюжинный ум.
– Но ведь ум не всегда идет рука об руку с воинственностью и коварством? – спросила Уинифред. Уильям как раз взял ее под локоть – они перебирались через небольшой порожек, перед ними была низкая дверь, за дверью – скрипучая лестница. Уинифред подхватила подол вышитой шелковой робы, Уильям помог тем, что сжал пышные фижмы.
С облегчением Уинифред услышала смешок мужа.
– Знаешь, дорогая, тот, кто проектировал выход на крышу, не рассчитывал, что сюда станут наведываться женщины.
– Но я ведь не похожа на большинство женщин.
– Это верно. Сердце твое твердо, как обручи твоего же платья.
От этой шутки стало чуточку легче. Перед скрипучими ступенями Уинифред помедлила.
– Уильям, ты всегда умел развеселить меня тем или иным способом.
Жаль, что слова прозвучали с такой горечью, даром что Уинифред изо всех сил улыбалась.
Уильям поцеловал ей руку. Горечь отражалась и в его чертах.
– Наш немецкий монарх, похоже, намерен приковать Шотландию к Англии.
Уинифред кивнула. Сердце будто стиснул ледяной кулак.
– В таком случае, любимый мой, ты должен исполнить волю истинного короля. Король призвал тебя к оружию; твои арендаторы и вассалы не оставят тебя в бою. С тобой семейная честь, вечная любовь и благословение.
Лестница осталась позади. Супруги переглянулись и поняли: все домашние собрались за дверью, ждут решения главы семейства.
– Те, кто поддерживает нас в Лондоне, только языками умеют молоть. Не приходится рассчитывать на решительность и надежность этих людей. Их попущением все шотландские кланы могут погибнуть. Сомневаюсь я и в доблести лорда Мара. Не годится он в лидеры вождей наших кланов! – Уильям вздохнул, чело его омрачилось тяжелой думой. – Разумеется, он сумеет объединить их – да и кто не сумел бы, когда Шотландия так далеко от Лондона? Легко бахвалиться перед вождями кланов – надо лишь выучить их боевые кличи.
– Думаешь, кланы объединятся?
– Мы все объединимся, ибо этого требует наш король. Однако Мар не из наших, нет в нем шотландского благородства. Трудно будет убедить горцев следовать за ним. – Уильям пожал плечами. – Но это ничего не меняет. Я все равно подниму штандарт, присягну любому вождю. Только, боюсь, мы, жители долины, куда лучше видим ситуацию, чем горцы.
Уинифред взяла мужа за руку. Они пошли узким коридором. Под их ногами вздыхали, гудели старые доски. У двери, ведшей непосредственно в дом, Уинифред помедлила.
– Знаешь, Уильям, я уверена, что ты одержишь победу.
– И откуда же такая уверенность? – поддразнил Уильям. Руки его обвились вокруг талии Уинифред, губы коснулись ее губ.
– Мне во сне приснилось. Обещаю, возлюбленный муж мой: ты не положишь жизнь за Иакова, хотя и дашь ему в том клятву.
Уинифред наблюдала, как медленно кривит губы Уильяма насмешливая улыбка, как расходятся от этой улыбки мелкие морщинки вокруг глаз. Ледяной кулак, сжимавший ей сердце, чуть ослабил хватку.
– Ты что же, дорогая, по звездам читать умеешь? Или в воду глядела? Или изучила линии на моей руке?
Уинифред качнула головой.
– Я только одно знаю, Уильям Максвелл, – что люблю тебя бесконечно. Всегда любила. И всегда буду любить. Ты проживешь долгую и достойную жизнь и умрешь в глубокой старости, когда Господь призовет тебя. Никто и ничто не разубедит меня, ибо так написано в моем сердце.
Уильям хлопнул в ладоши.
– Не знал, что живу бок о бок с настоящей пророчицей!
Уинифред хихикнула.
– Тише, милый, ради святой Марии!
– Хочешь, чтобы я стал паинькой? Это так сразу не получится.
Пальцы Уильяма тем временем теребили шнуровку на корсаже Уинифред.
Она шлепнула мужа по руке. Воскликнула:
– Уильям, ты что!
Но в голосе не послышалось возмущения, а жест был безобидный – словно бабочка взмахнула крылом.
– Есть способ развеять мою печаль. И он тебе известен, – сказал Уильям, проворно расшнуровывая корсет.
– Ты серьезно? – хихикнула Уинифред, беспомощно озираясь. – Нас все домашние ждут! – Она покосилась на дверь.
Уильям вздохнул, отвлекся от шнуровки и задвинул засов.
– Ничего. Подождут. Сейчас мы с тобой одни. Мы в этой башне, как в ловушке. Никто нас не видит, никто нам не помешает.
– Ты овладеешь мною прямо здесь? – изумилась Уинифред.
– Уин, любовь моя, ты же знаешь – я готов ласкать тебя всюду. Так чем же моя собственная башня хуже прочих мест? Ты – моя пленница, зависишь от моей воли. Вдобавок здесь мы можем на время забыть о клятвах якобитов и о шотландской гордости.
Уинифред рассмеялась. Взглянула на платье, распавшееся, словно ореховая скорлупа, и на мужа, который вполне успешно справлялся с завязками в нижней части густо расшитого корсажа.
– О, знакомая вещица. Ты была в этой броне, когда я впервые встретил тебя. В Сен-Жермен – помнишь?
– Ах, немало вечеров я провела с иглою в руке, трудясь над обновкой.
Последняя завязка поддалась ловким пальцам Уильяма. Уинифред вздохнула с тайной радостью, когда муж почтительно поместил часть вышитой «брони» на ближайший столик.
– Опасность подстегивает желание, – прошептал Уильям, жарко дыша Уинифред в шею.
– Ты сумасшедший. В моих покоях огромная кровать, там гораздо удобнее.
– А как же вкус краденых минут? А как же интрига?
– Что, прямо у стены? Тебе так хочется, желанный мой?
Уинифред сама не ожидала, что позволит сделать с собой подобное, и тайно наслаждалась тем, что позволила.
– Я словно блудница. И ты тому виной, – шепнула она, подпустив в голос кокетства.
Уильям расплылся в улыбке, расшнуровал корсаж до конца, спустил с жениных плеч нижнюю сорочку, так что обнажились груди, по-прежнему тугие, налитые, несмотря на то что Уинифред родила пятерых детей. Уильям заурчал, наклонился, стал целовать соски.
– Ох, Уин, от одного взгляда на тебя в моей крови пожар вспыхивает!
По внезапной хрипоте в голосе мужа Уинифред поняла, как сильно его вожделение. Она желала его не меньше; не думая о приличиях, она вся отдалась нахлынувшей страсти, помогла Уильяму добраться до сокровенного местечка сквозь пышные многослойные ткани, сняла юбку на обручах. Взаимные смешки они душили поцелуями; боялись, что их возня слышна за дверью.
Потом они сидели на полу подобно заигравшимся детям, прислонясь к темной деревянной панели, держась за руки. Головка Уинифред покоилась на мужнином плече. Уинифред даже позволила себе испустить стон – так хороши были эти краденые минуты наслаждения.
– Во Франции ты ведь сможешь встретиться с нашим мальчиком, Уильям?
– Конечно. Нынче же напишу Вилли, – отвечал муж. Поднялся, помог встать Уинифред. – Пора тебе одеваться – это процесс долгий. Не понимаю, как вы, женщины, терпите этакую сбрую. По мне, военную стратегию разрабатывать легче, чем разбираться, что у вас каким шнурком к чему крепить.
