Ирина Богатырева - Товарищ Анна (повесть, рассказы)
Валька, растянувшись на кровати, с удовольствием посмеивался.
— Давай тогда ее у нас в комнате поставим, — предлагал он, похрюкивая от своей идеи. — Раз она такая замечательная. Не будем мыться вместе со всеми. А когда горячую воду отключат, будем к нам людей пускать, деньгу зашибать. Круто?
— Круто, — отвечал Дрон мрачно, утыкаясь в монитор. — Только у тебя на нее денег не хватит.
После Нового года Валька, сменив множество мелких работ, попал в пекарню разносчиком пиццы и неожиданно задержался там. Скоро он стал помощником пекаря — пекаренком, как смеялись мы. От него теперь пахло теплым, кислым, домашним, а сам он, работая во вторую смену, являлся в общагу поздно и не высыпался.
Мы ждали, что он скоро бросит это дело, но он не уходил. Работа стала ему нравиться, нравилась даже усталость после смены, ночное гулкое метро, движение сонных пассажиров, удивительным образом попадающее в такт с той музыкой, что играла у него в наушниках, собственное одиночество на пустынных станциях, блестящие влажные ночи Москвы. Помимо денег работа давала ему гордое чувство, покровительственное презрение рабочего человека к Дрону и всем нам, интеллигентам. А осенью подарила знакомство с товарищем Анной.
3
Было еще несколько встреч в метро, очень быстрых. Валька даже не успевал ей ничего сказать, когда она пробегала мимо, окидывая его презрительным взглядом. Но теперь он больше ее не боялся. Он знал, что ждет ее затем, чтобы однажды приблизиться, и упрямо не сомневался в своем успехе. Анна не подпускала его близко, ускоряла шаги и хмурилась, но он ни разу не преследовал ее больше, позволяя ей привыкнуть к нему, приглядеться. Он был терпелив, как хороший охотник.
Однажды вечером она приехала чуть раньше, чем обыкновенно, Валька только успел сам выйти из поезда и перейти платформу, чтобы занять удобное место и ждать. Двери вагона раскрылись, и Анна вышла первая, чуть не налетев на него. На ее лице растерянность быстро сменилась возмущением. Она сделала шаг вправо, чтобы уйти, но и Валька шагнул в сторону. Она дернулась влево, но и Валька переместился, хотя сделал это не специально, он не собирался ее удерживать. Двери сзади схлопнулись, поезд уехал. Анна посмотрела на него зло и сказала:
— Чего ты ко мне привязался?
— Да ничего, — пожал Валька плечами и отвернулся. — Может, встретимся где-нибудь? Посидим. Ты завтра что делаешь?
Анна оглядела его всего с ног до головы, вместе с квадратной сумкой для пиццы — Валька физически ощутил этот тяжелый, оценивающий взгляд, — а потом сказала с вызовом:
— А если я не хочу?
— Ну, не хочешь… — он сам не знал, что делать в таком случае, шмыгнул носом, поднял на нее глаза и вдруг улыбнулся просто и широко. И не поверил своему везению, когда Анна, еще раз окинув его лицо, вдруг сказала коротко:
— Ладно, телефон запиши. Захочешь — позвонишь, — и продиктовала заветные десять цифр.
Он позвонил, и они стали встречаться. Сидели обычно в кофейнях, тихих, малолюдных, в центре Москвы. Играла ненавязчивая музыка, вокруг журчали негромкие голоса, вкрадчивые официанты появлялись, стоило только о них подумать. Они садились в уголке, говорили мало. Валька просто смотрел на Анну с молчаливым упорством. Он не пытался коснуться ее, не пытался рассказать что-то или повеселить, ему казалось это неважным — понравиться ей, стать приятным собеседником. Несомненное чутье говорило ему, что она поддастся такому, как он есть, — пусть не сразу, надо просто подождать. Он смотрел на нее так, будто тянул магнитом, и оба чувствовали, как постепенно некая сила притягивает их вне зависимости от воли их и желания. Сближение казалось Вальке неизбежным, он хмелел от предчувствия его, от ожидания, но Анна присматривалась и — было слишком заметно — пока не доверяла. Расспрашивала о жизни, об универе, спрашивала его мнение о чем-то неважном, но всегда без особого интереса, с ленцой. Потом так же, будто скучая, начинала перечислять, что есть в Вальке хорошего: что он приезжий, что прошел армию, не юлил и не прятался, что учится не за деньги, что у него мать — бывший инженер… А глаза при этом были далеко, подернутые поволокой, темные волны окутывали взгляд, как сигаретный дым, голос скрывался за бархат и звучал со сдержанной страстностью. И это было именно то, что приковывало Вальку, это была та внутренняя Анна, разгадать, узнать, достать которую он пытался. Все остальное казалось внешним — ее жесткость, резкие движения, строгие губы, прямой, без доли кокетства взгляд. За всем этим скрывалось другое существо; будто еле заметный, но постоянный аромат флиртующих духов, идущий от Анны, оно присутствовало, но проявлялось нечасто — в редком томном жесте, в глубине глаз, в этом вот бархатном голосе. Валька сидел разморенный, почти пьяный, все становилось неважно, даже то, что каждый такой вечер с Анной в кофейне стоил ему ночной смены в пекарне.
Она вдруг догадалась о чем-то подобном. В тот раз Валька совсем расслабился и действительно почти заснул, убаюканный тихим течением жизни в подвальном арабском ресторанчике, пропитанном запахом кофе и пряностей, а Анну оскорбило это, она уже не находила, о чем говорить, и молчала, с раздражением следя за ним. Валька оживился, только когда подали счет. Полез в кошелек и занервничал. Порылся еще и небрежно, но шепотом, спросил у Анны, не может ли она добавить сто рублей. Расслабленная улыбка все еще держалась у него на лице, но теперь в ней было еще что-то заискивающее и живое. Анна внимательно посмотрела на него, придвинула счет и заплатила сама, вернув Вальке деньги. Он принял молча.
— Гордый, да? — говорила Анна по дороге к метро. Валька плелся за ней на шаг позади, сутулый и сконфуженный. — А если гордый, зачем таскаешься по таким харчевням? Хочешь быть таким, как все эти? — Она ткнула острым пальчиком в ряд блестящих после дождя машин, припаркованых вдоль улицы, отчего она становилась непроходимо узкой, под руку не пройтись. — Ты где работаешь? — Она остановилась и обернулась к нему, вся пышущая возмущением.
— В пекарне, — вздохнув и отводя глаза, признался Валька. До этого он говорил, что менеджер.
Анна посмотрела на него долго и оценивающе. Валька боялся встретиться с этим взглядом. Что-то закипало в ее глазах, что-то яростное, белое.
— И ты такой дурак, что думаешь, мне все это нужно? — сказала она спустя минуту тихо, внятно, с ненавистью. — Эти… притоны, где буржуи шлюх своих прикармливают? Пыль в глаза пытался пустить, да? Кому? Зачем?
Валька молчал, только чувствовал улыбку на своем лице, как дурацкую маску. Анна развернулась и пошла к метро. В поезде она села на свободное место, а Валька стоял над ней, всей тяжестью тела провиснув на поручне, и продолжал с той же улыбкой созерцать сверху ее красивый белый лоб и пронзенный спицей моток русых волос.
Вышли на «Пролетарской». Обычно он провожал ее до перехода, а потом ехал к себе. Он готов был попрощаться с ней навсегда. Но она вдруг протянула ему руку и сказала, чтобы завтра ждал ее в «Кузьминках» без десяти три.
4
Валька знал, что она не опоздает, и приехал за полчаса. В полудреме стоял в центре платформы, как столб, снуло провожая глазами обтекавших его пассажиров. Была суббота, снаружи шел дождь, люди спускались под землю, закрывая на ходу зонты, с них стекало на пол, темные разводы тянулись следом за людьми, как грех. Когда Анна появилась, Валькины глаза проснулись раньше, чем он сам осознал это.
Она сухо пожала ему руку, и, не говоря ни слова, они двинулись вверх, вышли из метро, в быстром Аннином темпе поспешили куда-то в спальный район. Анна раскрыла над собой черный мужской зонтик. У Вальки зонта не было, не было и капюшона, он только поднял воротник старой кожаной куртки, сунул руки в карманы, нахохлившись, как ворона, шел размашистой, длинноногой походкой, не отставая от нее, и смотрел молча, пристально, чуть склонив голову. На губах теплилась улыбка, за дорогой он не следил и под зонтом держаться не старался. Дождь тек струйками по вискам, волосы липли ко лбу, но Валька только отбрасывал прядь всей пятерней и продолжал свои гляделки.
Он знал, что обычно девушек смущала эта его манера — необъяснимо долгое разглядывание. Сколько раз уже доводилось ему прогуливаться так вот под ручку и смотреть, смотреть долго и молча, улыбаясь загадочно, будто что-то уже рассмотрел в ней, будто что-то уже о ней знает, и девушка, сперва польщенная, начинала нервничать, смущаться, задавать глупые вопросы, хихикать и розоветь. Вальке нравилось это, но другое дело — Анна. На нее подобное не действовало, или она не подавала виду. На Вальку она не смотрела вообще, ее лицо оставалось строгим до ожесточенности, сжатые губы не улыбались, и двигалась она решительно, будто каждую минуту шла на смертный бой. Только голос ее принадлежал другой женщине — грудной, приглушенный, страстный, он будто шел из-за плотной бархатной занавеси, и в нем билась живая кровь. Валька обмирал, когда она заговаривала, и было почти неважно, что она говорит.
