Ханна Маккоуч - Под соусом
— Ну что, идти можешь? — Он протягивает мне руку.
Ухватившись за нее, я поднимаюсь и оцениваю ситуацию: вокруг нас несколько рассыльных, еще трое взялись регулировать движение. Верзила-растаман (грива черных волос заплетена в несметное количество косичек) буквально на руках оттащил такси на обочину и продолжает орать:
— Стой, где стоишь, козел. Попробуй только дернуться! — Увидев меня, висящую на руке своего спасителя, смягчается: — Цела? Я все видел. Давай копов кликнем. Этот ублюдок поддал тебе под заднее колесо.
Растаман разошелся не на шутку, — такое впечатление, что он на таксистов давно имеет зуб. У меня же мысли путаются и здорово болит бедро. С локтя капает кровь; подняв руку, я обнаруживаю, что содрала кожу под локтем. Таксист мотает головой, оправдываясь:
— Чего это он? Я тут ни при чем, я ее не трогал!
Честно говоря, я не уверена, что он виноват. Уж больно быстро все произошло. Но если подумать, с чего бы я вдруг кувыркнулась через руль, если мне не поддали по заднему колесу? Должно быть, все-таки парень меня задел. Растаман уже взгромоздился на капот машины, чтобы не дать таксисту удрать. Столпившиеся рассыльные тарахтят наперебой: «Все нормально? Врача нужно? В больницу?»
Я плетусь к тротуару, хотя бедро болит невыносимо. Наверняка вывихнула.
— Понятия не имею, как это вышло, — говорю. — Мне надо на работу.
В голове только одна мысль: опоздаю.
— Ты точно в порядке? — допытывается растаман. — Имей в виду, я все видел: парень точно тебя подрезал. Страховка-то у тебя есть?
Я киваю. Мой спаситель прислоняет велосипед к фонарному столбу и спрашивает напоследок:
— Все хорошо, да?
Я снова киваю.
— Ну, тогда я отчаливаю. Вот номер моего мобильника. Если будет нужен свидетель или еще что. — Он протягивает мне карточку, садится на велосипед и уезжает.
Разъезжаются и остальные рассыльные. Растаман неохотно слезает с капота. Таксист с облегчением вздыхает:
— Спасибо, мисс, спасибо, — и тоже скрывается из виду.
Я снова забираюсь на велик. Крутить педали оказывается не так больно, как идти. Однако на работу я опаздываю, да еще как. А для меня это дело чести — я должна успеть вовремя, чтобы не дать Ноэлю шанса пополнить свой список «Почему я не перевожу Лейлу на соте».
С трудом протащив велосипед через парадный вход ресторана, я взваливаю его на правое плечо. Ну и боль, черт побери! Цепляясь за перила, волочусь вверх по ступенькам в раздевалку, где наталкиваюсь на наших пекарей-колумбийцев, Бенни и Хоакина, в одних трусах от Кельвина Кляйна.
— Ух ты! Смотри-ка, чего она притащила! — восклицает Бенни.
Я медленно опускаю велосипед на пол, пристегиваю его к трубе и сбрасываю рюкзак.
— Ни фига себе! — Хоакин округляет глаза. — Где это тебя так?!
— Авария.
— Боже, а ты видела свой локоть, подруга? Я за аптечкой. — Бенни вмиг натягивает штаны и как есть, без рубашки, выскакивает за дверь.
— Ну ты глянь на него! Тоже мне супермен!.. — кричит ему вслед Хоакин. — Присядь, — он пододвигает мне складной стул, а сам опускается на одно колено. — Дай-ка Хо немножечко посмотрит. — Хоакин поднимает мою руку и осторожно сгибает ее в локте, поворачивая вверх тем местом, где кровь и грязь. — Сначала все надо хорошенько помыть. Вставай. — Он выпрямляется. — Обхвати меня за шею, я отведу тебя в ванную.
— Не стоит, Хоакин. Я сама.
— Да ладно, я тренированный, — заверяет он, поигрывая бицепсами, и подставляет руки, как ребенку. — Запрыгивай, донесу!
— Спасибо, не надо. Правда.
— Я встаю, но при первом же шаге вскрикиваю от боли. Хоакин тут же просовывает голову мне под руку:
— Ну что? Теперь заткнешься?
Мы вместе ковыляем в ванную. Хоакин моет мне локоть и колено дезинфицирующим мылом. В дверях возникает Бенни с аптечкой.
— Где наша раненая? — Достает флакончик бацитрацина, снимает красную крышку. — Сначала капельку этого, — приговаривает он, щедро поливая содранные места. — А теперь вытрем чистой салфеточкой, чтобы ничего не осталось. — Бенни дует мне на локоть и колено, смазывает неоспорином и завершает процедуру приклеиванием полудюжины полосок лейкопластыря. — Вроде все.
— Спасибо, ребята.
Одной моей половине приятна такая забота. Другая половина ежится от неловкости. Жуть как неохота показываться на кухне в таком плачевном состоянии. Я должна выглядеть сильной и бесстрашной: подумаешь, врезалась в такси на Шестой авеню. На деле же чувствую себя слабой, беззащитной и, кажется, сейчас разревусь. Наверное, я заслужила эту аварию. Просто так ничего не происходит.
Оставшись одна, я стаскиваю с себя рубаху и штаны и с тоской разглядываю гигантский багрово-сизый синяк вверху бедра. Только его мне и не хватало. Отличное украшение для задницы.
Кухня в «Такоме» квадратная, рабочие столы и холодильники — из нержавейки. Самый центр занимает стойка, уставленная белыми тарелками; мойка и участок гриля у дальней от входа стены, участок соте — напротив. Газовые плиты и духовки используются на обоих участках, следовательно, повара на гриле и повара-соте работают лицом друг к другу. С одной стороны двери стоит металлический стол для посуды, с другой — морозилка для десертов, жаровня и участок холодных закусок — наше с Пабло рабочее место. Окошко для выдачи блюд, рядом с участком соте, выходит в обеденный зал с крохотным баром. Собственно, бар у нас — одно название, по сути, всего лишь выгороженный в зале уголок. Так что, хоть «Таймс» пару недель назад и дала «Такоме» три звезды, обстановка здесь тянет скорее на забегаловку, пусть и дорогую, чем на изысканный ресторан. Закуску из голубятины под острым соусом по пятнадцать баксов за порцию вам подадут под музычку группы «Блюз Трэвелер» на всю катушку.
— Опаздываешь! — цедит Ноэль, когда я вползаю в кухню.
— Виновата. Больше не повторится.
Чтобы попасть к своему столику, мне приходится протискиваться мимо Ноэля. Я изо всех сил втягиваю задницу, стараясь не задеть его.
— Бурная ночка? — интересуется он сквозь зубы.
Я достаю ножи. Наверно, я двигаюсь как в замедленной съемке, потому что он повышает голос:
— Повторяю, ты опоздала, Лейла! А ну, давай пошевеливайся!
Я не отвечаю. В горле комок, но реветь я не буду. Я сильная. Пабло усердно крошит лук, прижав подбородком мокрое бумажное полотенце, чтобы не лить слезы.
— Qué te pasô? — шепчет он, придвигаясь ко мне.
— Tuve un accidente.
— Estas bien?
— Bastante[10], — заверяю я, пытаясь улыбнуться. Раскладываю ножи — овощной, рыбный и главный, достаю стальное точило. Я всегда завидовала ловкости, с которой повара точат свои ножи, и не сразу, но все же освоила эти быстрые движения вверх-вниз, из стороны в сторону. Теперь могу со знанием дела строить из себя профи. Вжик-вжик, свистит металл. Я успокаиваюсь, постепенно сосредотачиваюсь, с наслаждением представляю, что можно сотворить с Ноэлем хорошо наточенным ножом, и вдруг мой взгляд падает на нового парня.
Дэнни О’Шонесси, черт бы его побрал. Вот кого выбрал Ноэль на место повара соте. Я возненавидела этого О’Шонесси с первой минуты, и не только потому, что настроена ненавидеть любого мастера по соте.
Краснорожее, белобрысое чучело с торчащими «ежиком» волосами заходит, точнее говоря, бесцеремонно вваливается в кухню с таким видом, будто только что нюхнул кокса. Руки у него трясутся, лоб блестит от пота, в уголках рта — белые ошметки шелушащейся кожи, губы растянуты в ублюдочной ухмылке. И последний штрих к портрету — омерзительный фурункул на шее, прямо над ослепительно белым воротником халата.
Я до того убита, что Пабло кладет мне руку на плечо и утешает: «No te preocupas»[11]. Зато Ноэль, гений кадровых решений, предпочитающий видеть у себя на соте беглого зека-наркомана, а не «бабу-всезнайку», так откровенно наслаждается моим несчастным видом, что у меня руки чешутся запихнуть ему в зад самую большущую из наших мельниц для перца.
Обстановочка для начала трудового вечера, сами понимаете, та еще. На кухне, как обычно, пекло градусов под сорок. Начинают поступать первые заказы. Я закатала штаны до колен, повязала голову синей банданой. Пабло опустил полотенце в ведро со льдом — пот с физиономий вытирать.
О’Шонесси, кажется, не без способностей, но, по-моему, чересчур усердствует с дверцей духовки и слишком рьяно швыряет сковородки на плиту. Из кожи вон лезет, чтобы показать, что в этом деле собаку съел. Но меня не проведешь. Я знаю, что такие чересчур шумные и прыткие парни на самом деле не контролируют свои действия. В горячке, конечно, хлопнуть духовкой не грех, но сейчас-то спешить некуда. Вся кухня (кроме Ноэля, похоже) прекрасно понимает, что это игра на публику.
Молчун Пабло с хитрой улыбкой бормочет себе под нос: «Maricôn, pinche rubio. Sabes? El es de Chiapas»[12]. Из Чьяпаса у нас Хавьер, и как-то так сложилось, что назвать чьей-нибудь родиной этот город в «Такоме» стало смертельным оскорблением.
