Мария Свешникова - Fuck’ты
У меня нет тебя. Какой же ты наивный.
Формально действительно было все, s-видные ликвидные единицы, набор из сорока семи кредитных и дисконтных карточек, пара мужчин и никаких обязательств. Я училась на третьем курсе, работала в рекламном продакшне, редактировала раздел «Dolce vita» на портале о моде и пила противозачаточные по утрам. Но каждый день кожей чувствовала одиночество и ненавидела свою жизнь. Не в силах решиться что-то изменить. Хотя, наверное, меня все устраивало. Одним словом, дура.
Почему-то я была не настроена принимать поздравления Алека, тем более слыша сквозь его голос крики Жанны: «Я сейчас вырву у тебя телефон… Ты меня не понял? Я спать хочу». Я называю ее шваброй. Думаю, это моя ахиллесова пята. Не люблю швабр, а ими кишмя кишит Москва.
— Извини, параллельный звонок, — не дождавшись его «пока» («целую» в данной ситуации было неуместно), я кинула телефон в сторону. Меня задело, как по почкам.
Сестра так и сидела в розовом спортивном костюме от Маши Цигаль, моем, кстати. И молчала. Она протянула коробку, золотую, глянцевую. Остроформенный предмет постукивал своими гранями, вызывая догадки.
— Ну, давай, открывай уже!
Я несмело приоткрыла крышку и оторопела, пытаясь выбрать правильную реакцию. Мне делали разные подарки: откровенные, дерзкие, но такие никогда — иврит! Русско-ивритский словарь.
— Тебе везет на евреев. Вот я и подумала…
— Какая же ты сучка, — пробормотала я в состоянии восторга, — самая любимая сучка.
Шутки ради я залезла посмотреть, как будет «секс» на иврите — какая-то закорючка, начинающаяся с цифры семь. О, дела. Это же мое любимое число.
А аппарат связной зависимости полифонизировал, прогоняя тишину из пятнадцати квадратных метров кухни, голосом Кирилла сообщая о планах, совместных. А мне вдруг захотелось к Романовичу. Наверное, дело в сексе и иврите.
Тикали часы, образуя привычное звуковое сопровождение, мы смеялись над случайным сексом, который уже не мужскими именами, а периодичностью становился постоянным. А еще я блондинка.
Когда-то от сестры до моего дома на углу Комсомольского и Трешки было триста четырнадцать шагов или две минуты, восемнадцать деревьев и три четверти четвертого «Кента». Я уже год, как не жила на Фрунзенской, но все дороги до сих пор вели туда или начинались в продуктовом, аляповато выкрашенном, ларьке вблизи фотостудии. Кажется, по Фрейду, это что-то нездоровое, а по Юнгу — и подумать страшно. Ведь, если следовать мысленным заблуждениям первого, то все, что с нами было в детстве, имеет свое отражение сегодня. И любая жизненная пощечина еще отдастся подставленной щекой и заставит изменить принципы на «око за око». Но истина где-то рядом. Я ее чувствую. И ночной ветер тоже.
Грязная и любимая, каменная и яркая, жестокая и родная… Фрунзенская набережная. Я спустилась по серым гранитным глыбам на пристань и села на стальной буек, думая о том, что это последний год призрачного состояния «teen» и скоро я сформирую первое «я», которое предастся суду окружения. Хотя меня и так осуждают — родители за несознательность и трату денег, бабушки на улицах за разврат, Кирилл за необязательность, Романович за стеб, все и за все. Вердикт? Не ясен.
Мне стало невыносимо противно. Занимаюсь душевным онанизмом, избыток этого онанизма особенно ощущается в пробках, где каждый из находящихся homo sapiens терзается сомнениями, страхами, волнениями, переживает и переигрывает болезненные моменты жизни и ловит сачком оргазм. А я смеюсь, заливаюсь хохотом и заражаю забавным похрюкиванием всех вокруг. Это истерика.
Когда я была школьницей, мы с одноклассниками часто собирались на пристани, пили Miller, ели хотдоги из придорожной палатки и спорили на тему консенсуса, к которому в шестнадцать прийти невозможно. Странно, теперь уже как-то неловко… Хотя ни один из нас не мог ответить, почему, и где же тот самый консенсус, и не от него ли мы убегаем, достигая максимальной планки — расстояния сорок тысяч километров между особями?
И эти расстояния проявлялись в каждом звонке, в каждом поздравлении, во всех баритонах и басах, в песнях, исполненных сопрано а капелла, словах, произнесенных априори.
Я вышла на пустынную набережную, брезгливо протянула руку. Остановился старый кряхтящий Opel.
— Университет, сто… — усталый таксист поехал бы и за семьдесят, но усыпал бы упреками, начал бы искать сдачу, пряча десятирублевые купюры во внутренний карман. Развел бы на стольник. Только прозвучало бы больше слов.
— Поехали.
— Скажите, а девятнадцать — это много или мало?
— Это бутылка кока-колы…
Я не о том спрашивала, но пусть будет так.
«Богу слава не нужна, у него и так потрясный PR»
Одиноко прильнув к плюшевому медведю, положила голову рядом с клавиатурой и начала рыться на рабочем столе. Открыла старый «ЖЖ», интернет-дневник моей сестры:
21th July 2003 5:52 amУ меня такое ощущение, будто сегодня понедельник. Будто я снова школьница. Класс восьмой-девятый, наверное. Наступит завтра, но оно будет длиться ровно неделю…
И чувство, будто в пятницу вечером я уезжаю куда-то… Далеко-далеко, где прошлое перестанет существовать.
И больше не вернусь. В субботу моя жизнь прекратится здесь. Только бы получилось. Только бы у меня все получилось.
Давящая пустота, Еще кто кого раздавит.
7:20 amСтерто, стерто.
А память сохранила.
Дальняя полка под пятью замками…
Я сорвала замки.
Не знаю зачем. Наверное, я люблю сладкие мысли.
Я медленно отрываюсь от земли и улетаю.
Без тебя.
Прощай.
1:07 pmНи у кого не найдется безвозмездных лишних 9000$?
3:18 pmТолько что поняла, что, кажется, вся боль остается позади. Может, скоро вернусь к нормальной жизни. А пока я могу наслаждаться свободным полетом, и мне не нужны руки. Правда, по-моему, этот свободный полет грозит смертельным ударом о землю.
Ну, ничего. Сколько там у кошек жизней?
22th July 2003 8:22 pmОпять, как молния в сердце, ударила вспышка воспоминаний. Слез и потерь. Но уже далеких и как будто не моих. Мне противно. Всю передергивает.
Я отторгаю себя. Не трогайте меня сегодня. Осталось недолго.
8:47 pmЯ чужая. Это не те, это не то.
23th July 2003 03:21 amОчередной рассвет.
Река, разделяющаяся на три русла, и три огненно-красных солнца, завернутых в черную дымку, над каждым руслом.
Так же внезапно появились, как исчезли.
Холодный воздух.
Изо рта пар. Начинаешь переминать пальцы.
Темно-багрово-фиолетово-черный воздух.
И голоса, а за ними тишина, радующая слух, и музыка души.
Я была там.
Сегодня закончилось, и наступило завтра.
Через сто двадцать минут молчания от последней записи ее увезли в наркологичку, за несколько часов до оглашения результатов вступительных экзаменов. А ведь она прекрасно понимала, что ее увезут, но не предприняла ни единой попытки остановить этот процесс. Почему?
Я любопытная.
Видимо, это качество и заставило позвонить Карине. И пусть время московское составляет четыре часа после полуночи.
— Слушай, а зачем тебе год назад нужно было девять тысяч долларов?
— На машину, — чуть замявшись, ответила моя кровь.
— Какую? Почему девять?
— Не знаю. Я сплю.
Ей тогда было шестнадцать лет, а водить, согласно законам Российской Федерации, разрешается с совершеннолетия. Это факт.
Пришла sms-ка от Романовича.
«И все-таки я был первый и теперь последний».
Я написала паре друзей, чтобы они еще разок поздравили. Но все, что было получено — отчет о доставке сообщения, который не умел петь Happy birthday to me…
Так незаметно и тоскливо начался самый странный девятнадцатый год моей жизни…
Прошла неделя с моего дня рождения и две с начала сентября. Небо снова скинуло маску солнечного света, насупилось и хмуро залезло в комнату, заставив открыть глаза. Как в «Ванильном небе» — open your eyes! Раз-два, всплеск световых лучей режет сетчатку — временная боль, я терплю и не зажмуриваюсь. Утро, а какое оно, пока не ясно.
В моей квартире не пахнет свежим кофе и никто не делает блинчики с черникой на завтрак, и нет мужа, от которого исходит аромат зубной пасты. Зато есть MasterCard, а отсутствие хозяина я изо всех сил стараюсь пережить и не сорваться. К Кириллу или еще Бог знает кому.
Кстати, у меня есть вибратор «Сони Рикель» зеленого цвета.
