Курт Воннегут - Ложь
И тут Эли вдруг вскочил из-за стола и бросился вон из зала — лишь бы вырваться из этого кошмара, удрать поскорее подальше. Он резко рванулся мимо доктора Уоррена, хотя хорошо его знал и тот успел окликнуть его по имени. Доктор Уоррен грустно посмотрел ему вслед.
— Черт подери! — сказал доктор Ремензель. — Что это на него нашло?
— Может быть, ему стало дурно? — сказала Сильвия.
Но разбираться дальше Ремензелям не пришлось, потому что доктор Уоррен быстрым шагом подошел к их столику. Он поздоровался с ними, явно смущенный поведением Эли, и спросил, нельзя ли ему подсесть к ним.
— Конечно, еще бы! — радушно воскликнул доктор Ремензель. — Будем польщены, милости просим!
— Нет, завтракать я не буду, — сказал доктор Уоррен. — Мое место там, за большим столом, с новыми учениками. Хотелось бы с вами поговорить. — Увидав, что стол накрыт на пятерых, он спросил: — Кого-нибудь ждете?
— Встретили по дороге Тома Хильера с сыном, они скоро подъедут.
— Отлично, отлично, — сказал доктор Уоррен рассеянно. Ему, как видно, было не по себе, и он опять посмотрел на дверь, куда убежал Эли.
— Сын Тома попал в Уайтхилл? — спросил доктор Ремензель.
— Как? — переспросил доктор Уоррен. — Ах да, да. Да, он поступил к нам.
— А он тоже будет на стипендии, как и его отец? — спросила Сильвия.
— Не очень тактичный вопрос! — строго сказал доктор Ремензель.
— Ах, простите, простите!
— Нет, нет, в наше время вполне законный, — сказал доктор Уоррен. — Теперь мы из этого никакой тайны не делаем. Мы гордимся нашими стипендиатами, да и они имеют все основания гордиться своими успехами. Сын Тома получил самые лучшие отметки на вступительном экзамене — таких высоких оценок у нас никогда и никто не получал. Мы чрезвычайно гордимся, что он будет нашим учеником,
— А ведь мы так и не знаем, какие отметки у Эли, — сказал доктор Ремензель. Сказал он это очень добродушно» словно заранее примирившись с мыслью, что особых успехов от Эли ожидать нечего.
— Наверно, вполне приемлемые, хоть и посредственные, — сказала Сильвия. Этот вывод она сделала из отметок Эли в начальной школе, весьма посредственных, а то и совсем плохих.
Директор удивленно посмотрел на них.
— Разве я вам не сообщил его отметки? — сказал он.
— Но мы с вами не виделись после экзаменов, — сказал доктор Ремензель.
— А мое письмо… — начал доктор Уоррен.
— Какое письмо? — спросил доктор Ремензель. — Разве нам послали письмо?
— Да, я вам написал, — сказал доктор Уоррен. — И мне еще никогда не было так трудно писать… Сильвия покачала головой:
— Но мы никакого письма от вас не получали. Доктор Уоррен привстал — вид у него был очень расстроенный.
— Но я сам опустил это письмо, — сказал он. — Сам отослал две недели назад.
Доктор Ремензель пожал плечами:
— Обычно почта США писем не теряет, но, конечно, иногда могут послать не по адресу. Доктор Уоррен сжал голову руками.
— Вот беда… Ах ты, Боже мой, ну как же так… — сказал он. — Я и то удивился, когда увидел Эли. Вот не думал, что он захочет приехать с вами.
— Но он же не просто приехал любоваться природой, — сказал доктор Ремензель, — он приехал зачисляться в школу.
— Я хочу знать, что было в письме, — сказала Сильвия. Доктор Уоррен поднял голову, сложил руки:
— Вот что было написано в письме, и мне еще никогда не было так трудно писать: «На основании отметок начальной школы и оценок на вступительных экзаменах должен вам сообщить, что для вашего сына и моего доброго знакомого, Эли, нагрузка, которая требуется для учеников Уайтхилла, будет совершенно непосильной. — Голос доктора Уоррена окреп, глаза посуровели: — Принять Эли в Уайтхилл и ожидать, что он справится с уайтхиллской программой, будет не только невозможно, но и жестоко по отношению к мальчику».
Тридцать африканских юношей в сопровождении нескольких преподавателей, чиновников госдепартамента и дипломатов из их стран гуськом прошли в зал.
А тут и Том Хильер с сыном, даже не подозревая, как худо сейчас Ремензелям, подошли к столику и поздоровались с доктором Уорреном и с родителями Эли так весело, будто ничего плохого в жизни и быть не может.
— Мы с вами еще поговорим, если хотите, — сказал доктор Уоррен, вставая, — но попозже, а сейчас мне надо идти. — И он торопливо пошел прочь.
— Ничего не понимаю, — сказала Сильвия. — Совершенно ничего не понимаю.
Том Хильер с сыном уселись за стол. Том взглянул на меню, хлопнул в ладоши и сказал:
— Ну, что тут хорошенького? Здорово я проголодался! — И добавил: — Слушайте, а где же ваш мальчик?
— Вышел на минутку, — ровным голосом сказал доктор Ремензель.
— Надо его поискать, — сказала Сильвия мужу.
— Погодя, немного погодя, — ответил доктор Ремензель.
— А письмо! — сказала Сильвия. — Эли знал про письмо. Он его прочел и порвал. Конечно, порвал! — И она заплакала, представив себе, в какую чудовищную ловушку Эли сам себя загнал.
— Сейчас меня абсолютно не интересует, что сделал Эли, — сказал доктор Ремензель. — Сейчас меня гораздо больше интересует, что сделают другие люди.
— Ты о чем? — удивилась Сильвия.
Доктор Ремензель встал, внушительный, сердитый, готовый к отпору.
— О том, что я сейчас проверю, насколько быстро можно заставить некоторых людей тут, в Уайтхилле, переменить решение, — сказал он.
— Прошу тебя, — сказала Сильвия, стараясь его удержать, успокоить, — прежде всего нам нужно найти Эли, Сейчас же!
— Прежде всего, — прогремел доктор Ремензель, — нам. нужно, чтобы Эли был принят в Уайтхилл. А потом мы его отыщем и приведем сюда.
— Но, милый… — начала было Сильвия.
— Никаких «но»! — сказал доктор Ремензель. — В данный момент тут, в зале, находится большинство членов попечительского совета. Все они — мои ближайшие друзья или друзья моего отца. Если они велят доктору Уоррену принять Эли, он будет принят. Раз тут у них есть место для вон тех типов, так уж для Эли, черт побери, место найдется!
Широким шагом он подошел к ближайшему столику и стал что-то говорить могучему старцу свирепого вида, который завтракал в одиночестве. Старик был председателем попечительского совета.
Сильвия извинилась перед растерянными Хильерами и пошла искать Эли.
Расспросив разных людей, Сильвия наконец нашла сына. Он сидел в саду один, на скамье под кустами сирени — на них уже набухали почки.
Услышав шаги матери по хрусткому гравию дорожки, Эли не тронулся с места, готовый ко всему.
— Узнали? — сказал он. — Или надо еще объяснять?
— Про тебя? — сказала она мягко. — Про то, что ты не попал? Доктор Уоррен нам все рассказал.
— Я порвал его письмо, — сказал Эли.
— Я тебя понимаю, — сказала она. — Слишком долго мы с отцом уверяли тебя, что твое место в Уайтхилле, иначе и быть не могло.
— Фу, легче стало! — сказал Эли. Он попытался улыбнуться и оказалось, что это не так трудно. — Честное слово, стало легче, раз уж все открылось. Хотел вам рассказать, все начинал, а потом духу не хватило. Не знал, как подступиться.
— Это я виновата, а не ты, — сказала Сильвия.
— А что делает отец?
Сильвия так старалась успокоить Эли, что совершенно забыла, чем там занимается муж. И вдруг поняла, что доктор Ремензель делает чудовищную ошибку. Она вовсе не хотела, чтобы Эли приняли в Уайтхилл, она сразу поняла, какая жестокость — отдавать его сюда.
Но она не решалась рассказать сыну, что именно затеял его отец, и только сказала:
— Он сейчас вернется, милый. Он все понимает. — И добавила: — Ты тут посиди, а я его найду и сейчас же вернусь.
Но ей не пришлось идти за доктором Ремензелем. В эту минуту в дверях показалась его высокая фигура: доктор увидал жену и сына в саду. Он подошел к ним. Вид у него был совершенно подавленный.
— Ну как? — спросила жена.
— Они… Они все отказали, — сдавленным голосом сказал он.
— Вот и хорошо! — сказала Сильвия. — Гора с плеч. Честное слово!
— Кто отказал? — спросил Эли. — Кто в чем отказал?
— Члены совета, — сказал доктор, отводя глаза. — Я просил их сделать для тебя исключение — изменить решение и принять тебя в школу.
Эли вскочил, сразу вспыхнув от стыда, от возмущения.
— Ты… ты что? — Голос его звучал совсем не по-мальчишески — он был вне себя. — Ты не должен был просить! — крикнул он отцу.
Доктор Ремензель покорно кивнул:
— Они тоже так сказали…
— Это неприлично! — сказал Эли. — Какой ужас! Как ты мог!
— Ты прав, — сказал доктор Ремензель, покорно принимая упреки.
— Теперь мне за тебя стыдно! — сказал Эли и видно было, что он говорит правду.
Доктор Ремензель чувствовал себя глубоко несчастным и не знал, какие найти слова.
— Прошу прощения у вас обоих, — сказал он наконец. — Очень нехорошо вышло, нельзя было даже пытаться…
