Зэди Смит - О красоте
Дочь ринулась по лестнице, перескакивая через две ступеньки, Моник потащилась следом. Говард вернулся на просцениум и к разговору о женитьбе.
— Если это случится, — ровным голосом, между глотками кофе, сказал он, — Монти Кипе станет свояком. И не чьим-нибудь. Нашим.
— Говард, — так же невозмутимо ответила Кики, — прошу, давай без показательных выступлений. Мы не на сцене. Я уже сказала: сейчас об этом говорить не хочу. Ты меня слышал?
Говард слегка кивнул.
— Леви нужны деньги на такси. Если уж тебе приспичило волноваться, поволнуйся об этом. А не о Кипсах.
— Кипсах? — раздался откуда-то голос Леви. — Каких таких Кипсах? Гдей-то они?
Этого псевдобруклинского акцента не было ни у Говарда, ни у Кики, да и у Леви он появился всего три года назад, когда ему стукнуло двенадцать. Джером и Зора родились в Англии, Леви в Америке. Разные американские акценты его детей казались Говарду несколько искусственными — не впитанными в стенах этого дома, не перенятыми от матери. Но Левин был самым труднообъяснимым. Бруклин? Белси жили триста с лишним километров севернее. Сегодня утром Говард решил, наконец, высказаться на эту тему (хотя жена не раз просила его не вмешиваться), но возникший из коридора Леви обезоружил его широкой улыбкой.
— Леви, дорогуша, — сказала Кики, — скажи, ты знаешь, кто я? Ты в принципе обращаешь хоть внимание на то, что происходит вокруг? Помнишь, кто такой Джером? Что он твой брат? Что он в отъезде? Что он пересек большой океан и сейчас живет в месте под названием Англия?
Леви держал в руке кроссовки. Хмуро отмахнувшись ими от материнского сарказма, он сел обуваться.
— Ну и что? Типа, я в курсе, кто эти Кипсы? Да знать я не знаю никаких Кипсов.
— Джером, ступай в школу.
— Я теперь тоже Джером?
— Леви, в школу!
— Ну, вечно ты так… Я просто спросил, и все, а ты вечно… — Тут Леви состроил неопределенную мину, и подразумеваемое слово осталось неясным.
— Монти Кипе. Человек, на которого в Англии работает твой брат, — устало сдалась Кики.
Говард с интересом наблюдал, как Леви добивается этой уступки, простодушностью нейтрализуя едкую Кикину иронию.
— Вот видишь, — сказал Леви так, словно в этом доме он единственный поборник вежливости и здравого смысла. — Ведь нетрудно?
— Стало быть, это письмо от Кипса? — спросила Зора, спустившись по ступеням и став за плечом матери. Их поза — дочь, склонившаяся над матерью, — точь - в-точь повторяла картину Пикассо с крепкотелыми разносчицами воды. — Папа, на этот раз мы ему ответим вместе — мы уничтожим его. За кого он выступает? За британских республиканцев?{2}
— Нет-нет, и близко ничего такого. Это от Джерома. Он женится, — сказал Говард. Он отвернулся и, не обращая внимания на распахнувшийся халат, подошел к стеклянным дверям в сад. — На дочери Кипса. Очевидно, это забавно. Ваша мать находит это уморительным.
— Нет, дорогуша, — сказала Кики. — Кажется, мы как раз выяснили: я не нахожу это уморительным. На мой взгляд, по е-мейлу в семь строк вряд ли можно понять, что к чему. А раз невозможно сказать, что все это значит, я не горю желанием впопыхах решать…
— Вы серьезно? — встряла Зора.
Выхватив у матери листок, она почти вплотную поднесла его к близоруким глазам.
— Что за шутки, твою мать?
Прижавшись лбом к толстому стеклу, Говард чувствовал, как его брови пропитываются влагой. На улице все шел и шел демократичный снег Восточного побережья, выбеливая подряд садовые кресла и столы, деревья, почтовые ящики, заборные столбы. Говард выдохнул на стекло ядерный гриб и стер его рукавом.
— Зора, не пора ли на занятия? И не надо в моем доме таких слов. А? Ну да! Да ну? Нет! — пресекла Кики все Зорины попытки высказаться. — Все? Пусть Леви дойдет с тобой до стоянки такси. Сегодня я не смогу его отвезти; хочешь, спроси у Говарда, может, он его отвезет, в чем, правда, я сомневаюсь. А я позвоню Джерому.
— Меня не надо подвозить, — сказал Леви, и тут только Говард по-настоящему заметил сына и его обновку: тонкий черный женский чулок на голове, завязанный сзади узлом с небрежной, похожей на сосок пипочкой.
— Ты не сможешь ему позвонить, — тихо сказал Говард. И оперативно отступил с глаз долой за их гигантский холодильник. — У него нет денег на телефоне.
— Что ты сказал? — спросила Кики. — А? Не слышу.
Внезапно она возникла за его спиной.
— Где у тебя записан телефон Кипсов? — осведомилась она, хотя обоим был известен ответ.
Говард молчал.
— Ах, да, конечно, — сказала Кики, — он записан в ежедневнике, том самом ежедневнике, забытом в Мичигане на знаменитой конференции, на которой тебе было недосуг думать о таких пустяках, так жена и дети.
— Давай не сейчас, а? — попросил Говард. У виновного одна возможность — умолять об отсрочке приговора.
— И так всегда, Говард. Что бы ни случилось — расхлебывать мне, мне отвечать за твои поступки, и…
Говард шарахнул кулаком по холодильнику.
— Прошу, не надо. Дверца отскочила, она и так уже… Все разморозится, закрой плотнее, плотнее, еще… Ну, хорошо: это печально. Печально, если так все оно и есть, но как раз этого мы пока не знаем. Сейчас имеет смысл без суеты, потихоньку выяснить, что за чепуха там творится. Давай успокоимся и поговорим — например, когда мы… Когда приедет Джером и нам в принципе будет, о чем говорить. Согласен?
— Хватит ссориться, — тихонько буркнул, а затем громко воззвал Леви из дальнего угла кухни.
— Мы не ссоримся, дорогуша, — сказала Кики и наклонилась вперед.
Она нагнула голову и размотала широкий огненно - красный платок. Две ее толстые тугие косы спускались до попы, как бараньи рога, если те раскрутить. На ощупь выровняв концы платка, Кики запрокинула голову и дважды обмотала ткань, завязав ее на прежний манер, только туже. После этого Кики оперлась о стол и повернулась к детям подтянутым, непререкаемым лицом.
— Все, спектакль окончен. Зур, в горшке возле кактуса было несколько долларов. Дай их Леви. Если там ничего нет, одолжи ему из своих, я потом верну. У меня в этом месяце туговато с финансами. Хорошо. Иди и учись. Чему-нибудь. Чему угодно.
Когда через несколько минут за детьми закрылась дверь, Кики повернулась к мужу с выражением, в котором только он мог прочесть каждую строку и каждую сноску. Говард беспричинно улыбнулся. Ответной улыбки не последовало. Говард посерьезнел. Случись сейчас схватка, даже идиот не поставил бы на него. Нынешняя Кики (которую однажды, двадцать восемь лет назад, в первый день в их первом доме, Говард перекинул через плечо, словно легкий скатанный ковер, чтобы потом положить и самому лечь сверху) весила верных сто тринадцать килограммов и выглядела на двадцать лет моложе него. Женщины ее этнической принадлежности почти избавлены от морщин, а у Кики, благодаря набранному весу, кожа вообще была поразительно гладкой и упругой. В пятьдесят два года у жены сохранилось совершенно девичье лицо. Красивое лицо норовистой девчонки.
Она метнулась назад в кухню и так стремительно пронеслась мимо, что он рухнул в стоявшее поблизости кресло-качалку. Подлетев к столу, она стала яростно набивать сумку совершенно не нужными на работе предметами. Заговорила, глядя в сторону:
— Знаешь, что меня поражает? То, что один и тот же человек в чем-то профессор профессором, а в чем-то — дремучий кретин! Посмотри «Азбуку для родителей», Гови. Ты узнаешь, что подобные действия приводят к абсолютно противоположному результату. Абсолютно противоположному.
— Но, черт возьми, — задумчиво сказал Говард из кресла-качалки, — все всегда и происходит совершенно не так, как мне хочется, а наоборот.
Кики застыла на месте.
— Ну да. Ты у нас вечно ущемлен. Твоя жизнь — разгул потерь.
Это был намек на недавнее кошмарное происшествие. Предложение распахнуть в их супружеском особняке дверь в прихожую страданий. Предложение было отклонено. И Кики приступила к решению привычной задачки — как разместить маленький рюкзачок посередине широченной спины.
Говард встал и благопристойно запахнул банный халат.
— У нас есть хотя бы их адрес? — спросил он. — Домашний адрес?
Словно ярмарочный умелец читать мысли, Кики сжала виски и медленно заговорила. И хотя ее поза выражала саркастичность, глаза ее были мокры.
— Мне хочется понять, что, по-твоему, мы тебе сделали. Твои родные. Что мы тебе сделали? Лишили тебя чего-то?
Говард со вздохом отвел глаза.
— Мне все равно во вторник читать доклад в Кембридже… Могу вылететь в Лондон днем раньше, если только…
Кики хлопнула по столу.
— Бог мой! На дворе не 1910-й год, Джером волен жениться, на ком душа пожелает. Или, по-твоему, надо заказать визитные карточки и велеть ему встречаться с дочерьми только тех преподавателей, которых ты…
