Маргерит Дюрас - Любовник из Северного Китая
— Я пошутил, — сказал он.
Пьер взял кусок мяса из тарелки Пауло и переложил в свою. Набросился на него и сразу проглотил, точно собака. А потом взвыл: да, точно как собака:
— Жалкий кретин, ты же прекрасно знаешь, что большие куски, они только для меня!
— Почему для тебя? — закричала ты.
— Потому! И хватит об этом, — отрезал он.
И тогда ты закричала очень громко. Я даже испугалась, что тебя услышат на улице.
— Чтобы ты сдох! — кричала ты.
Пьер сжал кулаки, готовый ударить Пауло по лицу. Пауло заплакал.
— Вон! Вон отсюда сию же минуту! — крикнул Пьер.
И вы с Пауло тут же убежали.
Девочка просит прощения у матери за то, что кричала на нее. Обе плачут, лежа рядом. Мать говорит:
— Тогда-то я и начала понимать, что должна остерегаться себя самой. И что Пауло угрожает опасность из-за меня. И наконец я написала в Сайгон, попросила отправить Пьера во Францию. Пьер… в нем угроза, смертельная угроза…
Молчание. Мать поворачивается к дочери, по лицу ее текут слезы.
— Не будь тебя, Пауло давно уже не было бы в живых. И я всегда это знала. Да, я это знала — вот что самое ужасное.
Долгое молчание.
Девочку охватывает ярость.
— Зато ты не знаешь, что я люблю Пауло. Больше, чем тебя. Больше всего на свете. Из-за тебя и Пьера Пауло уже давно живет в страхе. Пауло для меня жених, сын, он самое большое мое сокровище…
— Знаю.
— Нет, ты не знаешь! Ничего ты не знаешь!
Девочка успокаивается. Снова обнимает мать. Говорит ей с неожиданной нежностью:
— Ничего ты не знаешь. И должна наконец это понять. Ничегошеньки. Тебе только кажется, что ты знаешь, но все не так. Да, про Пьера ты кое-что знаешь. А про нас с Пауло — нет, про нас ты ничего не знаешь. Ты тут не виновата. Но это так. Впрочем, все это ерунда. Правда, ерунда. Не думай об этом.
Молчание.
У матери застывшее, испуганное лицо.
На лице девочки тоже написан страх. Они, словно окаменев, смотрят друг на друга. И вдруг опускают от стыда глаза.
Вернее, это мать опускает глаза. Она молчит. У нее убитый вид. А потом она, как видно, вспоминает о сыне, которого нет дома, и кричит:
— Беги, поищи Пауло… Скорее! Мне вдруг стало страшно за него, — И добавляет. — Завтра у тебя начинаются занятия в лицее, ты должна приучиться ложиться пораньше, а то стала совсем, как я, — настоящая полуночница.
— Мне все равно.
— А мне нет.
Девочка стоит в дверях столовой, которая выходит на большой школьный двор. Все окна и двери в доме открыты.
Мы видим ее со спины, она стоит лицом к террасе и улице.
Она ищет младшего брата. Смотрит по сторонам. Спускается во двор, мелькает между деревьями. Заглядывает под свесившиеся до земли ветки.
Внезапно она словно растворяется в лунном свете, потом появляется вновь.
Мы видим ее в разных уголках двора. Она босая, тихая, одета в детскую ночную сорочку.
Исчезает в пустой классной комнате.
Вновь появляется во дворе, освещенном луной.
Наконец она останавливается, глаза ее устремлены в одну точку. Она смотрит на Пауло, своего младшего брата, с которым танцевала днем. Он спит на школьном балконе, притулившись у стенки, укрывшись от лунного света.
Девочка подходит к нему вплотную. Ложится рядом с ним, благоговейно смотрит на него.
Он спит глубоким сном. Глаза чуть приоткрыты, как бывает у таких детей, как он. Лицо гладкое, совершенно чистое, типичное для ребенка «со странностями».
Девочка целует его лицо, руки, сложенные на груди, зовет, тихо зовет: «Пауло!»
Пауло спит.
Девочка поднимается и зовет его еще тише: «Пауло. Сокровище мое! Мальчик мой!»
Пауло просыпается. Смотрит на девочку. Не сразу, но узнает ее.
— Пойдем спать, — говорит она.
Пауло встает. Идет за ней.
Ночные птицы поднимают крик.
Младший брат останавливается. Слушает птиц. Снова идет вперед.
— Ты не должен больше никогда бояться. Ничего. И никого. Даже Пьера. Слышишь? Никогда. Поклянись.
Младший брат клянется. И тут же обо всем забывает.
— Луна не дает птицам спать, — говорит он.
Дети уходят. Двор пустеет. Мы теряем их из вида. Очень скоро они появляются вновь. Ходят по школьному двору. Молчат.
Девочка останавливается, показывает на небо:
— Посмотри на небо, Пауло, — говорит она.
Пауло останавливается и смотрит на небо.
— Небо… птицы… — повторяет он несколько раз.
До самых концов земли простирается небо, оно словно покрыто голубым лаком, усыпанным блестками.
Брат с сестрой вместе смотрят на небо. А потом каждый из них смотрит на небо по отдельности.
Со стороны улицы появляется Чанх и идет к ним. Мы снова видим голубое небо, усыпанное блестками.
Потом мы слышим Вальс без слов, «Вальс-Отчаяние», который насвистывает Чанх. Задний план — неподвижная голубизна неба.
Иногда, когда они были еще совсем маленькими, мать выводила их посмотреть на ночное небо. Это бывало в сезон засухи. Она просила их как следует рассмотреть небо: оно было голубым, как днем, и освещало землю до самого горизонта. А еще она говорила им, чтобы они как следует вслушались в ночные шумы: крики людей, их смех, пение, вой собак, терзаемых страхом смерти — все те звуки, в которых слышались и мука одиночества, и песня о нем — мать хотела, чтобы все это слышали ее дети. А еще она говорила, что детям надо рассказывать обо всем, что обычно от них скрывают: о работе, войнах, разлуках, несправедливости, одиночестве, смерти. Да, об этой стороне жизни, неотвратимой и мучительной, дети тоже должны знать, это им так же нужно, как видеть небо, красоту ночи. Дети часто просили мать объяснить им, что она хочет этим сказать. Мать всегда отвечала, что не знает сама, что этого не знает никто. И об этом тоже надо знать. Знать прежде всего следующее: что никто ничего не знает. Даже матери, которые говорят детям, что они знают все, на самом деле не знают ничего.
Мать. Она часто напоминала детям, что родина их, ее детей, Индокитай. Потому что здесь они родились, здесь она встретилась с их отцом, единственным мужчиной, которого любила. Этого мужчину они совсем не знали, потому что были слишком маленькими, когда он умер, и после его смерти они все еще были слишком маленькими, и мать очень редко рассказывала о нем, чтобы не омрачать их детства. Тем более, что прошло уже столько времени, и всю ее жизнь заполнила любовь к детям. Тут мать начинала плакать. Тогда Чанх пел на незнакомом языке песню о своем детстве, он рос на границе с Сиамом, пока мать не нашла его и не привезла к себе в бунгало. Она поселила его вместе со своими детьми, чтобы, как она объясняла, он мылся и ел каждый день и научился говорить по-французски.
Девочка тоже о чем-то вспоминала и плакала вместе с Чанхом, когда он пел свою «Песню далекого детства», как он ее называл, — песню на мотив «Вальса-Отчаяние».
***Река Меконг.
Паром на реке. Тот самый, что описан в предыдущих книгах.
Тот самый, что ходит через Меконг.
На пароме — автобус для туземцев и длинные черные «Леон Болле».
Паром отчаливает от берега.
После отплытия девочка выходит из автобуса. Смотрит на реку. Смотрит на элегантного китайца, сидящего в большом черном автомобиле.
Девочка одета и накрашена, как молодая девушка из других книг: платье из желтоватого шелка местной выделки, мягкая фетровая мужская шляпа цвета розового дерева с прямыми полями и широкой черной лентой — само «детство и невинность», поношенные бальные туфельки из черной парчи, расшитой бисером, с совершенно стоптанными каблуками.
Из лимузина выходит китаец, но не тот, что был в предыдущей книге — другой китаец, из Маньчжурии. Он отличается от того, что был раньше, но не очень: пожалуй, чуть покрепче того, чуть посмелее. Красивее и выглядит более здоровым. Он больше похож на «киногероя». И с девочкой не так робеет.
Девочка же осталась точно такой, какой была раньше: маленькая, худенькая, бесстрашная, в ней трудно разобраться, трудно понять, какая она на самом деле, она, пожалуй, не так красива, как может показаться на первый взгляд. И очень бедна, бедна потомственной бедностью, ее деды и прадеды были фермерами и сапожниками. Она прекрасно учится по-французски, но Францию ненавидит, любит страну, где она родилась и где прошло ее детство, розовое мясо бифштексов ей отвратительно, она мечтает о мужчинах слабых и страстных, которые ей еще не встречались. Читает она запоем, жадно вглядывается в мир, она дерзка и свободна.
Он — типичный китаец. Высокий китаец. Белокожий, как все северные китайцы. Очень элегантен. На нем шелковый костюм и английские темно рыжие туфли, такие носят в Сайгоне молодые банкиры.
Он смотрит на девочку. Она — на него. Они улыбаются друг другу. Он подходит.
