Марина Москвина - Танец мотыльков над сухой землей
Возле Колизея стоят ряженые гладиаторы с картонными мечами, предлагают сфотографироваться.
— Ну, это уже совсем ни в какие ворота! — вознегодовал Леня. — Хуже, чем наши витязи в Коломенском с секирами!..
* * *Люся решила подарить своему внуку Сергею микроскоп.
Лев спрашивает:
— Зачем ему микроскоп?
— Рассматривать!
— Кого???
— Своих микробов, — отвечает Люся. — Потом, к ним клопы захаживают, тараканы. Ты сам хоть заглянешь раз в жизни в микроскоп. Как это не интересоваться микромиром? Так ты скажешь: «И что там рассматривать-то — в телескоп?..»
* * *— Мариночка! — говорила Люся. — Нехорошо постоянно находиться в нирване, когда другие в рванине!
* * *Сказочника Сергея Седова спрашивает редактор детского издательства, куда он отдал свои новые сказки:
— А можно мы вас напечатаем по складам?
— Понимаете, — растерялся Седов, — если б это была пятая публикация, тогда еще ладно, а то первая — и по складам?..
— А с ударениями?
— Ну, с ударениями — куда ни шло, — ответил он смиренно.
* * *Юрий Поляков летел в самолете, смотрит — какой-то мужичок с него прямо глаз не сводит.
«Узнал», — довольно подумал Юра.
А тот взглянул так хитро с прищуром и спрашивает доверительно:
— Вы — Виталий Соломин?..
Юра это рассказал после того, как Людмила Улицкая спросила у него:
— Вы — Николай Кононов?
* * *— А как выглядел Энгельс? — поинтересовался мой сын Сергей.
— Счастливое поколение! — воскликнул Леня. — Не знает, как выглядит Энгельс!
* * *Писатель Борис Минаев накупил в Переделкине сухарей.
— Я очень люблю сухари! — признался он мне. — Как увижу сухари — сразу покупаю несколько килограммов.
— Что-то в этой твоей любви к сухарям есть…
— …предусмотрительное, — заметил Юрий Поляков.
* * *В Доме творчества с нами за столом сидел Валентин Распутин. Поляков что-то рассказывал, и в его рассказе прозвучало слово «инфернальный».
— Юра, а что такое «инфернальный»? — спросил Валентин Григорьевич.
— «Дьявольский», — ответил Юра.
— Вот спасибо, а то я не знал, — сказал Распутин с детской улыбкой. — И все думаю, когда слышу это слово: что оно означает?..
* * *— Морковный суп? — удивился Распутин. — Ведь пост кончился, вы что, вегетарианец? А вы прозаик или поэт?
— Прозаик.
— Все-таки прозаику, — со знанием дела сказал Валентин Распутин, — раз в день котлетку надо бы съесть.
* * *Официантка в Переделкине сделала мне комплимент:
— Вы так кушаете аккуратно, ничего под столом не валяется.
* * *Литературовед и переводчик Юрий Архипов запечатлевает для вечности Распутина и Личутина.
— Вот я с кем вас сфотографирую сейчас, с Мариной! — говорит Архипов.
— А вы чего такие серьезные, — говорю, — улыбайтесь! — Беру их обоих под руки и расплываюсь в улыбке.
— Мне такую фотографию не давай, — сердито сказал Личутин. — А то жена скажет: чем это ты там занимался?..
— Мне дайте, — говорю, — мой муж скажет: наконец-то с настоящими русскими писателями имела дело!..
* * *— Последнее, что я прочитал из молодых, это Нарбикова, — говорил Валентин Распутин. — Меня заинтересовало ее высказывание: «Соловьи поют, чтобы слаще совокупляться. Для того же предназначено искусство». Мне даже стало интересно, что может написать человек, который так считает?
* * *Владимир Личутин — поразительный прозаик. Он вскрывает такие пласты языка, которые давно никто не знает и не помнит. Недаром про него говорят: «Не читать Личутина — преступление. А читать — наказание».
* * *— На лыжах-то катаетесь, Георгий Дмитрич? — спрашиваю Гачева, повстречав его на проселочной дороге.
— Я лыжи берегу, боюсь, затупятся. И так один конец отломился, вот я его привязал и уже лет пять катаюсь с привязанным концом.
— А чего пластиковые не купите?
— По причине крайней нищеты.
* * *В Уваровке сосед Леша от радикулита настоял для растирания поясницы водку на мухоморе. Захотелось выпить. А ничего больше не было спиртного. Тогда он сел рядом с телефоном (в случае чего вызвать «Скорую»), пригубил и смотрит в зеркало. Видит — не побледнел, ничего. И тогда он спокойно выпил все.
* * *Мой папа Лев на даче принялся растить картошку. Но у него вышла неувязка с колорадским жуком. Соседи стонали под игом колорадского жука, — только и ходили, собирали, согнувшись в три погибели.
— А у меня нет никаких вредителей! — радовался Лев.
Потом у всех выросла картошка, а у Льва — «горох».
Сосед Толя пришел посмотреть, в чем дело, и увидел у нас на огороде сонмище жуков.
— Как? Разве это он? — удивлялся папа. — Я думал, это божьи коровки. А колорадский жук, мне казалось, — большой, черный, страшный, похожий на жука-носорога, который водится в штате Колорадо.
* * *Увидев, как огорчился Лев, Толя сказал нам:
— Я подложу ему в огород своей хорошей картошки, скажу, он плохо копал, и подложу. Он копнет — а там целый клад.
Еще он и кабачок туда закопал. И полиэтиленовый пакет с морковью.
* * *— Сегодня Лемешеву сто лет! — объявила Люся. — По телевизору выступала его жена. «А поклонницы вам не досаждали? — спросила ведущая. — Про сыр была какая-то история?..» «Конечно! — та ответила. — Их звали сыроежками. Однажды Лемешев пошел в Елисеевский магазин и купил там сыр. Вот они все кинулись покупать этот сыр! Поэтому их прозвали сыроежки». Такую хреновину, — возмущенно сказала Люся, — про Сергей Яковлевича рассказывает!
* * *Писатель Валерий Воскобойников вспоминал, как в питерском журнале «Костер» готовили к публикации повесть Юрия Коваля «Пять похищенных монахов». А в этой повести, кроме всего прочего, сообщается о том, что в городе Карманове делают бриллианты.
Вдруг в цензуре задержали тираж. Воскобойников побежал разбираться.
Ему объясняют:
— Нельзя называть город, где производят бриллианты.
— Да это придуманный город, — объясняет Валерий Михайлович. — На самом деле такого города нет!
— А бриллианты?
— И бриллиантов нет!
— А вы можете написать расписку, — спросили Воскобойникова, — что тут все выдумано от первого слова до последнего?
— Могу.
Так вышел «Костер» с «Пятью похищенными монахами» Коваля.
* * *— Особенно я люблю бездонные произведения, — говорил Коваль. — «Чистый Дор» или «Куролесова»… «Куролесов» пока не окончен. Может быть, я еще одного нахулиганю.
* * *Позвонила Люсина подруга: сын ее зовет с племянницами в Африку. А ей 89. Что делать?
— Даже и не думай, — сказала Люся. — Даже не думай! — с жаром повторила она. — …Бери девочек — и лети!
* * *Люся — мне:
— Господи! Танец живота! Зачем тебе это надо — корячиться? Лучше бы пошла в Школу Айседоры Дункан!..
* * *Лев:
— У нас новая консьержка — ее, видимо, проинструктировали спрашивать незнакомых людей: куда вы идете? Но не сказали, когда они идут — в дом или из дома. Теперь, когда я выхожу на улицу, она меня спрашивает сурово: «Куда вы идете?»
* * *— Уж если ты выходишь рано утром — так только на похороны… или на рожденье, — сказал мой сын Сергей.
— Уже, наверное, только на похороны.
— А между прочим, зря!
* * *Поэт Яков Аким на утреннике, посвященном его шестидесятилетию, сказал:
— Вот, ребята, как быстро летит время, просто поверить не могу, что мне уже пятьдесят!
* * *— Записывай, — Леня сказал по телефону, — тебе для твоего романа. На Савеловском вокзале, на столбе висит объявление: «Нашел в электричке шаманский бубен с колотушкой». Звоните — и телефон…. Представляешь? Какой-то шаман забыл в электричке настоящий шаманский бубен…
* * *Юра Ананьев — дрессировщик медведей и разного другого зверья — был универсальным драматическим актером. На сцене «Уголка Дурова» он создал настолько точный и колоритный образ Владимира Леонидовича Дурова — с усами, лихо загнутыми кверху, в камзоле с большими карманами, набитыми печеньем и вафлями, рубашке с кружевным воротником, атласных шароварах по колено, шелковых чулках и золотой бабочке, что казался достовернее самого Дурова.
Юра был Дедом Морозом — от Бога, и если новогодний Саваоф и впрямь существует, то это исключительно Юрин типаж.
Он мог принять любое обличье и всегда попадал «в яблочко», ничего случайного, каждая деталь костюма, грима — работала на образ.
Как-то я звоню ему:
— Юр, привет, как дела?
