Франсис Понж - Четыре текста
2) достаточно часто менять предметы созерцания и в итоге сохранять некую соразмерность. Но самое важное для разумного созерцания — называние всех свойств по мере их выявления: изумление, в которое ПРИВОДЯТ эти свойства, не должно заводить созерцателя дальше их соразмерного и точного выражения.
* * *Я предлагаю каждому открытие внутренних трапов, путешествие вглубь вещей, погружение в свойства, предлагаю подрыв или переворот, сравнимые с теми, что производит плуг или лопата, когда вдруг и впервые на свет явлены миллионы сокрытых в земле частичек, песчинок и корешков, букашек и червячков. О, бесконечный исток глубины вещей, выражаемый бесконечным истоком глубинного смысла слов!
* * *Созерцание конкретных предметов — это еще и покой, но покой, основанный на привилегиях, как постоянный покой взрослых растений, приносящий свои плоды. Плоды особые: как те, что порождены воздухом и окружающим миром, по крайней мере, судя по их форме и выбранному, из духа противоречия, цвету, — так и те, что обусловлены человеком, придавшим им суть; именно этим они отличаются от плодов другого покоя, сна, которые именуются грезами и производятся исключительно человеком, а значит, неопределенны, бесформенны, бесполезны и поэтому не являются настоящими плодами.
* * *Итак, мое намерение — каким бы претенциозным и жалким оно ни показалось — заключается приблизительно вот в чем: я хотел бы написать что-то вроде «De natura rerum»[28]. Отличие от современных поэтов очевидно: я хочу сочинить не отдельные стихотворения, а цельную космогонию.
Но как осуществить это намерение? Я смотрю на современное состояние наук, в каждой из них на каждую отрасль отводятся целые библиотеки… Неужели я должен сначала все это прочесть и усвоить? На это не хватит и многих жизней. В огромной массе глубоких знаний, накопленных каждой наукой, с увеличением количества самих наук, мы теряемся. Наилучшая позиция, которую можно занять, — это считать все неведанным и незнакомым, гулять или валяться под деревом, на траве, и вновь браться за все с самого начала.
* * *Пример того, сколь неглубоки вещи в сознании людей до меня: вот, в результате всех моих поисков, самое оригинальное из того, что думают или думали о гальке и о камне: «Каменное сердце» (Дидро);
«Бесформенная и плоская галька» (Дидро);
«Я презираю прах, из которого сделан и который с вами говорит» (Сен-Жюст);
«Я пристрастие питаю только к скалам и камням» (Рембо).
Однако! Камень, галька, прах — поводы для общих, хотя и противоречивых чувств, — я не желаю судить опрометчиво, а хочу оценивать по заслугам, и вы послужите мне, а позднее, всем людям для новых определений; их речи, обращенные к себе или к другим, вы снабдите новыми аргументами и — если мне хватит таланта — вооружите фразами, которые станут новыми изречениями и прописными истинами: вот и вся цель моих устремлений.
Абрикос
Цвет абрикоса, вот что трогает нас прежде всего; сгущенный до радостной полноты в закрытой фруктовой форме, он каким-то чудом обретается в каждой частичке мякоти — так же прочно, как устойчивый вкус.
А может быть, абрикос — нечто малое, круглое, из апельсиновой гаммы, почти без черенка, несколько тактов звучащее на цимбалах.
Впрочем, нота, о которой ведется речь, настойчиво мажорная.
Но слышна эта луна в ореоле лишь на полутонах, приглушенная, как на малом огне, бархатистой педалью.
Ее самые яркие лучи направлены в сердцевину. Ее крещендо — внутри.
Абрикосу не уготовано никакое другое деление, кроме как надвое: попка лежащего ангела или младенца Иисуса на пеленке.
И бурый крап, что сбирается к середине, красуется под наведенным в ложбинку пальцем.
Из этого уже видно, что именно, отдаляя от апельсина, могло бы сблизить его, например, с незрелым миндалем.
Но здесь, под бархатистостью, о которой я говорил, нет никакой светло-древесной твердыни; ни разочарования, ни обольщения: никаких павильонных лесов.
Нет. Этот нежнейший покров — тоньше кожицы персика, матовый пар, легкий пух — можно и не снимать, а лишь отвернуть стыдливо, как последнюю пелену, — и вот мы уже впиваемся в самую гущу действительности, радушной и освежающей.
Что до размеров, то это, в общем, подобие сливы, но совсем из другого теста, которое не способно растереться до жижи, а скорее превратилось бы в конфитюр.
Да, это как сведенные вместе две ложки, полные конфитюра.
И вот через него, петушка-моллюска фруктовых садов, нам сразу же передается настроение, но не моря, а твердой земли и птичьих просторов в краях, кстати, обласканных солнцем.
Абрикосовый климат, не столь мраморно-ледяной, как у груши, скорее созвучен крышам из выгнутой черепицы, средиземноморским или китайским.
Это — можете не сомневаться — фрукт для правой руки, сотворенный для поднесения сразу к устам.
Он поглотился бы вмиг, если б не косточка — очень твердая и не очень уместная, — а посему съедается в два, самое большее, в четыре приема.
И вот тогда к нашим губам приближается ядрышко, золотисто-каштановое, очень темное.
Как солнце при затмении, если смотреть через дымчатое стекло: яростно брызжет огнем.
Да, часто ряженное в лохмотья мякоти, оно — настоящее солнце, подобно венецианскому мавру: характером скрытно, сумрачно и ревниво.
Ибо в гневе несет — презрев риск извлечения — под нахмуренной жесткой бровью, словно желая в землю зарыть всю ответственность древа, что весной расцветает розовым цветом.
Паук
ВСТУПЛЕНИЕ. КУРАНТА.
ЗАЧИН (ТЕМА САРАБАНДЫ).
КУРАНТА В ОБРАТНУЮ СТОРОНУ
(РАЗВИТИЕ).
САРАБАНДА, СПЛЕТЕННАЯ СЕТЬ
(ЖИГА ЛЕТАЮЩИХ ВОКРУГ НАСЕКОМЫХ).
ФУТА. ЗАКЛЮЧЕНИЕ.
Несомненно, я знаю (однажды распутав сам? или некогда получив в общих чертах научное разъяснение?), что паук выделяет слюну, выделывает нить для паутины — и его лапки так раскинуты, разведены, а движения так осторожны — лишь для того, чтобы затем по этой сети ползти, проходить от края до края свое изделие из слюны, не разрывая, не путаясь в нем, — тогда, как другие невежи-букашки попадаются, стоит лишь шевельнуться или в отчаянии дернуться, пытаясь сбежать…
Но, сначала, как он действует?
Делает дерзкий рывок? Или перебирается, не упуская нить своего размышления, дабы затем не раз возвращаться другим путем к отправной точке, причем нет ни одной линии-строчки, которую его тело не прочертило, не протянуло — не произвело с полной самоотдачей — одновременно прядением и тканьем?
Отсюда — данное им самим определение для едва задуманной паутины:
ЛИШЬ СЛОВЕСА СЛЮНА НА ВЕТЕР НО ПОДЛИННО ТКАННЫЕ — СРЕДИ КОТОРЫХ ТЕРПЕЛИВО ОБИТАЮ — БЕЗ ВСЯКОГО ОСНОВАНИЯ ЕСЛИ ТОЛЬКО НЕ АППЕТИТА РАДИ ЖЕЛАНИЯ ЗАХВАТИТЬ ЧИТАТЕЛЕЙ.
А еще по его поводу — для его образа — мне следует сплетать выражения, исходящие исключительно от меня, достаточно смелые, и в то же время весьма устойчивые — и поступать так легко, чтобы тело мое, не разрывая фраз, на них опиралось, чтобы воображать, задумывать новые выражения, бросать их по сторонам и даже вспять, отчего изделие сплеталось бы столь совершенным, что утроба моя могла бы в нем успокоиться, притаиться, а я призывал бы к ней своих жертв, — вас, читателей, привлекал бы, ваше внимание, — дабы затем пожирать вас в безмолвии (это и называется славой)…
Да. Вот так из угла выступаю широким шагом и бросаюсь на вас, читателей; ваше вниманье захвачено, как в ловушке, моим изделием из слюны; это один из самых отрадных моментов игры: я кусаю вас и усыпляю!
НЕБЕСНЫЕ СКАРАМУШИ[29] ТОЛКАЮТ КО МНЕ ВАС, ПЛЯШУЩИХ РЬЯНО ДО ПОМРАЧЕНИЯ…
Мухи и мушки,
пчелы, подёнки,
осы, шершни, шмели,
клещи, моль, комары,
призраки, сильфы и бесы,
монстры, чудища, черти,
гномы, жулики, людоеды,
весельчаки, тени и маны,
стаи, клики и тучи,
орды, группы и виды,
рои, кортежи и толпы,
коллежи и сорбонны,
учителя и шуты,
ученые и шалопуты,
остряки, забияки, задиры,
проказники, скупердяи,
шутники, целестины,
серафимы, наемники,
рейтары, сбиры и лучники,
сержанты, тираны и стражи,
острия, дротики, пики,
копья, шпаги и сабли,
горны, рожки,
трубы, флейты и дудки,
арфы, фаготы, колокола,
органы, лиры, виелы,
барды, певчие, теноры,
стретты, систры, шумы,
гимны, песни, припевы,
мотивы, мечтанья,
россказни, рулады,
белиберда, чепуха,
детали, обрывки, пыльца,
зачатки, зернышки, сперма,
выделения, крохи, крупицы,
пузыри, пепел и прах,
деяния, вещи и смыслы,
сказания, числа и знаки,
леммы, номы, идеи,
поговорки, центоны и догмы,
пословицы, фразы, слова,
темы, тезисы, глоссы,
РУЛАДЫ, БЕЛИБЕРДА, СХЕМ СМЯТЕНИЕ! И ПУСТЬ СЕКРЕТ СПОРНЫЙ БРЮШИНЫ (ИЗ КОЖИ КОШЕЛКИ), И ПУСТЬ Я ВСЕГО ЛИШЬ СБИВЧИВЫЙ ПИСАРЬ, — ПОКА ЕЩЕ МОЖНО РАСПУТАТЬ ТО, ЧТО ИЗ ЭТОГО СЛЕДУЕТ: СДАЕТСЯ, Я — ВАША ПАРКА, ДАЖЕ СКАЖУ, СУДЬБА, И ИЗ ЭТОГО СЛЕДУЕТ, ЧТО УТРОБУ Я МУСЛЮ, СЛЕДОВАТЕЛЬНО, СУЩЕСТВУЮ КАК (СЕКРЕТОРНЫЙ БРЮШИННЫЙ КОЖУХ ИЗ ШЕЛКА) НЕСЧАСТЛИВАЯ ВАША ЗВЕЗДА НА ПОТОЛКЕ, ЗА ВАМИ СЛЕДЯ, ДАБЫ В ЕЕ ЛУЧАХ ВЫ ПОЗНАЛИ СВОЙ МРАК.
