Наталья Никишина - Женское счастье (сборник)
Ночью я долго гляжу на отсветы уличного фонаря на знакомой стене. Одиночество… Когда-то я думала, что человек не бывает одинок. Человек не бывает, а женщина бывает…
30 декабряУтро начинается с явления народу моего бывшего мужа и Машкиного отца. Он долго топчется в прихожей и, кряхтя, надевает тапочки. Костя растолстел. А когда-то вычитывал мне за лишние килограммы. Он сообщает мне и невыспавшейся Машке, которая выползла на звонок, что принес нам подарок. У меня все холодеет внутри. Такая щедрость явно не к добру: не иначе как благодетель наш не даст денег. Костя достает из кармана конверт. В нем путевка на двоих на карпатский курорт. Да, удружил. С учетом того, что у меня работы немеряно. Но Машка радуется и победоносно смотрит на меня, мол, видела, какой папа добрый. Видела.
И догадываюсь, что путевка выдана ему на работе бесплатно. А его мегера отказывается в такую дыру ехать. Но тут Константин достает деньги. И я сразу добрею.
— Выпьешь чаю? — спрашиваю ангельским голосом.
— Выпью, — соглашается бывший. В кухне он оглядывает мой собственноручный ремонтик и недовольно хмыкает. По его мнению, все позднейшие переделки в его бывшей квартире только во вред. Он хорошо помнит, что квартира эта принадлежала ему. И он добровольно (!) мне ее оставил. А я испортила эту однокомнатную квартиру тем, что сделала из нее двухкомнатную, выгородив себе крохотный закуток, чтобы работать по ночам. Оставил он мне ее, потому что разменять не удалось. Вот бедный Костик и попал в бессребреники. Зато теперь я от каждого знакомого слышу: «Твой бывший — настоящий мужик. Жилье тебе оставил». Такое исключительное благородство. Как будто нормой должна быть ситуация, когда свою жену и дочь выставляют на улицу. Еще он меня не бил, не запивал, не сидел на игле, не выгонял голой на мороз. Да ему просто памятник ставить можно! Пока я думаю свою вековечную думу, мы обмениваемся новостями про общих знакомых и наших родных. Машкино отвратительное поведение я с Костей не обсуждаю. Он же мне и поставит на вид, что я неправильно ее воспитала. Вроде бы кто-то мешал ему в этом процессе участвовать. И вдруг Костя спрашивает меня, причем без издевки:
— А замуж ты, мать, не собираешься?
— Нет, не собираюсь. Да и поздно уже собираться…
— Ну, это ты зря. Выглядишь отлично.
Как ни странно, комплимент меня греет. Я расслабляюсь и начинаю свои обычные рассуждения:
— Понимаешь, Зайцев, мне замуж не хочется. Ну подумай, лучшие годы я прожила одна. А теперь, когда мне это и не слишком нужно, кого-то обстирывать и обкармливать? Зачем?
— Ну, ты уж обкормишь…
Ага, помнит мое слабое место: не люблю готовить. А Зайцев, глядя в сторону, продолжает тему:
— И правда, Юль, сколько можно жить одной? Машка уже взрослая… почти…
Ишь как заговорил… Что ж он, когда бросал меня, не спрашивал, как я буду жить одна и сколько? Когда я ночами балансы для сомнительных фирм сводила… Когда Мыша болела и мне не с кем было ее оставить… Когда… Ой, сколько этих «когда»… И все они мешают мне поговорить с Костей по-человечески. Я быстро сворачиваю беседу:
— Да ладно тебе, все у меня нормально.
Прощаясь, Костя не удерживается, чтобы напоследок не напомнить:
— Там денег больше. На сто гривен.
Разочарованный тем, что я не падаю в обморок от счастья, он удаляется. Пока он обувается, я смотрю сверху на намечающуюся лысину, на красное от напряжения лицо и думаю: «Как странно: когда-то думала, что не смогу без него жить… Валялась в ногах… Самым натуральным образом. Рыдала… Хорошо, что никто этого не знает. Кроме самого Кости, разумеется… А он ведь и впрямь обычный хороший человек. Тогда, получается, я была плохая? Ведь кто-то из нас был плохим, если мы разошлись?»
Воодушевленная наличием лишней сотни, отправляюсь в путешествие по магазинам. Одновременно со мной туда же отправились и все остальные граждане нашего города. Ну, конечно, не такое столпотворение, как при совке, но людей много. Торгующих и покупающих. Все спешат. Выбирают. Подарок для Мыши у меня давно куплен. Кожаный пояс с клепками и узорами… Положу под елку. А елочку я покупаю только сейчас. Люблю живые елки. Говорят, что это варварство, но я все равно люблю, когда пахнет смолой.
Дома ставлю ель в ведро с водой… Завтра украшу. А сегодня надо что-то приготовить. Хоть салат какой-нибудь завалящий. Мыша снова где-то шляется. А я готовлю и тихонько напеваю. Увлекаюсь и обнаруживаю, что стою, опустив руки, и ору во все горло «Без меня тебе, любимый мой»… На потеху Машке, которая смотрит в дверь кухни. Боже, какое счастье, что она дома… Что пахнет елкой… И снова приходит ночь, и в запахе свежей хвои лезут в голову воспоминания. И снова я думаю про тот давний Новый год…
Мы встретились с Павлом у моей подруги. Бывают такие подруги в молодости, с которыми никак не можешь расстаться. И раздражают они, и мелкие гадости делают. Но ты как дура идешь у них на поводу: бегаешь с ними по их делам, решаешь их проблемы… Вот и моя тогдашняя подружка Наташа была из породы внешне экзальтированных и разболтанных девиц, которые в неожиданный момент являют вдруг изрядную хитрость и цепкость. Павла она заочно представила мне как своего жениха, а затем не могла удержаться, чтобы не предъявить ценный кадр. Мы с ним переглянулись с изумлением и тайной завистью, как, наверное, посмотрели бы друг на друга представители двух разных галактических цивилизаций. Я — в обалденной юбке с бахромой (бахрому, помнится, отрезала от старой скатерти), с ресницами в ленинградской туши до самых бровей, с холщовой сумкой через плечо и с повязкой («кто хиппует, тот поймет») на распущенных до колен волосах… И Павел — коротко стриженный, в аккуратном костюме, в начищенных до блеска ботинках… Я была девушка свободная, с некоторым любовным опытом, который всячески демонстрировала… Курила, лихо опрокидывала стаканчик водки, цитировала запрещенных авторов, якшалась с опальными, непризнанными художниками и режиссерами маленьких драматических студий. А Паша происходил из семьи, где было немало советских начальников городского масштаба. Он не пил, занимался спортом, домой приходил вовремя. И все ему во мне было в диковинку: и стихи Цветаевой, что я читала к месту и не к месту, и бравада, и острый язык. И мы начали видеться чаще. Еще в первые наши встречи я поняла, что с Наташкой их ничего не связывает. И обрадовалась. Но ни он, ни я не делали первого шага. Гуляли, разговаривали, смеялись… А когда наступил Новый год, Пашка выпросил у родителей ключи от загородного дома, чтобы отметить праздник. Собрались большой, шумной компанией.
Когда все сели за стол напротив елки, Павел оказался рядом со мной. И пока все пили, пели и танцевали, он смотрел на меня не отрываясь. А потом мы вышли покурить на веранду. В окно светила луна. В ее свете отчетливо виднелось его лицо. Только глаза казались почти черными… Мы даже не поцеловались. Просто соприкоснулись горячими лбами и замерли так на несколько минут. Когда вернулись в шум дома, я увидела яростный Наташкин взгляд. Потом она рвалась уйти домой одна, но ее не пустили, и часа два все крутились возле нее, уговаривая и успокаивая. Мы с Павликом ушли утром. Немного постояли в чистоте пустого, тихого утра в палисаднике возле веранды. Виноградная лоза была покрыта инеем, но на ней чернело несколько замороженных гроздьев, сохранившихся с лета… Павел сорвал для меня одну. И когда мы наконец поцеловались, во рту долго еще оставался вкус льда и терпкий сок винограда.
Боже мой, как мы сходили с ума… Сколько было светлых, охваченных нашей юной страстью дней, сколько слов, поцелуев, ссор и ревности… Год прошел. А потом мы расстались. Дико, нелепо. Поссорились из-за какой-то ерунды. Я уехала на сельхозработы. А когда вернулась домой, то не знала, как с ним увидеться. Дело в том, что мои родители Павла привечали, ценили его положительность. А вот со своими он меня так и не познакомил. И дома у него я никогда не была.
И я послала к нему Наташку. Я осталась внизу, а она поднялась в их квартиру. Вышла через полчаса, когда я совсем промерзла на ветру. «Ты только не падай в обморок. Он женится. А тебе просил передать, чтобы ты не переживала…» Конечно, я не упала в обморок. Просто в три дня уволилась с работы, собрала сумку и уехала в дальний город, на стройку. И началась другая жизнь. Кончилась юность. Потом я встретила Костю, вышла замуж, родила Мышу. И много лет подряд ночами снится мне родной человек с серыми глазами, и я прижимаюсь к нему, и прошу за что-то прощения, и прощаю его… И терпкая нежность этого сна похожа на виноград в снегу…
31 декабряУтро праздничного дня омрачено. Мыша с друзьями будет, оказывается, встречать Новый год в каком-то загородном доме, где нет телефона. Ну почему я не купила ей мобильный?! Но в ее возрасте это уж слишком. Зато теперь мне предстоит всю ночь терзаться: где она и что она… Машка обещает, что у кого-нибудь мобильник обязательно будет. Но ведь я даже не знаю адреса этого дома! И туда позвонить, чтобы проконтролировать ситуацию, не смогу. Сердце начинает болеть, в боку какие-то колики. Из рук все валится. Разбиваю свой любимый темно-синий шар с луной и звездами. Потом собираю мелкие осколки и рыдаю… Разве это праздник? Это издевательство над матерью. Мыша отругивается, орет, что я диктатор и самодурка. В конце концов обнимает меня и тихо шепчет, что приготовила мне подарок. Господи, да какой может быть подарок?! При чем тут подарок? А Мыша уже вовсю собирается…
