Вирджиния Эндрюс - Лепестки на ветру
Она ответила безмолвным взглядом широко открытых тусклых глаз: ей было в высшей степени безразлично, мягкий стол или жесткий.
Через несколько минут доктор Шеффилд сидел за своим огромным внушительным столом, положив локти на пачку промокательной бумаги, и говорил серьезно и проникновенно:
— Мне кажется, вы оба смущены, вам не по себе. Не бойтесь, что вы отвлекаете меня от воскресного отдыха и развлечений — это не так. Я вдовец, и для меня воскресенье ничем не отличается от остальных дней недели.
Да, да. Он говорил это и казался таким усталым, словно работал много долгих часов подряд. Я робко присела на краешек мягкого кожаного коричневого дивана, поближе к Крису. Солнечный свет из окон падал прямо на наши лица, лицо доктора оставалось в тени. Моя одежда навевала тоску и уныние, и я вдруг вспомнила почему. Я быстро встала, расстегнула молнию и стащила с себя верхнюю грязную юбку, не без удовольствия отметив удивление доктора. Когда я раздевала Кэрри, он вышел из комнаты, и ему не могло прийти в голову, что на мне тоже два платья поверх белья. Я снова села рядом с Крисом, теперь уже в одном платье. Оно было незапачканное, голубое, покроя «принцесса» и очень шло мне.
— Вы всегда по воскресеньям надеваете по нескольку платьев? — спросил он.
— Нет, только в те воскресенья, когда совершаю побег, — ответила я. — У нас всего два чемодана, и надо было экономить место для ценных вещей, которые можно заложить потом, когда понадобятся деньги.
Крис толкнул меня локтем, давая понять, что я открываю слишком много. Но я считала, что врачу можно сказать все, он сам всегда мне это внушал. Этому врачу за столом можно было довериться, по глазам было видно. И рассказать все-все.
— Ита-ак, — протянул он, — вы трое бежали. И откуда же вы бежали? От родителей, обидевших вас отказом в некоторых удовольствиях?
Если бы он только знал!
— Это долгая история, доктор, — сказал Крис, — Сейчас нас гораздо больше интересует здоровье Кэрри.
— Да, вы правы, — согласился он. — Давайте поговорим о Кэрри. Я не знаю, кто вы, откуда и почему вы решили, что должны бежать. Но девочка очень, очень больна. Если бы не воскресенье, я сегодня же уложил бы ее в больницу на обследование, чтобы сделать те анализы, которые я не могу сделать здесь. Я предлагаю вам немедленно связаться с родителями.
Эти слова повергли меня в панику.
— Мы сироты, — сказал Крис. — Но не беспокойтесь, что вам не заплатят. Мы можем заплатить сами.
— Хорошо, что у вас есть деньги, — сказал доктор. — Вам они понадобятся.
Он долго изучающе рассматривал нас.
— Пожалуй, двух недель в больнице будет достаточно, чтобы вскрыть тот фактор в болезни вашей сестры, который я никак не могу нащупать.
И не успели мы прийти в себя, оглушенные вестью, что Кэрри так сильно больна, он примерно подсчитал, во что нам это обойдется. И мы снова были оглушены. Господи Боже! Денег из украденного кошелька не хватит даже на одну неделю, не то что на две!
Я вопросительно посмотрела в голубые глаза Криса. Что же нам делать? Мы не можем заплатить так много.
Доктор тотчас все понял.
— Так вы по-прежнему сироты? — кротко спросил он.
— Да, мы по-прежнему сироты, — вызывающе ответил Крис и сурово посмотрел на меня, желая дать мне понять, что не следует распахивать пасти. — Однажды став сиротой, остаешься сиротой навсегда. Скажите все же, что вы подозреваете у нашей сестры, и что можно сделать, чтобы ее вылечить.
— Стоп, молодой человек. Сначала ответьте на несколько вопросов, — доктор говорил мягко, но так, что не оставалось сомнений в том, кто здесь командует парадом. — Прежде всего, как ваша фамилия?
— Меня зовут Кристофер Доллангенджер, это моя сестра Кэтрин Ли Доллангенджер, а Кэрри, верите вы или нет, восемь лет.
— Почему же мне в это не верить? — тихо сказал доктор.
Несколько минут назад в смотровом кабинете он не смог скрыть потрясения, впервые узнав о возрасте Кэрри.
— Мы понимаем, что Кэрри очень мала для своего возраста, — оправдывался Крис.
— Действительно, очень мала. — Произнося это, он перевел глаза на меня, потом опять на моего брата, подался вперед и дружески и доверительно положил подбородок на скрещенные руки.
Я напряглась в ожидании.
— Послушайте. Давайте перестанем бояться друг друга. Я врач, и все, что вы мне доверите, останется строго между нами. Если вы действительно хотите помочь вашей сестре, нечего сидеть здесь и придумывать одну ложь за другой. Вы должны рассказать мне правду, в противном случае вы зря отнимаете у меня время и рискуете жизнью Кэрри.
Мы молчали, держась за руки и, касаясь, друг друга плечами. Я почувствовала вдруг, что Крис дрожит, и его дрожь передалась мне. Мы были так измучены, так чудовищно измучены, чтобы рассказать всю правду — да и кто нам поверит? Мы уже доверились однажды людям, по общему мнению весьма уважаемым, и как после этого мы можем снова кому-то довериться? И все же, этот человек за столом… Он казался мне таким знакомым, словно я видела его когда-то раньше…
— Ладно, — сказал он. — Если это трудно, я задам вам еще несколько вопросов. Скажите, когда и что вы трое в последний раз ели?
Крис облегченно вздохнул.
— В последний раз мы ели сегодня ранним утром. Это был завтрак, все мы ели одно и то же: хот-дог со всеми делами, с жареной картошкой и кетчупом, а потом шоколадный коктейль. Кэрри съела совсем немного. Она очень разборчива в пище, чтобы не сказать больше. Я бы сказал, у нее никогда не было хорошего аппетита.
Нахмурившись, доктор что-то записал.
— Значит, вы, все трое, ели на завтрак абсолютно одно и то же? А вырвало одну только Кэрри?
— Да. Только Кэрри.
— И часто Кэрри рвет?
— Не часто. Время от времени.
— Что значит время от времени?
— Ну… — медленно произнес Крис. — На прошлой неделе дважды, а за последний месяц раз пять. Это очень беспокоит меня: чем чаще приступы, тем они сильнее.
О, как меня злила эта уклончивая манера, в которой Крис рассказывал о Кэрри! Он защищает нашу мамочку даже сейчас, после всего, что она сделала! Должно быть все это отразилось на моем лице, потому что доктор обратился ко мне, словно бы понимая, что от меня он услышит больше.
— Послушайте, вы пришли ко мне за помощью, и я жажду сделать все, что в моих силах, но ведь вы не даете мне возможности помочь, я не знаю всех фактов. Если у Кэрри что-то болит внутри, я ведь не могу залезть ей внутрь и посмотреть, где болит, она должна мне об этом сказать, или это должны сделать вы. Чтобы работать, мне нужна информация, максимально полная информация. Я уже знаю, что Кэрри чрезвычайно плохо питалась, истощена и недоразвита для своего возраста. Я вижу, что у вас у всех расширены зрачки, и все вы бледны, тощи и слабы. И я не понимаю, почему вы стеснены в деньгах, ведь на вас, кажется, очень дорогие часы, и одежда на вас подобрана со вкусом и тоже довольно дорогая, хотя почему она так плохо сидит, это выше моего разумения. И вот вы сидите здесь со своими золотыми часами с бриллиантами, в дорогой одежде и дрянных резиновых тапках, и выдаете мне какую-то полуправду!
Его голос становился все громче, все сильнее.
— У вашей младшей сестры опасная стадия анемии, кроме того, анемия делает ее подверженной мириаду различных инфекций. У нее опасно низкое давление. И еще присутствует какой-то неуловимый фактор, который я никак не могу нащупать. Поэтому завтра Кэрри будет отправлена в больницу, вне зависимости оттого, позвоните ли вы родителям, сможете ли вы заложить часы в уплату за ее жизнь. Далее… если мы отправим ее в больницу сегодня вечером, анализы можно будет начать прямо завтра с утра.
— Делайте все, что сочтете нужным, — уныло сказал Крис.
— Подождите! — закричала я, вскочив с дивана, и резко шагнула к столу. — Брат не все вам рассказал!
Через плечо я бросила безжалостный взгляд на Криса, он испепеляюще смотрел на меня, желая запретить говорить всю правду. Я с горечью подумала: «Не волнуйся, я постараюсь оберечь нашу драгоценную мамочку, насколько смогу!». Наверное, Крис понял, потому что на его глазах показались слезу. Сколько зла сделала ему эта женщина, сколько вреда принесла она всем нам, и он все равно плачет о ней! Его слезы вызвали слезы и в моем сердце, но не по ней, а по нем, который так ее любит, и по мне — я так люблю его, я оплакивала все, что нам пришлось вынести и выстрадать…
Он кивнул, словно говоря: «Ладно, продолжай», и я начала рассказывать историю, которая доктору должна была показаться совершенно неправдоподобной. Сначала мне казалось, что он думает, будто я лгу, или по крайней мере преувеличиваю. Но почему же тогда газеты каждый день печатают ужасные истории о том, что заботливые и любящие родители делают со своими детьми?
— …И вот, когда папа погиб в автокатастрофе, мама пришла и сказала, что она кругом в долгах и не может заработать на жизнь нам пятерым. И она стала писать письма своим родителям в Виргинию. Сначала они не отвечали, но в один прекрасный день пришло письмо. Она рассказала, что ее родители в Виргинии живут в прекрасном богатом доме, что они весьма состоятельные люди, но поскольку она вышла замуж за своего двоюродного дядю, ее лишили наследства. И теперь мы должны потерять все, чем владели. Поэтому нам нужно оставить велосипеды в гараже — она даже не дала нам времени попрощаться с друзьями! — и в тот же вечер мы сели на поезд, направлявшийся к Голубым Кряжистым Горам.
