Ричард Бах - Иллюзии II. Приключения одного ученика, который учеником быть не хотел
Словно и не было этих сорока лет… ни дня не прошло. Что-то не так со временем.
Тот же самый молодой мастер каратэ, каким я его помню, — черные волосы, темные глаза, молния улыбки, пересекающая лицо на долю секунды, былые воспоминания — и все это прямо сейчас.
— Привет, Дон. Что ты тут делаешь? Я думал… ты далеко.
— Ты действительно считаешь, что существует «далеко»? — спросил он. — Именно твоя вера в пространство-время разлучает нас, верно?
— А ты разве не веришь в то же самое? Разве не минуло много лет с тех пор…
Он рассмеялся:
— Разве мы с тобой разлучены? Надеюсь, мы неразлучны. Но мне надлежит разделять твои верования. — Он немного помолчал. — Ты даже и не представляешь, сколько здесь ангелов. И все они заботятся о тебе.
— Сотня, — сказал я с улыбкой.
Он пожал плечами. Видимо, я назвал слишком много.
— Их действительно собралось бы столько, если бы у тебя возникли настоящие проблемы, если бы им нужно было бы заставить тебя перестать наплевательски относиться к своей жизни, если бы ты не умел распознавать те уроки, которые тебе нужно усвоить.
— А если кто-то попал в беду? Например, подросток угодил за решетку?
— Десятки ангелов кружатся рядом с каждым подростком, когда тот пытается разобраться в этой действительности. Они нашептывают, что любят его таким, какой он есть, прямо здесь и сейчас.
— Но не рядом со мной.
— Ты и так все понимаешь. Иногда.
— Они не беседуют со мной.
— Они беседуют.
— Что-то я не припомню.
Он широко улыбнулся — как если бы у меня за плечом стоял его давний знакомый.
— Не оборачивайся.
Я и не обернулся.
— Чайка Джонатан Ливингстон, — произнес тихий, нежный голос.
Тот же самый голос, который я слышал много лет назад, когда бессонно бродил в ночи. Тогда я не знал, что это означает.
— Так это был ты?
А потом я снова услышал тот же голос:
— Начни выход из пикирования чуть раньше.
Я закрыл глаза и обернулся назад со смехом:
— Так это ты был в моем самолете близ немецкого города Ингольштадт в 1962 году? Ты бы явно не поместился в кабине, но это твой голос я услышал тогда за своим плечом. Я послушался совета и чудом избежал того, чтобы зацепиться за верхушки деревьев.
Я начал кое-что понимать. Кстати, голос был женский.
— Возьми правее, — сказала она.
— Лето 1968, — сказал я. — Можно открыть глаза?
— Не нужно, пожалуйста.
— Тогда мне прямо в лоб приземлялся другой самолет. Мы разминулись лишь благодаря тому, что я взял вправо.
— Рука Господня.
— В 1958, в пустыне, я едва не врезался в землю. Но тогда меня спас…
— …восходящий поток. Он приподнял твой самолет…
— Приподнял? Да там во многих местах просто заклепки поотлетали. От перегрузки более 9 g[1] у меня в глазах помутилось — я отключился и пришел в себя только в воздухе, когда самолет уже стабилизировался.
— Ты слышал меня.
— Но не понимал. Стояло раннее утро, и в пустыне было очень холодно. Я летел на скорости в 350 узлов, отрабатывая заход для пулеметного обстрела наземных целей, и начал выход из пике позже, чем следовало. Я должен был врезаться в землю, но в этот миг у меня случилась отключка. F-86 был поднят словно бы взрывом — как игрушечный. Я понимал, что это не может быть восходящий поток. Так и не понял, что же тогда произошло. И никто не смог объяснить мне случившегося.
— Я объясняла.
— Да я же тебе еще тогда говорил! Да, я понимаю, там вмешалась рука Господа! Но как…
Я почувствовал, что она отрицательно покачивает головой:
— Неужели ты до сих пор ничего не понял?
Я открыл глаза и увидел стремительно тающий туманный образ.
— Когда ты попадаешь в беду, мы даем тебе одну-две секунды, чтобы исправить ситуацию, если ты действительно в силах сделать это, — сказала она. — И лишь однажды, в том случае, когда ты уже ничего не успел бы поделать, мы изменили пространство-время. Это был именно тот случай. Можешь называть это восходящим потоком.
— Но я шел вниз под углом в тридцать градусов, — сказал я, глядя туда, где она только что была. — Когда пятнадцать тысяч фунтов железа мчатся вниз со скоростью триста с лишним узлов, то никакой восходящий поток…
Рассмеявшись, она сказала:
— Рука Господня.
— А где ты была, когда мы разбились с Пафф?
— Тебе нужно кое-что узнать об исцелении. Тебе нужно продолжить свое обучение. С Пафф все в порядке. Ее дух в порядке.
— А как же я?
— Ты — совершенное проявление совершенной Любви, совершенной Жизни, здесь и сейчас.
— А тебе обязательно оставаться невидимой?
Без ответа.
Я обернулся к Шимоде.
— Она же велела тебе не открывать глаза, — сказал он.
— Неужели так важно не открывать глаза!
— Неужели так важно непременно открыть их? Или они сообщат тебе какую-то правду? Даже несмотря на то, что ангел живет за пределами твоего пространства-времени?
— Ну-у-у…
— Вы еще увидитесь. Помнишь, ты писал о команде ангелов на корабле твоей жизни?
— Да. Штурман, оружейник, мастеровой (плотник и пошивщик парусов), без которого парусник прослужит недолго, матросы на реях, которые расправляют паруса или убирают их при наступлении шторма…
— Вот и она в этой команде. Ты капитан, а она твой старпом. Вы еще встретитесь.
«Старпом, — подумал я. — Как же мне ее сейчас не хватает!»
На поле воцарилась тишина, и я погрузился в раздумья:
— Тебе не нравилась работа Мессии. Ты сам говорил мне об этом. Слишком много людей, слишком многие ждут чудес, сами не понимая зачем. И еще неизбежная трагедия: кто-то должен тебя убить.
— Очень верно.
— Так в чем же заключается твоя работа сейчас?
— Вместо толп у меня теперь есть один человек. Вместо чудес, возможно, есть понимание. Вместо трагедии… ну, этого есть немного. Ведь крушение твоего самолета — трагическое событие, или ты бы так не сказал?
Снова повисла тишина. Ну вот, опять зашла речь о крушении. Зачем он сказал это?
— Некоторые из нас опробовали роль Мессии, — произнес он. — И никто не был успешен на этом поприще. Толпы, чудеса, самоубийства, убийства. Большинство прекратили работу. Полагаю, все прекратили. Мы никогда и представить себе не могли, что настолько простые идеи встретят такое отчаянное сопротивление.
— Сопротивление против чего? О каких идеях речь?
— Помнишь ли ты, что сказала Сабрина? «Ты — совершенное проявление совершенной Любви».
Я кивнул.
— Ну вот.
— Да. Здесь я чувствую себя исцеленным, как она и сказала. Боли нет, увечий нет, мышление ясное. Но там, в больнице… что-то случилось. Крушение самолета?
Никто не мешает нашей беседе. Клиентов нет. Никто не хочет покататься на самолете этим ранним утром.
— Почему это произошло с тобой, Ричард? — спросил Дон. — Неужели ты веришь, что твоя авария «случилась» из-за того, что ты не управлял ситуацией?
И ни слова о его собственной жизни, о том, что произошло тогда с ним, о том, кто он есть сейчас.
— Вот скажи, — продолжил он, — мне любопытно. Почему ты считаешь, что разбил свой самолет?
— Ничего я не разбивал! А мне твердят, что я зацепился за провода! Но я их не видел, Дон!
— Вот и объяснение. Ты — хозяин ситуации, когда все складывается хорошо, и ты становишься жертвой, когда теряешь контроль.
Да он меня просто дразнит.
— Я не видел… — Любой другой назвал бы его чокнутым, только не я.
— Тогда, интересно, зачем ты убедил всех, что ты разбил самолет?
Я решил не быть жертвой даже в том случае, если я ею являюсь.
— Впервые… впервые, Дон, мне пришлось… бороться за свою жизнь. Никогда прежде у меня не было такой потребности.
— А теперь есть. И ты знаешь, что одержишь победу.
Его уверенность вызвала у меня улыбку.
— Здесь, в этом месте, я и сам так сказал бы. В этом сне я уже победил. А на другой стороне случилось нечто… Я не уверен.
«Неужели этот мир разделен на разные стороны? — подумал я. — На этой стороне со мной все в порядке. На смертной стороне… я могу умереть?»
— Нет никаких разных сторон, — сказал он. — Ты прав. С одной стороны сон, и то же самое с другой. Есть некие верования. Здесь ты веришь, что с тобой все хорошо, там ты веришь, что борешься за свою жизнь. А что, если ты не справишься?
— Несомненно, справлюсь. Я… я уже совершенен, здесь и сейчас.
— Отлично сказано.
— Ничто, никогда не может причинить нам вреда, верно?
Он улыбнулся:
— Люди то и дело умирают.
— Но вреда нет. После смерти они приходят сюда или в похожее место — и они снова совершенны.
— Конечно, — ответил Дон, — если хотят. Смерть — это конец, таково общераспространенное верование. — Он нахмурился. — Ты никогда не бывал в больнице. Не имел никаких дел с врачами. И вот вдруг они входят в твою жизнь. И как же ты отреагируешь на их появление в твоей жизни — что будешь делать вместе с ними? Жить день за днем, выкарабкиваясь из иллюзии увечья обратно к вере в того, каким ты всегда себя считал. Еще одно ложное верование. Между тем это твое верование.
