Вирджиния Эндрюс - Цветы на чердаке
Конечно, сказать «дрезденские куколки» намного легче, чем «семейство Доллангенджеров».
Когда близнецам исполнилось по четыре года, а мне двенадцать, мы стали с нетерпением ожидать наступления совершенно особенной пятницы — тридцать шестого дня рождения папы. Мы загодя готовили для него сюрприз. Мама выглядела, как сказочная принцесса с ее свежевымытыми и уложенными волосами. Ногти сверкали жемчужным блеском, длинное вечернее платье было мягкого акварельного цвета, а на шее, когда она скользила взад и вперед, накрывая праздничный стол, покачивалась нитка жемчуга. Подарки были сложены грудой на буфете. Вечеринка планировалась скромная, для семьи и узкого круга друзей.
— Кэти, — обратилась ко мне мама, — не могла бы ты снова искупать близнецов? Я мыла их перед сном, но они, когда встали, сразу же побежали в песочницу, и теперь им снова нужна ванна.
Я не возражала. Она выглядела слишком нарядной, чтобы заниматься мытьем двух вывозившихся в грязи четырехлеток, которые будут постоянно плескать на нее водой.
— Когда закончишь с ними, вы с Кристофером тоже вымойтесь. Ты, Кэти, не забудь надеть свое чудесное розовое платье и завиться. И, Кристофер, пожалуйста, никаких джинсов. Я хочу, чтобы ты надел парадную рубашку с галстуком и голубой спортивный пиджак с кремовыми брюками.
— А, черт возьми, мама, я ненавижу все эти наряды, — заныл он, стаскивая кроссовки и недовольно хмурясь.
— Делай, что я говорю, Кристофер, ради отца. Ты знаешь, как много он для тебя делает, и по крайней мере сделай так, чтобы он сегодня гордился своим сыном.
Крис, все еще недовольно ворча, удалился, а я побежала на задний двор за близнецами, которые немедленно начали вопить.
— Мы сегодня уже мылись! Этого вполне достаточно! — визжала Кэрри. — Мы уже чистые! Прекрати! Мы не любим мыла! Мы не любим мыть голову! Не смей снова делать этого с нами, Кэти, или мы все расскажем маме!
— Ха! — сказала я. — А кто, по-вашему, прислал меня за вами, маленькие паршивцы? Как вы могли так испачкаться, я просто представить себе не могу!
Как только теплая вода коснулась их кожи, а на поверхности закачались их резиновые утки и пароходы, и они смогли обрызгать меня с ног до головы, близнецы успокоились и позволили вымыть себя мылом и шампунем и одеть в их лучшие праздничные костюмы. В конце концов, они собирались на вечеринку, была пятница, папа собирался приехать домой, и ради этого можно было немного пострадать.
Сначала я одела Кори в чудесный костюмчике шортами. Как ни странно, он всегда выглядел чище своей сестры-близняшки. Мне никак не удавалось причесать его единственный упрямый вихор. Он всегда торчал вправо, как хвостик у хорошенького поросенка, и, представьте себе, Кэрри очень хотела, чтобы у нее был такой же.
Когда я наконец одела обоих, и они стали похожи на оживших кукол, я передала их Кристоферу, строго-настрого наказав не спускать с малышей глаз. Теперь была моя очередь одеваться.
Близнецы скулили и жаловались, пока я второпях принимала ванну, мыла голову и накручивала волосы на толстые бигуди. Изредка я выглядывала из ванной наружу и видела, как Кристофер отчаянно пытается развлечь их чтением «Матушки гусыни».
— Ух ты! — сказал Кристофер, когда я наконец появилась перед ним в розовом платье с пышными рукавами, — ты выглядишь совсем не так плохо.
— Совсем не так плохо? И это все, что ты можешь мне сказать?
— Да, для моей сестры. — Он взглянул на часы, захлопнул крышку, взял близнецов за руки и воскликнул: — Папа будет здесь в любую минуту. Поторапливайся, Кэти!
Назначенное время — пять часов — давно минуло, и, хотя мы ждали уже достаточно долго, папин зеленый «Кадиллак» все не появлялся на извилистой дорожке, ведущей к дому. Приглашенные гости пытались поддерживать непринужденный разговор. Мама, не вытерпев, встала и принялась мерить шагами комнату. Обычно папа открывал входную дверь в четыре часа, а иногда и раньше.
Семь часов. Мы все ждали и ждали. Восхитительный ужин, приготовленный мамой, начал подгорать от постоянного нахождения в духовке на медленном огне. В семь часов мы обыкновенно отправляли близнецов спать, и сейчас они все больше капризничали, сонные и проголодавшиеся одновременно, каждую секунду требуя ответа на вопрос: «Когда приедет папа?».
Их белые костюмчики уже не выглядели такими девственно-чистыми. Завитые волнистыми локонами волосы Кэрри постепенно растрепались и выглядели так, как будто она долго стояла на ветру. У Кори потек нос, и он постоянно вытирал его тыльной стороной ладони, пока я не заметила этого и не вытерла его верхнюю губу салфеткой.
— Ну, Коррин, — пошутил Джим Джонстон, — похоже, Крис нашел кого-то на стороне.
Его жена неодобрительно посмотрела на него, услышав эту неуместную шутку.
У меня заурчало в животе, и я почувствовала, как мне передается волнение матери. Она продолжала ходить взад и вперед, время от времени подходя к широкому окну гостиной и глядя на дорогу.
— О, — воскликнула я, заметив, как по аллее к нашему дому приближается машина, — может быть это, наконец, папа!
Но машина, подъехавшая к нашему дому, была белая, а не зеленая. На ее крыше мы заметили сигнальную сирену, а на двери была надпись: «Полиция штата».
Мама издала сдавленный крик, когда двое полицейских в синей униформе подошли к нашей парадной двери и позвонили в звонок. Она стояла как вкопанная, схватившись рукой за горло и глядя перед собой ничего не видящим взглядом. Глядя на неё, я чувствовала, как меня охватывает непреодолимый ужас.
Наконец Джим Джонстон взял себя в руки и открыл дверь, пропуская внутрь двоих полицейских, которые, безошибочно определив, что в доме отмечают чей-то день рождения, смутились и старались смотреть в сторону. Вид праздничного стола, подарков на буфете и свисающих с потолка воздушных шаров явно привел их в замешательство.
— Миссис Кристофер Гарленд Доллангенджер? — спросил наконец старший из двух офицеров, переводя взгляд с одной из присутствующих женщин на другую.
Мать с явным усилием еле заметно кивнула. Мы с Кристофером подошли к ней ближе. Близнецы возились на полу с игрушечными машинками, и было заметно, что их нисколько не заинтересовало неожиданное прибытие полиции.
Один из служителей порядка с добрым лицом, покраснев до корней волос, сделал шаг в направлении матери.
— Миссис Доллангенджер, — начал он настолько монотонно, что я еще больше перепугалась, — нам очень жаль, но на шоссе Гринфилд Хайвей произошла авария.
— О… — тяжело вздохнула мама, протягивая руки одновременно ко мне и к Кристоферу. Я чувствовала, как она дрожит, и эта дрожь передалась мне. Не отрываясь, я смотрела на медные пуговицы на кителе полицейского; больше ничего вокруг себя я не видела.
— К сожалению, ваш муж попал в эту аварию, миссис Доллангенджер. — Мать еще раз судорожно вздохнула, зашаталась и упала бы, если бы мы с Крисом не поддержали ее.
— Мы уже произвели допрос водителей-участников происшествия, и, насколько нам известно, ваш муж был не виноват, миссис Доллангенджер, — продолжал вещать монотонный голос. — В соответствии с показаниями, которые мы записали, водитель голубого «Форда», ехавшего навстречу, постоянно заезжал за пределы разграничительной линии и, видимо, был в состоянии опьянения. Он лоб в лоб врезался в машину вашего мужа. Но у нас создалось впечатление, что ваш муж пытался предотвратить несчастный случай, поскольку он маневрировал, чтобы избежать лобового столкновения, но из другого автомобиля или грузовика выпала деталь, что помешало ему завершить защитный маневр, который спас бы ему жизнь. Итак, машина вашего мужа, которая была намного тяжелее, перевернулась несколько раз, но даже в этих обстоятельствах у него был бы шанс выжить, если бы следующий за ним грузовик, который не мог остановиться, не ударил в его машину сзади. «Кадиллак» снова перевернулся и загорелся.
Я никогда не видела, чтобы в наполненной людьми комнате так быстро воцарилась тишина. Даже близнецы оторвались от своей игры и уставились на полицейских.
— Мой муж… — прошептала мама таким слабым голосом, что ее было едва слышно. — Но он… он… не погиб?
— Мэм, — ответил траурным голосом краснолицый полицейский, — мне причиняет ужасную боль то, что я вынужден приносить такие новости во время семейного торжества.
Он стушевался и неуютно огляделся вокруг себя.
— Мне очень жаль, мэм… все делали все возможное, чтобы достать его из машины, но, мэм, судя по тому, что сказал доктор, смерть наступила мгновенно.
Кто-то из сидящих на диване вскрикнул. Мать не издала ни звука. Она продолжала бессмысленно смотреть перед собой. Отчаяние мгновенно смыло все краски с ее лица, и теперь оно напоминало маску смерти. Я не отрываясь смотрела на нее, пытаясь взглядом сказать ей, что это не может быть правдой. Только не папа! Только не мой папа! Он не мог умереть! Не мог! Умирают старые, больные люди, но не тот, кто был так нужен и любим всеми.
