Юрий Бригадир - Мезенцефалон
Я многое могу понять в этом мире. Довольно многое. Но понять смысл существования этих ублюдков – не могу. То есть мне понятно, что эта серо-голубая скотина передвигается, гадит, производит себе подобных и даже обладает членораздельной речью. Но зачем она это делает, понять мне не дано.
Ведь каждый гомо сапиенс на земле для чего-то нужен. Ну, каменщик – тюрьмы строить. Военный – убивать. Врач – как раз наоборот, спасать от смерти. Крестьянин – хлеб растить, пролетарий – этот хлеб жрать и попутно революции устраивать. И я это все понимаю очень даже хорошо. Во всем этом многообразии личностей я вижу калейдоскоп, который, хоть и не совершенен, но очень пестр и по-своему красив. Как луг, например. Невъебенный такой фитоценоз, выражаясь научным языком.
И вот на этом лугу появляется чужеродный объект. Типа мятой консервной банки, порванного гондона или исписанного хуями фортепьяно. Вообще говоря, фитоценозу, по большому счету, это по барабану. И не такие объекты исчезали бесследно в наших родных российских лугах. Хули там фортепьяно – железнодорожные составы испарялись, как в Бермудском треугольнике. Города целые.
Но все равно – свинство. Луг – это одно. А чужеродный объект на нем – совершенно другое. Пейзаж портит. Гармонию коверкает. И хочется дать в морду не вообще, в целом, а – конкретно, здесь и сейчас.
Вспоминается Октябрьский трезвяк Новосибирска. Это, вообще говоря, немного лучше, чем знаменитый гнусный вытрезвитель на улице Палласа. Академика, говорят, но в столь далеком году, что для нас это уже не имеет особого значения. Палла-совский трезвяк – клоака, понос цивилизации и отстойник социума в виде компании отчаянно наглых, трусливых, потных и жадных ментов.
Но об этом потом. Октябрьский лучше. Как-то меня забирают прямо в метро. Я песен не пел, матом не ругался и к девушкам не приставал. Я, вообще говоря, покупал жетон, чтобы бросить его в половую щель турникета и тем самым хоть как-то сократить расходы на содержание метрополитена. Но бдительный страж общественного спокойствия решил, что я неправильно покупаю жетон. Сильно неправильно. Ну, то есть вообще никак не покупаю, а только порчу интерьер.
Не скрою – я был изрядно навеселе. Не буду спорить – я даже уронил бумажник и долго поднимал его. Но люди в очереди за жетонами не посылали меня и не били зонтиками. В этот день я их сильносильно любил. Всех. Я вообще, когда выпью, всех сильно-сильно люблю. И вот за эту платоническую любовь я и пострадал.
Чувствую, кто-то хватает меня за рукав.
И довольно вежливо предлагает пройти побеседовать.
Лица я не запомнил, потому что у сержанта оно отсутствовало. Так, пятно какое-то.
И поскольку любовь у меня еще фонтанировала, я так же вежливо не отказался. Пройти и побеседовать.
Н-да.
В каморке папы Карло, у камина… В смысле, в каком-то их промежуточном загашнике. Меня поставили перед стойкой, посмотрели документы и вызвали других ментов. Те ехали с полчаса, ворвались в загашник и быстро-быстро-быстро меня забрали. Со стороны, наверное, это выглядело очень идиллически – трое бравых милиционеров сажают в боевой обшарпанный уазик серийного убийцу или рецидивиста со стажем. Ну, вид у них был такой.
В общем, привезли меня, отобрали все, раздели до трусов и положили спать в камеру. Там еще были люди, но, к сожалению, поговорить с ними не удалось. Они вообще в этот момент никого не любили и не ощущали. Новокаин в квадрате. Анестезия по-русски.
Ну, я полежал. Посидел. Походил.
Вообще был день. Часа три. Почему я начал бухать с утра, я тоже могу рассказать, но это никому не интересно. Часа два я провел сам с собой наедине и раскаялся. Осознал неправильное свое поведение. Дал зарок не пить, пока не выйду, и сильносильно захотел кого-нибудь увидеть.
За это время я протрезвел совершенно и даже начал чувствовать самое тривиальное похмелье.
И когда на пороге, побренчав снаружи чем-то железным, появился сержант, я ему очень сильно обрадовался. Вдобавок он сказал полную чушь:
– На выход с вещами!
Я так понимаю, пришел он работать в трезвяк, как пить дать, из тюрьмы, где такая фраза хоть что-то значила. Здесь она не имела смысла, потому что впихнули меня в камеру в одних трусах. Хотя… Ведь трусы – это тоже вещь, не правда ли?
У стойки мне отдали почти все. Отобрали перочинный нож. И выписали бумагу, где я мог черным по белому прочитать, что с меня высчитали за услуги вытрезвителя. Денег же мне отдали ровно столько, чтобы я мог до дому доехать и на бутылку пива сверху. На мой резонный вопрос – где, в натуре, остальные, мне сказали, что остальные пошли на развитие медвытрезвителя и не ебёт.
То есть никто не говорил, что я потерял свои деньги. Или что у меня их и не было. Или что они были фальшивые, и я еще хорошо выкрутился. Ничего этого сказано не было.
Зевая и потягиваясь, менты даже ленились придумать какую-нибудь хрень.
Взглянув в их лица, я улыбнулся и понял, что не так все гнусно в этом мире. Ну, по крайней мере, ничего нового я не узнал. Не разуверился, не потерял ориентацию, не умер и не лишился здоровья. А это, уверяю вас, очень много. Потому что моего друга Василия вынесли из трезвяка вперед ногами. Апоплексический удар шлангом от противогаза. Скажете, невозможно? Ну да, не очень верится. Но если наполнить его песком, то вполне даже рабочая вещь.
В ответ менты тоже улыбнулись. Потому что в их мире действительно было не все так гнусно. Клиент не дрался, не кричал и не обещал позвонить куда следует. По базе лихие борцы с преступностью пробили меня докуда надо и выяснили, что никаких таких связей, могущих отразиться на их ментовской карьере у меня нет и быть не может. Отчего решили не стыдиться и отобрали все, за исключением денег на проезд.
Я не был против. Они не были против. Чего еще надо? Небо голубое, трава зеленая, пусть всегда светит солнце.
Педерасты. Я и сейчас улыбаюсь. Потому что бороться с этим невозможно. Примерно как ссать против ветра.
Саша Зоткин раз поссал. Причем, уже похмеляясь, он сказал, что поступил ни хуя не мудро. Потому что бить по морде мента прямо в трезвяковском тамбуре – это верх ума и сообразительности. Глубина мысли в этом случае невероятная. Кладезь, ептыть. Но ведь философа-интуитивиста это редко останавливает. Мент упал и встал, как ванька-встанька, после чего начались боевые действия. Несколько этих гоблинов очень быстро скрутили ученого и устроили ему очень больно и очень незаметно. В смысле – следов не было. Внутри все болело, да, а выглядел Саша как огурец. Профи!
Ну, а что в результате? В результате Саше припаяли нападение на сотрудника при исполнении. Нанес побои, сорвал погоны, оскорбил – все как положено.
