Габриэль Гарсиа Маркес - О любви и прочих бесах
Делауро вдруг понял, что попал в тупик. Абренунсио мог спасти положение, но общаться с ним значило подвергать себя большой опасности. Маркиз, казалось, угадал его мысли и сказал:
— Он известнейший человек.
Делауро многозначительно качнул головой.
— Да, Святой Инквизиции известно многое, — заметил он.
— За жертвы нам стократно воздается Небом, — сказал маркиз и, видя, что Делауро помалкивает, добавил: — Заклинаю вас Господом Богом.
Делауро с трудом пробормотал:
— Прошу вас, не настаивайте.
Маркиз прикусил губу. Взял с кровати чемоданчик и попросил Делауро передать дочери.
— Пусть хотя бы знает, что я о ней помню.
Делауро ушел не попрощавшись. Он с головой накрылся пелериной, прижав к груди чемоданчик, ибо дождь лил как из ведра. Через какое-то время он осознал, что в ушах у него звучит какой-то стих из песни, которую пел маркиз под лютню. Делауро сам стал вполголоса напевать, не слыша шумящего ливня, вспоминая куплет за куплетом, пока не пропел всю песню. В квартале ремесленников он свернул налево к отдельно стоящему домику и, продолжая мурлыкать, постучал в дверь к Абренунсио.
— Кто там?
— Именем закона… — ответил Делауро.
Эти слова первыми пришли на ум, чтобы не называть своего имени. Абренунсио открыл дверь, поверив, что ломится стража, и не узнал визитера. «Я библиотекарь в епископате», — сказал Делауро. Медик впустил его в полутемную прихожую и помог снять промокшую пелерину.
Не изменяя своему обычаю, спросил гостя по-латыни:
— В каком сражении вы потеряли глаз?
Делауро рассказал ему на классической латыни о случившемся во время затмения солнца и о неприятных симптомах своего недуга. Абренунсио не нашел травму опасной, остался доволен наложенной повязкой и поразился чистоте услышанного латинского языка.
— Вы в совершенстве владеете латынью, в совершенстве… — повторял он. — Где изучали?
— В школе Авилы, — ответил Делауро.
— Тогда нечему удивляться, — сказал Абренунсио.
Он заставил Делауро снять мокрую сутану и сандалии для просушки и набросил свой мирской плащ ему на голые ноги в линялых гамашах. Потом снял повязку и кинул в мусорный ящик. «Вся беда в том, что ваш глаз увидел больше, чем ему положено видеть». Делауро не мог насмотреться на горы книг, загромождавших комнату. Абренунсио подметил его интерес и повел в аптеку, где этажерки до самого потолка были завалены книгами.
— Господи Боже! — воскликнул Делауро. — Это же библиотека Петрарки!
— И сверх того еще двести томов, — сказал Абренунсио, позволяя гостю наслаждаться обозрением своих сокровищ.
Там были уникальные произведения, за которые в Испании можно было угодить в тюрьму. Делауро узнал их, жадно листал, а потом с болью душевной ставил обратно на полки. Наряду с нетленным сочинением «Фрай Герундио» его особый интерес вызвало полное собрание сочинений Вольтера на французском языке, в том числе перевод на латинский вольтеровских «Философских писем».
— Вольтер по-латыни — это же редчайшая греховная публикация, — шутливо заметил он.
Абренунсио сообщил, что книга переведена каким-то монахом из Коимбры, который позволял себе такую роскошь, как перевод редких книг на радость паломникам. В то время как Делауро листал книгу, медик поинтересовался: знает ли он французский?
— Не разговариваю, но читаю, — ответил Делауро по-латыни. И добавил без капли чванства: — Читаю также по-гречески, по-английски, по-итальянски, по-португальски и немного по-немецки.
— Я спросил вас об этом, услышав ваше суждение о Вольтере, — сказал Абренунсио. — Действительно великолепная проза.
— Можно позавидовать, — сказал Делауро. — Жаль, что он француз.
— Вы так говорите, потому что вы — испанец, — заметил Абренунсио.
— В моем возрасте и с такой смешанной кровью, как у меня, нельзя точно определить, кто я на самом деле, — отозвался Делауро. — И откуда я родом.
— Про то никто не знает из нас, живущих на этих землях, — сказал Абренунсио. — Может, через века измыслят для нас какое-либо определение.
Делауро поддерживал беседу, не отрываясь от книг. Внезапно, как это с ним часто бывало, он вспомнил о книге, которую у него, двенадцатилетнего мальчишки, когда-то отобрал ректор, о книге, которую втайне всегда мечтал найти с помощью случая или чуда.
— Вы помните название? — спросил Абренунсио.
— Никогда не знал, — сказал Делауро, — и многое бы отдал, чтобы прочитать до конца.
Не говоря ни слова, медик через минуту протянул ему книгу, которую Делауро узнал с первого взгляда. Это было старинное севильское издание «Четырех фолиантов Амадиса де Гаулы». Делауро глядел на книгу, листая страницы дрожащими руками, и прекрасно понимал: он балансирует над пропастью. Наконец отважился спросить:
— Вам известно, что это запрещенное сочинение?
— Как все лучшие беллетристические сочинения нашего времени, — ответил Абренунсио. — Вместо них печатают трактаты для ученых мужей. Что же остается нам читать, как не пустые рыцарские романы, да и то тайком.
— Не совсем так, — сказал Делауро. — Сто экземпляров последнего тиража «Дон Кихота» здесь прочитали уже в год его издания.
— Нет, не прочитали, — сказал Абренунсио. — С таможни книги отправлены неизвестно куда.
Делауро не ответил, продолжая с волнением рассматривать великолепный экземпляр «Амадиса де Гаулы».
— Этот том бесследно исчез девять лет назад из отдела секретного хранения нашей библиотеки, — сказал он.
— Вполне возможно, — отозвался Абренунсио. — Но кое-что известно о дальнейшей судьбе этого исторического экземпляра: почти целый год он переходил из рук в руки более чем дюжины разных лиц, трое из которых умерли странной смертью. Я уверен, что они пали жертвой какого-то неведомого воздействия.
— Мой прямой долг — донести об этом Святой Инквизиции.
Абренунсио не принял это заявление всерьез.
— Разве я распространяю ересь?
— Нет, но я должен был бы так поступить, ибо нашел у вас запрещенную враждебную книгу.
— Эту книгу и еще множество других, — сказал Абренунсио и указательным пальцем обвел по воздуху книжные залежи. — Но если бы я раньше знал, что вы именно для этого сюда явились, я не открыл бы вам двери. — Обернувшись к гостю, он добродушно продолжил: — Однако я рад, что вы пришли, и рад вас видеть здесь.
— Маркиз беспокоится о судьбе дочери и попросил меня зайти к вам, — сказал Делауро.
Абренунсио предложил ему сесть рядом, и оба предались греху многословия, а в это время апокалиптический шторм сотрясал море. Медик обстоятельно и со знанием дела изложил историю такой болезни, как бешенство, начиная с зарождения рода человеческого; говорил об ущербе, нанесенном бешенством человечеству; о том, что за тысячу лет медицина не научилась врачевать эту страшную болезнь. Он привел потрясающие примеры того, как бешенство, равно как помешательство и другие душевные заболевания, принимают за дьявольскую одержимость. Что касается Марии Анхелы, то с момента укуса прошло слишком много времени, чтобы считать ее больной. Единственная реальная опасность состоит в том, заключил Абренунсио, что она, как это случилось со многими другими, может погибнуть от жестоких актов экзорцизма.
