Артур Голден - Мемуары гейши
Почему я это чувствовала и что это значило, я не смогла бы объяснить. Но я продолжала думать об этом, подметая ступеньки во внутреннем дворе в то утро. В голове жужжали мысли, подобно пчелам, попавшим в банку. И я неожиданно вспомнила то, о чем не задумывалась с первых дней моего пребывания в Киото.
Через день или два после того как нас с сестрой разлучили, меня послали постирать какие-то тряпки. Неожиданно появился мотылек и сел мне на руку. Я смахнула его, ожидая, что он улетит, но вместо этого он камнем упал вниз, на землю. Я не знала, упал ли он мертвым с неба или я убила его, но смерть этого маленького насекомого очень тронула меня. Я полюбовалась узором на его крыльях, а затем завернула его в одну из тех тряпок, которые стирала, и спрятала ее под фундаментом нашего здания. До сих пор я не вспоминала об этом мотыльке, а вспомнив о нем сейчас, нашла его под домом. С тех пор как я его спрятала, многое изменилось, даже я сама. Но развернув тряпку, я увидела такое же прекрасное, как и тогда, создание. Мотылек оставался по-прежнему прекрасным и совершенно неизменным. Если бы и в моей жизни все осталось таким же, как было в первую неделю моего приезда в Киото… Когда я подумала об этом, мысли вихрем понеслись в моей голове. Поразительно, но мы с мотыльком представляли собой как бы две крайности. Мое существование было переменчивым, как водный поток, все время меняющий свое направление, а мотылек напоминал камень, который совершенно не меняется. Пока я думала об этом, мне захотелось потрогать пальцем бархатистую поверхность крыльев, но только я дотронулась до нее, как мотылек, моментально рассыпавшись, превратился в кучку пепла. Я даже вскрикнула от потрясения и наконец-то поняла, что меня мучило все это утро. Прошлое ушло. Мои отец и мать мертвы, и я не в состоянии изменить это. Думаю, и я последний год тоже была мертва. Моя сестра… Да, она тоже ушла в прошлое. Я же не ушла. И я почувствовала, что внутренне переменилась. Теперь я смотрела не в прошлое, а в будущее. И передо мной вставал вопрос: а каким будет это будущее? В тот момент я была уверена, что сегодня же получу на него ответ в виде какого-то знака. Вот почему бородач открыл мне во сне окно. Он говорил:
— Наблюдай за вещами, которые тебе будут попадаться, ибо одна из них может оказаться твоим будущим. Тут как раз Анти позвала меня:
Чио, иди сюда!
Я пошла по темному коридору в состоянии транса. Меня бы не удивило, если бы Анти сказала:
— Хочешь узнать о своем будущем? Тогда слушай внимательно…
Но она не сказала ничего подобного, а лишь протянула мне две заколки для волос, лежащие на белом шелковом платке:
— Возьми это, — сказала она мне. — Не знаю, что происходит с Хацумомо. Прошлой ночью она вернулась в окейю с чужими заколками для волос. Может быть, она выпила больше, чем обычно. Пойди найди ее, спроси, чьи это заколки, и верни их хозяйке.
В том, что Хацумомо пришла домой с чужими заколками, на первый взгляд нет ничего особенного, но на самом деле это примерно то же, как если бы она пришла домой в чьем-то нижнем белье. Гейши не моют голову каждый день из-за своих сложных причесок. Поэтому заколка для волос — очень интимный предмет для гейши. Анти даже не хотела прикасаться к ним и держала их на платке. Она завернула их, и я подумала о сходстве этого свертка с тем, с мотыльком, который я держала в руках несколько минут назад. Конечно, знак ничего не сообщит до тех пор, пока ты не поймешь, как его интерпретировать. Я стояла, глядя на сверток в руках Анти, пока она не сказала:
— Возьми его, наконец!
Вместе с заколками Анти протянула мне лист бумаги с разными поручениями и велела вернуться в окейю, как только я все выполню.
Позже, по дороге в школу, я развернула сверток и еще раз внимательно посмотрела на заколки. Одна из них была черного цвета, лакированная, в форме заходящего солнца, с золотым орнаментом из цветов по краю. Другая — из светлого дерева, украшенная двумя жемчужинами и крошечным янтарным шариком.
Я подождала около здания школы, пока прозвенит звонок и закончатся уроки. Вскоре стали выходить девочки в сине-белых платьях. Хацумомо заметила меня раньше, чем я ее. Вас может удивить, почему она ходила в школу, хотя была уже отличной танцовщицей и, конечно же, знала все необходимое гейше. Но даже известные гейши в течение всей своей жизни продолжают брать уроки, некоторые из них даже в пятьдесят и шестьдесят лет.
— О! — воскликнула Хацумомо, глядя на свою подругу. — Посмотри на эту дылду!
Она высмеивала меня за то, что я выросла на два сантиметра выше, чем она.
— Меня к вам послала Анти, госпожа, — сказала я, — выяснить, чьи заколки вы украли прошлой ночью.
Улыбка исчезла с ее лица. Она взяла сверток из моих рук и развернула его.
— Да, это не мои, — сказала она. — Но где ты взяла их?
— О Хацумомо-сан! — вмешалась другая гейша. — Разве ты не помнишь? Вы с Канако сняли свои заколки, играя в эту дурацкую игру с судьей Увазуми. Наверно, Канако пошла домой с твоими заколками, а ты надела ее.
— Ужасно, — сказала Хацумомо. — Как ты думаешь, когда Канако последний раз мыла голову? Послушай, ведь ее окейя находится рядом с твоей. Отдай заколки ей и скажи, что свои я заберу позже, но пусть она их не носит.
Незнакомая гейша взяла заколки и ушла.
— Чио, не уходи, пожалуйста, — сказала мне Хацумомо. — Я тебе кое-что хочу показать. Видишь выходящую из ворот маленькую девочку? Ее зовут Ичикими.
Я посмотрела на Ичикими, но Хацумомо, казалось, больше ничего не собиралась о ней говорить.
— Я ее не знаю, — сказала я.
— Конечно, не знаешь. В ней нет ничего особенного. Слегка глуповата и безобразна, как калека. Не кажется ли тебе забавным, что она будет гейшей, а ты нет?
Едва ли Хацумомо могла сказать мне что-нибудь более обидное. Вот уже полтора года как я приговорена к тяжелой работе прислуги. Моя жизнь казалась мне длинной дорогой в никуда. Нельзя сказать, что я хотела стать гейшей, но я точно не хотела оставаться прислугой. Долгое время я стояла в школьном саду и наблюдала, как девочки моего возраста, беседуя, проходили мимо меня. Они шли на обед, а мне казалось, они двигались от одного важного мероприятия к другому, тогда как я посвящала все свое время чистке камней во дворе нашей окейи. Сад опустел, и я подумала — это, видимо, и есть тот самый долгожданный знак. Если остальные девочки в Джионе продвигаются по жизни вперед, то я остаюсь далеко позади. В этом я увидела его смысл. С этой ужасной мыслью мне казалось невыносимым оставаться дольше в школьном парке. Я прошла до проспекта Шийо и свернула к реке Камо. Огромные флаги на Театре Минамиза возвещали о предстоящем спектакле самого известного Театра Кабуки под названием Шибараку, хотя в тот момент я ничего не знала о Кабуки. Толпы народа поднимались по лестнице в театр. Среди мужчин в темных европейских костюмах мелькали гейши в темно-синих кимоно с узором из золотых листьев. И здесь я опять остро почувствовала бегущую мимо меня жизнь в ее беспокойном великолепии. Я поспешила по улице вдоль ручья Ширакава. Даже его воды, думала я, текут в реку Камо, а из нее в залив Осака, а затем в море. Похоже, это невеселое послание поджидало меня всюду. Я села на камень на берегу ручья и зарыдала. Я — забытый остров среди океана, без прошлого и без будущего. Казалось, я нашла безлюдное место, как вдруг неподалеку раздался мужской голос:
