Роман Масленников - Труд во имя
– Хорошо. – Владилен положил трубку, затем забил номер в «Гугл». Телефон принадлежал компании «Рузские Стимулирующие Лотереи». «Да уж, хорошо стимулируют».
Наутро Владилен припарковал шикарную «Шкоду» (марка, которую он не расслышал, называлась «Super B»). Ее ходовые качества и производимые впечатления достойны отдельного описания. Как оказалось, точно такую же машину водит Геннадий Петрович. В связи с чем в обеденный перерыв Владилену Верой Марковной была прочитана персональная лекция, суть которой сводилась к тому, чтобы не вылететь с работы до окончания испытательного срока, не стоит злить, подкалывать начальство и показывать, что ты умнее (богаче, серьезнее и т. п.). Хотя у Владилена не было назначено никакого испытательного срока, он решил продолжить ездить со следующего дня на метро. «Поздно, поздно мне с «Супербом» – так бы я Веру Марковну в нее еще на той неделе затолкал бы».
Непрочитанная латвийская лекция
Лекции в компании год назад взялись читать друг другу из экономии на сторонние учебные программы. Тем более в компании были люди с таким багажом знаний, за который могли быть дать Нобелевскую премию. Но никогда не дадут. Такие вещи не рассказывают просто так – ими еще вовсю пользуются сильные мира сего.
– Стиций, а Вы на Нобелевскую не хотите выдвинуться?
– Нобелевка – это пиарная премия.
– Вот, наш человек. Зараженный бациллой пиара. – Выкрикнул, занимающий свое место с бокалом ледяного бурбона «Джим Бим» Геннадий Петрович. Этот бурбон был не лучше, а может и похуже шотландского и ирландского виски, но на нем взгляд директора «РосПиара» был остановлен еще в юности. Вообще, любая вещь из обихода или пищи Геннадия Петровича могла быть «похуже, чем известные прямые аналоги» (кондовости маркетинговых исследований засели в голову неисправимо, извини, читатель) – ценой или качеством, неважно – но у нее всегда имелось важное преимущество – связь с прошлым, с воспоминанием. Вот и с бурбоном, всегдашним спутником аристократически – сибаритско – бездельничьего досуга Геннадия Петровича, была связана история из прошлого. Однажды, в модном журнале – «ОМ» или «Птюч» (в разное время они вырывали пальму первенства друг у друга в среде продвинутой молодежи девяностых, – как «Кока – Кола» и «Пепси» – а потом оба с концом эпохи загнулись; главный редактор и создатель «Ома» скрылся за границей, а глава «Птюча» остался в России – о чем это говорит? – О чем – то, да говорит…) – молодой розовощекий, стройный, спортивный, но безденежный Геннадий увидел рекламу «Джим Бима». Четверо разнохарактерных молодых людей сидели за столом без закуски и готовились к дружеской попойке. Геннадий, тогда еще просто Геннадий, без Петровича – или просто Петрович без Геннадия – вырвал страницу и показал ее всем своим тогдашним друзьям. О них еще будет речь. Все убедились и единогласно поддержали Геннадия: «Да, это мы на рекламе». Бурбона в магазинах той среды обитания, где рос Геннадий и его друзья, не было и быть не могло, и в заграничные командировки никто не летал. Да и денег не было. Но клятва была дана: «Заработаем, соберемся и выпьем вместе этого бурбона». Не с тем, чтобы воздать почет проницательному директору по маркетингу «Джим Бима» в России, а может, и с тем… Сколько было дано клятв в юности – кто вспомнит? Бурбон Геннадий начал пить лишь через лет пятнадцать после той первой встречи с ним на страницах модного журнала, и лет семь спустя, как появились деньги и время собираться с друзьями. Случайно, держа ночью путь за город на пикник, в провинциальном супермаркете. И с тех пор так его и пил. Клятва юности, ничего не попишешь.
– Нет, правда, Нобелевку просто так не получишь, – повторил Стиций, знакомый нам по первой части. Ренегат – не ренегат, жертва первой в жизни экспресс – вербовки Геннадия Петровича. Но все равно его с интересом слушали – человек из – за границы. – В этом году, чтобы физики с улицы выиграли Нобелевскую премию, им пришлось опозориться для засветки в Шнобелевской. А так, как говорится, случайных лиц там не бывает – только по росчерку перу пиарщика.
– Так, это что, Стиций, у нас лекция уже началась?
– Все собрались, вижу. Итак, сегодня мы поговорим о нескольких интересных вещах. О мозге, о науке, о науке логики и мужском племени.
– Интересно.
– Да, интересно. – Раздалось в большой переговорной, переоборудованной этим холодным зимним вечером под лекторий.
– Поехали. Была такая наука – логика. Она возникла в Средние века. Вернее, она появилась еще в античности, благодаря Аристотелю, но развитие получила только в Средние века. Мы сейчас не будем касаться того момента, когда была эта эпоха «античности», и почему ее больше, чем за тысяча девятьсот лет не забыли. Об этом как – нибудь в другой раз, если будет интересно.
– А мне сейчас интересно. – Вера Марковна еще ничего не записала в блокноте, кроме даты и темы. – Давайте сейчас остановимся. Я историю очень люблю.
– Все вопросы – после лекции. Геннадий Петрович, Вы не против? – Стиций даже не посмотрел на Веру Марковну.
– Ответьте кратко, а остальные вопросы да – после всего. – Геннадий Петрович не планировал подавать голос: «Я – отдыхаю, пью виски, «хаваю культурку», слушаю внимательно вместе со всеми, а мог бы в кино пойти с Верой Марковной», – говорил он всем своим видом, развалившись насколько это было возможно в обычном офисном кресле.
– Ну, смотрите, если коротко. – Кротко начал Стиций, чуть сгорбившись над переговорным столом, ставшим на время учебной кафедрой. – Времяисчисление мы видим несколько иначе, чем оно было на самом деле. О чем может идти речь, в частности – о какой такой Античности, если письменность изобрели когда? Вот вспомните когда. Гуттенберг и так далее. Вся история Древней Греции, Аристотели, Сократы, Платоны и Плотины были придуманы средневековыми мыслителями. Потом они успели нагромоздить своих трудов. А когда их поняли – поняли, что про Античность – то они более вдумчиво написали и интереснее, чем, так сказать, свое, – то решили начать эпоху Возрождения. Возрождение – и есть по большому счету рождение античности. То есть, что мы видим? Мы видим фальсификацию истории в добром виде. В злой, если можно так выразиться, форме историю переписывали при Екатерине Великой. Но это точно другой вопрос.
– Да. Это еще более интересно, но ладно, продолжайте. – Вера Марковна что – то отметила в своем конспекте. «Спросить позже про Екатерину», – значилось там.
В Стиции было трудно узнать бывшего разведчика и оперативника с лицензией на убийство. В «РосПиаре» ему по душе пришлась аналитика. И увлечение историей он тоже вспомнил, отдавался ей со всей страстью.
– Среди основателей называют Дунса Скотта с его теорией «правильного мышления». Так вот, никакого правильного мышления не существует. Существует два взгляда на жизнь, и все.
Стиций отпил воды с газом, сдержал отрыжку, как бы проглотив воздух; глубоко вздохнул. Он временами скучал по «Боржоми» с натуральной газаций, от которой отрыжки не бывает.
– Первый взгляд на жизнь – это смотреть на происходящее, как на постоянное, как на вещи.
«Как на говно, – почему – то подумал Геннадий. И тут же затер оперативную память позитивом. – А я смотрю на жизнь, как на праздник». Это было важно – «затереть позитивом», то есть иметь в голове только хорошие мысли, когда ты принимаешь пищу, а тем более пьешь воду, и тем паче – огненную воду. Молекулы воды чувствуют того, кто их употребляет, и изменяют свою структуру и состав. Геннадий не хотел пить говно.
– А второй взгляд на жизнь – это взгляд как на процесс прошлого, настоящего и будущего одновременно. Скажем, большинство, смотря на стекло, видят стекло и то, чем оно является в данный момент – окном, бутылкой, стаканом. – Стиций бросил взгляд на Геннадия Петровича, отхлебнувшего виски. Со времени увлечения наукой и историей пришло и увлечение алкоголем. Стиций с трудом припоминал и не мог припомнить профессии, которые можно было квалифицировать как трезвые. Врачи? Пьют. Инженеры? Еще как пьют. Курьеры – пьют. Грузчики пьют, причем, также как и курьеры, прямо на работе. Водители – дальнобойщики – пьют. Все пьют, отчего ж ученому не пить? Так в лекцию попал стакан, раньше как – то обходилось без него. Стиций, зафиксировав таким образом свой порок вербально, отметил для себя важность и пагубность начинавшегося алкоголизма. – А я вижу, когда смотрю на стекло – процесс его стекания под влиянием силы тяготения. Обратите внимание, что все древние стекла в музеях и замках внизу толще, чем наверху.
Кто – то в аудитории на задних рядах громко зевнул – рот нужно было рукой как глушителем прикрыть. Если такая манипуляция собственным воздухом, как отрыжка – шумна, то почему зевок должен быть бесшумный? Этого не понимал никто, пока на этот факт не укажут два и более незнакомых между собой людей.
