Тадеуш Конвицкий - Зверочеловекоморок
– Себастьян, – внезапно сказал я, – а может, смотаемся туда за помощью?
– Нельзя, старик.
– Почему?
Себастьян помолчал, а потом сказал неуверенно:
– Нельзя. Я догадываюсь, нет, скорее, чувствую, предчувствую. Там – одно, а здесь совсем другое.
– Себастьян, только на минуточку, на секунду, на миг.
– Не уговаривай меня и сам об этом не думай.
– Не хочешь оставлять ее одну?
Он долго ужасно старательно стряхивал запутавшегося в седых усах черного жука.
– Нельзя, старик. Такой был уговор.
– Мы с тобой ни о чем не уговаривались.
– Все равно, уже поздно.
– Себастьян, – шепнул я умоляюще и попытался заглянуть ему в глаза. Но он нарочно опустил голову, чтобы это не получилось ненароком, то есть чтобы мы не отправились обратно против его воли.
Однако я уже знал секрет и мог попробовать обойтись без него. Сосредоточился и стал поочередно производить все необходимые манипуляции, чтобы вернуться на нашу улицу, где стоит мой дом и акация на площадке перед памятником заслуженному педагогу. Я не могу выдать вам тайну этого процесса – не имею права. Ведь я проник в нее случайно, благодаря псу-изобретателю, который в предыдущем воплощении был английским путешественником. И если мне единственному дозволено переноситься в другой мир, в котором, кстати, я сам многого не понимаю, то никакого вреда и никаких катаклизмов от этого быть не может. Но если бы вам всем вдруг вздумалось отправиться невесть куда, началась бы страшная сумятица, неразбериха и, наверно, наступил бы настоящий конец света. Кому тогда захочется упорно овладевать сложной наукой жизни, трудиться в поте лица, тяжело болеть и умирать в мученьях? Просто мир еще не дорос до знакомства с моей тайной. Поэтому простите меня и поймите, что открывать секрет сейчас еще нельзя. Хотя, кто знает, возможно, я передумаю и в конце своих воспоминаний расскажу вам всю правду. Не знаю; пока мне, как и Себастьяну, страшно на это решиться, я боюсь огромной ответственности, боюсь неизвестных и, возможно, катастрофических последствий моей откровенности.
Между тем Себастьян, пряча глаза, все время что-то говорил, стараясь сбить меня с толку, помешать сосредоточиться. Он мне не доверял, не без оснований подозревая, что я готов в одиночку отправиться в обратный путь.
– Я тебе запрещаю, старик, слышишь? – чуть ли не в полный голос сказал он. – Это добром не кончится. Давай обратно, пока не поздно.
И, кажется, собрался на меня прыгнуть, обхватить мускулистыми лапами, придавить всей тяжестью своего огромного тела, но я уже отдалялся, все хуже слышал его испуганный голос, забывал страх перед смертельной опасностью – просто возвращался в собственную жизнь.
В себя я пришел на площадке перед мастерской пана Юзя, среди скопища самых разных автомобилей – новехоньких и дряхлых, вполне приличных и жутко искореженных. Все эти автомобили были горячие, почти раскаленные, потому что светило ослепительное весеннее солнце, и я вынужден был сощуриться, чтобы хоть что-нибудь разглядеть.
Меня прилично снесло, почти в конец нашей улочки, но ведь, когда я убегал, впервые самостоятельно воспользовавшись нашей тайной, Себастьян всячески старался мне помешать. Да и Себастьяна сносило, если он был не в форме или сильно взволнован.
Я не успел ни о чем толком подумать, потому что пан Юзек, переставлявший очередную бешено ревущую машину, сразу меня заметил. Он с такой силой дернул ручной тормоз, что тот заскрежетал, а зад несчастного автомобиля подпрыгнул на метр.
– Держите его, это он! – закричал застрявший в тесном салоне пан Юзек, из машины указывая на меня пальцем своим помощникам.
Несколько подмастерьев моего возраста или чуть постарше, с головы до ног перепачканных смазочным маслом, кинулись ко мне, размахивая огромными гаечными ключами; у одного даже была тяжеленная заводная ручка. Но я не стал дожидаться, пока они подбегут, и, не раздумывая, бросился к развалинам, на которых росли чахлые березки и было много укромных местечек. Свора черных гномов с устрашающими воплями полезла за мной на гору кирпичей.
– Держите его, это он корежит кузова! – ревел пан Юзек, жестами управляя погоней.
Дело оборачивалось скверно. Я был ужасно измотан и не испытывал ни малейшего желания драться. А рассчитывать, будто кому-то захочется выслушивать мои объяснения, что, мол, я не виноват, что я никогда не корежил кузова чужих машин, естественно, не приходилось.
– По глушителю его, ребята! По карбюратору стервеца! – неистовствовал внизу пан Юзек.
Но тут, когда я уже совсем пал духом, случилось нечто крайне странное. Во двор мастерской пулей влетел огромный, багровый от ярости мужчина. Подбежав к пану Юзеку, он схватил его за отвороты халата и одним легким движением ловко вытащил из машины. Я услышал протяжный треск рвущейся материи, отчаянный вздох, а затем дикий вопль. Юные подмастерья перестали меня преследовать, и я, потрясенный непонятной сценой, остановился на верху развалин.
– Ты, скотина! – выл багровый великан, безжалостно тряся пана Юзека. – Испортил мне машину, загубил движок!
– Минуточку, спокойно,– прерывающимся голосом пробормотал владелец мастерской. – В чем дело, позвольте узнать?
– Я тебя в клочья разорву, сгною в тюряге! Ты у меня по миру пойдешь!
– Пустите, я вызову милицию.
– Милицию? – застонал багровый. – Это я вызову милицию!
Набрал воздуху в легкие, еще сильней тряханул механика и оглушительно закричал:
– Милиция, милиция!
Ошалевший от страха пан Юзек, похоже было, хотел брякнуться перед клиентом на колени, но только повис в его беспощадных руках.
– Ради бога, что случилось? – смиренно прошептал он, озираясь по сторонам в поисках аргументов в свою защиту.
– Что случилось? – зарыдал багровый гигант.– Вы спрашиваете, что случилось? Вы, владелец этой шараги, где мне не залили масла в двигатель?
– Поршни заклинило? – догадался пан Юзек.
– Да, да, да! – завопил клиент и швырнул механика на землю.
Какой-то другой клиент, до сих пор робко стоявший в сторонке, поспешно приблизился.
– А у меня, – пожаловался он, – у меня тут украли запаску. Совершенно новую.
Пан Юзек, кажется немного придя в себя, с трудом поднялся с земли.
– Франек, ты залил масло?
Один из моих преследователей, держащий в руке огромный невероятно грязный кусок брезента, сплюнул сквозь зубы.
– А то. Сколько надо. Под завязку.
– Значит, через несколько километров все к черту вытекло! – затопал ногами клиент.
Пан Юзек расплылся в улыбке.
– А-а-а, понимаю. Малый забыл завинтить крышку.
Тут багровый со звериным рыком бросился на пана Юзека. Владелец мастерской ловко увернулся и кинулся в подворотню, а оттуда на улицу, где сподручнее было удирать.
– Присматривайте за кассой! – на бегу крикнул он помощникам.
Я беспрепятственно вернулся домой. На лестнице столкнулся с той самой дамой, которая имела обыкновение закусывать возле мусорных ящиков. Увидев меня, она искривила в улыбке лицо интенсивно-фиолетового цвета и сказала приветливо:
– Здравствуйте, молодой человек.
– Здрасте.
– Если в ведерко попадет какой-нибудь закусон, вспомни про нас, сынок.
– Хорошо.
Цвет ее лица немного напоминал бутылки, из которых они там, около контейнеров с мусором, пили. Я пошел дальше, а она стала стучаться в очередную дверь, пытаясь состроить жалобную мину; давалось ей это нелегко, поскольку в глазах еще сверкали предназначенные мне игривые огоньки.
Открыла мне мама.
– Где ты пропадаешь? Все уже давно вернулись из школы.
– Помогал одному парню делать уроки,– опять соврал я, и опять с отвращением. Дорого мне, однако, обходились добрые намерения.
– Мы сейчас идем к Цецилии.
– А что случилось?
Мама загадочно улыбнулась и не ответила. В комнате пани Зофьи ревело радио страшным голосом полузадушенного человека, но это был всего лишь ее любимый певец.
Отец сидел перед телевизором и угрюмо смотрел передачу про мелиорацию лугов. На нем был полосатый купальный халат, а это означало, что у него муторно на душе. Мама в таких случаях начинает энергично заниматься уборкой, переставляет мебель и устало вздыхает, давая отцу понять, что он лентяй и ничего не делает по дому. А отец сердито бросает в пространство: «Я думаю». Но сегодня мама демонстрации не устраивала.
– Тебе кто-то уже несколько раз звонил, – мрачно сказал отец.
Я догадался, кто мог звонить, и сердце у меня подпрыгнуло.
– Мне?
– Я же говорю: тебе.
– А, это один приятель.
– Не приятель, а взрослый. Как-то странно разговаривает. У тебя есть знакомые шоферюги?
– Наверно, отец одного малого. Тот никогда не знает, что задано.
Я невольно положил руку на трубку, чтобы кто-нибудь меня не опередил. Никакие приятели мне не звонят. Ровным счетом никто, хотя поначалу пытались. Сам я звонить почему-то боюсь. Уж лучше сходить и спросить. Я вообще не умею говорить по телефону. И самое мучительное для меня – паузы, когда собеседник нарочно умолкает в расчете, что я поддержу разговор.
