Александр Рекемчук - Дочкина свадьба
Старуха истово крестилась на противоположную сторону улицы.
Царев, чуть отстранив Павла Ивановича, выглянул в другое окошко.
Что за чушь?
На противоположной стороне улицы, в том самом месте, на которое крестилась арбатская старуха, был бассейн «Москва». Дмитрий Николаевич не раз приезжал сюда купаться с Наташкой и Верочкой.
Вровень с землей распласталась громадная чаша, и оттуда, из этой чаши, валил крутой пар. Плотные клубы пара, отделяясь от воды, смешивались, тучнели, наплывали один на другой, громоздились, росли, поднимались в небо, и там, уже вверху, они превращались в округлые купола, позлащенные зимним солнцем…
А старуха все стояла и крестилась на купальный бассейн «Москва».
— Ну и ну, — подивился Царев, хотя он и видывал немало сумасшедших старух.
— Так ведь здесь раньше храм был, Христа-Спасителя, — объяснил Павел Иванович. — Снесли его.
— Невидим град Китеж, — с обычной своей загадочной усмешкой отозвался позади Лясковец.
Двинулись.
— Что, Дмитрий Николаевич, — продолжил беседу водитель, — скоро поедем рыбку ловить? В Пирогово.
— Поехать-то поедем, — вздохнул Царев, — да не скоро. Сколько еще до лета!
— Скоро, — убежденно сказал Павел Иванович. И, помолчав, добавил: — А вот, говорят, на Оке щуку поймали с двумя головами. Щука одна, а головы две… Это как, Дмитрий Николаевич, если разобраться по науке: из-за радиации?
Царев поморщился. Опять эти смежные отрасли! Но ответил:
— Видишь ли, Павел Иванович, то, что с двумя головами — не чудо. А то, что в Оке еще ловятся щуки — вот уж, правда, чудо из чудес!
Обернулся к Лясковцу: оценил ли заместитель?
Заместитель оценил.
6
Дмитрий Николаевич, наказав Гале, чтобы никого не пускала, не соединяла ни с кем, уселся за письменный стол и придвинул к себе толстую ледериновую папку.
Но тут же вспомнил об Овсюке, о сделанном приглашении. По своему личному, минующему секретаршу, телефону он позвонил Степану Васильевичу, метру «Арагви», договорился насчет столика. Потом позвонил Женьке и сказал, чтобы к половине седьмого была во всей красе — он заедет за ней.
И раскрыл папку.
Бегло, но, вместе с тем очень дотошно, быстро вникая в смысл и так же быстро находя решения, он прочитывал бумаги и размашисто, наискосок писал резолюции: «Тов. Лясковцу Б. Я. Подготовьте приказ». «Отделу кадров. Разберитесь и доложите». «Тов. Капустину И. П. Повторный запрос. Почему задержались с ответом?»
В уголке очередной бумаги стоял хорошо знакомый Цареву гриф начальника главка.
«На Ваш № 281/II от…»
Так. Так… Что?!
Царев почувствовал, как липкий пот мгновенно покрыл лоб.
Он прервал чтение на полуфразе, вынул из пачки сигарету, щелкнул зажигалкой, затянулся дымом — все это очень медленно, будто стараясь выиграть время у самого себя.
И так же медленно начал читать снова.
«Начальник Главного Управления… Директору института тов. Цареву Д. Н… На ваш № 281/II… детально рассмотрев представленные институтом предложения о широком распространении метода обработки данных сейсмической разведки с помощью машинно-счетных установок и специализированных партий, считает нецелесообразным и преждевременным… ввиду неизбежного удорожания, в связи с этим, общих разведочных работ, необеспеченности кадрами специалистов по электронно-вычислительной технике, а также отсутствия помещений, приспособленных…»
Царев придавил окурок в пепельнице так, что стало больно ногтям.
«…наряду с тем считает, что разработанная институтом методика имеет серьезное научное значение в перспективном плане».
«Г. Зяблов» — отпечатано в конце бумаги. И перед этими машинописными буквами — знакомая, крохотная, как вензель на перстне, закорючка: «Зябл».
Живая подпись живого Зяблова. Того самого, которого он только что видел мертвым, лежащим в гробу, с раскинутыми врозь ступнями ног и сложенными на груди восковыми руками. Одна из этих рук вывела привычную закорючку. Теперь она была мертва и смиренна, рука. Закорючка оставалась живой и неумолимой.
Нет, это немыслимо. Какая-то чертовщина…
Царев нажал кнопку.
В дверях появилась Галя.
— Когда вы получили это?
Секретарша подошла к столу, заглянула в бумагу.
— Вчера, Дмитрий Николаевич. С курьером.
Вчера. А Зяблов умер третьего дня. Значит, мог подписать еще во вторник. Или даже в среду — в тот же день, когда прямо в кабинете его наповал прострелил тромб. Может быть, даже в тот же час, в тот же момент. Он повалился на стол, его унесли, а на столе осталась лежать подписанная бумага. Потом ее отправили в канцелярию, и там она прокантовалась еще денек, потом ее зарегистрировали в «исходящих», вручили курьеру.
И если бы этот тромб вырвался из вены секундой раньше, бумага осталась бы неподписанной. И тогда можно было бы надеяться…
Надеяться? При чем тут надежда! Ведь все, что здесь написано, в этой бумажке, — глупость, идиотизм. Даже останься Зяблов жив, Царев, не колеблясь, ринулся бы в бой. А тут всего-навсего предстояло схватиться с мертвецом…
— Бориса Яковлевича, — приказал Царев секретарше.
И когда тот вошел, сунул бумагу ему под нос — как фигу.
— М-да, — сказал Лясковец, прочтя. — Вы, кажется, соглашались на Государственную?
— А что? — грозно навис над ним Царев.
— Ничего… — Борис Яковлевич спокойно и грустно посмотрел ему прямо в глаза. — Это — каюк.
— Каюк?
— Да.
— Увидим, — тяжело задышал Царев. И снова ткнул кнопку звонка. — Галя, соедините с Башкатовым.
Лясковец вяло махнул рукой.
— Ты что машешь? Башкатов поддерживал наше предложение?
— Поддерживал.
— А кто теперь будет начальником главка?
— Башкатов.
— Ну?..
Вошла секретарша.
— Дмитрий Николаевич, Башкатова нет на месте.
— Как нет?
— Нет.
— Позвоните в приемную министра. Вероятно, он там.
— Я звонила. Нету. Министра тоже нет. Никого нет.
— Что за ерунда!.. — возмутился Царев и сам потянулся к телефону.
Но Лясковец остановил его жестом.
— Не надо, Дмитрий Николаевич. Они все — там.
— Где там?
— На Новодевичьем. Ведь похороны.
— Ах, да…
Царев в досаде заскреб подбородок. Но тут же, найдя решение, сказал Гале:
— Вызовите машину.
— Дмитрий Николаевич… — Лясковец одной рукой остановил в дверях секретаршу, а другой умоляюще, миротворчески осенил уже вскочившего из кресла шефа. — Не надо. Завтра.
— Завтра суббота. Выходной.
— Ну, в понедельник.
Царев, недобро раздувая ноздри, склонился к своему заместителю, заговорил вполголоса:
— А что я сегодня скажу Овсюку? Ты знаешь, как они ухватились за это!.. Что мы ему скажем вечером? Или будем анекдотами пробавляться?
И уже категорически распорядился:
— Машину.
7
Павел Иванович с трудом нашел место для стоянки, еле втиснулся. Одна сторона улицы, где кладбищенские ворота, была сплошь уставлена похоронными автобусами и все теми же «Чайками» и «Волгами». А вдоль другой бровки выстроились друг за дружкой импозантные «Мерседесы», хвостатые «Шевроле», горбатенькие «Фольксвагены», изящные «Таунусы». Но эти приехали не на кладбище, а к расположенному напротив Новодевичьего магазину с вывеской «Berioska». В этой «Бериозке», как знал Царев, располагая свободно конвертируемой валютой, можно было купить все: от русского птичьего молока до японского лысого черта.
Царев перебежал улицу, миновал ворота, торопливо зашагал по заснеженной аллее кладбища.
Справа и слева теснились гранитные и мраморные надгробья. Самые искусные и дорогие были спеленаты на зиму целлофаном.
Издали донеслось:
— «…мы провожаем в последний путь…»
Ему почудилось, что не только эти слова, но именно этот же голос он уже слышал два часа назад.
Однако это оказалось не началом речи, а концом.
Многоголосо и тягуче рявкнули трубы военного оркестра. И теперь это уже был тот самый шопеновский похоронный марш, мелодия которого всегда и пленяла слух, и приводила в смятение душу Дмитрия Николаевича.
Он поневоле замедлил шаг. Может быть, и вправду не следовало приезжать сюда?..
«Трам-там-та-там… та-ам-татам-татам-татам… Трам-там-та-там…»
Он ощутил, как гнетущая тяжесть сразу навалилась на его плечи.
Но в это мгновенье бой барабана вдруг сломался, разрушился, а в слаженный аккорд труб врезался фальшивый и дикий звук.
По эстакаде Окружной дороги, расположенной за кладбищем, несся громыхающий состав. Бесконечный состав нефтяных цистерн. Пронзительно сигналил тепловоз.
Царев встряхнулся, распрямил плечи.
Слева, с площадки, отведенной для прощальных митингов, потянулась процессия.
