Хосе де ла Куадра - Морская раковина. Рассказы
Послушник самодовольно улыбался.
Да… как славно говорить «ты» такому важному толстяку, такому чистому, румяному.
Ты… Ты… Ты…
Будто самому богу.
Ведь бог тоже позволяет говорить ему «ты».
До чего это здорово!
Была в жизни Мосолыжки и тяжелая полоса. Страшное время. Правда, она не часто вспоминала об этом. Ей казалось, что всегда было так, как теперь… всегда нищая, попрошайка…
Она не утруждала свою память.
Только порой, ни с того ни с сего, вставало перед глазами женское лицо. Мама?.. Нет, нет — бабушка. Вроде бы она… Вот они обе идут по нескончаемому полю, залитому солнцем… Идут, взявшись за руки… А вот они спасаются бегством от злющего сторожа какой-нибудь асьенды, а то и от разъяренного быка.
Потом город…
Они приехали ранним утром на пароходе. На одном из тех пароходов, которые возят молоко с дальних пастбищ…
И, снова взявшись за руки, они брели по городу. Только теперь им нужно было прятаться от автомобилей… Но однажды страшное чудовище на колесах раздавило бабушку. Приехала карета с красным крестом и увезла се навсегда.
Мосолыжка осталась совсем одна. Впереди были только улицы, широкие, обрамленные нарядными домами с теплыми подъездами, где можно было и переночевать.
Улицы… улицы… Монетки в пять сентаво.
Скоро у нее появилась «комната».
Комната!
Три сукре в месяц. Платить каждую неделю.
Дела шли не так уж плохо. Бывали дни, когда ей перепадало шесть, а то и семь монет в пять сентаво… Тогда Мосолыжка устраивала себе праздники. Как-то раз даже в воскресенье осталась дома. Счастливая. Уминала подгнившие апельсины и от нечего делать пересчитывала стебли тростника, которыми были обшиты стены.
Так все и шло, пока не настала тяжелая пора в ее жизни.
Однажды Мосолыжка возвращалась домой позже обыкновенного.
В церкви Милосердия служили девятины, и она дотемна простояла на паперти, дожидаясь выхода молящихся.
Улицу Легуа Мосолыжка пересекала уже в непроглядной темноте. Но ей, знавшей дорогу наизусть, нечего было бояться.
Внезапно ее окружила компания парней. Все они изрядно напились. От них разило винным перегаром и блевотиной. Ее повалили. Сначала один… потом второй… Их было пятеро. Мосолыжка, потеряв сознание, так и пролежала всю ночь на куче мусора…
Наутро на нее наткнулись полицейские.
Они доставили несчастную в ближайшую больницу.
Пришел какой-то щеголеватый молодой человек. За ним — другой. Они обследовали Мосолыжку.
Она рассказала все, как было.
Молодые люди слушали с ехидной ухмылкой.
— Вот шлюха! Ведь сама пошла на это, а теперь плетет…
— Что вы, нет… нет!
— Ну, разумеется…
Оба разразились громким хохотом.
Мосолыжка рассвирепела. На молодых людей обрушился поток самой отборной ругани. Но оба щеголя, не в пример квартирным соседям, не пустили в ход кулаки, и она решила, что они ничего не поняли.
Один из них сказал:
— Так или иначе, но она была девушкой… факт установленный…
— Да. Просто поразительно.
— Что же, бывает и так. Ну теперь-то она узнает…
— Да, пожалуй…
— Ей уже лет двадцать… Самая пора…
— Ну, а нам-то какая забота?
— А изнасилование? Это же преступление?
— Послушайте, дорогой… неужто вы допускаете…
— Откровенно говоря, как-то не верится…
И они удалились.
На следующий день Мосолыжку выгнали из больницы.
— Проваливай отсюда, потаскуха, — бросила возле двери хмурая монахиня.
Мосолыжка показала ей язык и вышла на улицу.
И снова выпрашивала деньги…
— Подайте милостыню, красавчик…
Но прохожие смеялись.
— Что же тебя не жалеют те, кому ты не пожалела?
— Кто тебя повалил, тот пусть и возится с тобой!
Пускали и еще похлеще. Еще оскорбительнее.
Мосолыжка недоумевала. И с удивлением приглядывалась к своему животу, который распухал, увеличивался с каждым днем.
Однажды ей стало совсем невмоготу. Она рухнула посредине улицы, словно придавленная страшной тяжестью.
Приехала карета с красным крестом. Мосолыжка отчаянно сопротивлялась: плакала, отбивалась руками и ногами от санитаров. Она помнила, что точно такая же карета навсегда увезла от нее любимую бабушку.
Мосолыжку насильно увезли в родильный дом.
И с трудом втолкнули туда.
Через неделю ее уже выписали.
Она задержалась у дверей, глядя на приветливую улицу, — улицу, которая принадлежала и ей, и всем остальным. Какая-то рвань едва прикрывала ее тело. А на руках был жалкий, теплый комочек, завернутый в тряпки…
Сын…
Субботнее утро занялось сумрачной, непогожее. В полдень хлынул ливень. Мосолыжка укрылась в каком-то подъезде, надеясь, что погода скоро разгуляется. Холод, пронизывающий, колючий, пробирался к телу, и ее трясло как в лихорадке.
Мосолыжка крепко прижимала к себе сына. Он спал, и она, оберегая его сон, забывала выпрашивать милостыню у редких прохожих. Даже злилась, когда кто-нибудь говорил слишком громко.
— Иди своей дорогой, — цедила она сквозь зубы.
И, показывая на ребенка, добавляла тихонько:
— Не видишь, что ли? Маленький спит.
А потом глядела на сына долгим, ласковым взглядом.
Вдруг насторожилась, обмерла… Ей почудилось, что ребеночек не дышит… Да?.. Нет, дышит… только очень тяжело и как-то сильно сопит носиком.
Мосолыжка принялась тормошить его, трясти… Но он не просыпался.
Ей стало очень страшно. И она бросилась бежать по улице под проливным дождем. Возле амбулатории, где лечат бесплатно, остановилась. Приемная была набита битком. Мосолыжка попробовала оттолкнуть привратника и войти. Но он не пустил. Пришлось смириться и ждать.
Наконец настала ее очередь.
Врач осмотрел ребенка.
— Спасите его… я боюсь, что он умрет… слышите, я боюсь…
Врач помолчал и потом глухо, словно обдумывая что-то вслух, сказал:
— Воспаление легких… Необходимо ребенка согреть и поить этой микстурой.
Он протянул ей рецепт.
— Амбулаторская аптека уже несколько дней как закрыта. Здесь ты лекарства не получишь. Купи где-нибудь в городе.
— Хорошо.
Мосолыжка посмотрела на него испытующе и настороженно.
— Он не помрет?
Врач пожал плечами.
— Как знать… болезнь серьезная… Ухаживай хорошенько — тогда, может, и не умрет. Лекарство купи поскорее… Не мешкай… Давать будешь каждый час по ложке.
— Ладно.
Мосолыжка кинулась в знакомую аптеку, которая находилась на площади святого Франциска, и заказала лекарство.
— Сколько? — спросила она.
— Два сукре.
Заплатила в кассу, и ей тотчас выдали долгожданное питье.
Только тут она и спохватилась, что ей не хватит денег на квартиру… Ну все это ничего… Она попросит хозяина подождать… Что с него станется?! Он все поймет… ведь ребеночек болен… она попросит.
Торговый агент повстречался Мосолыжке у самой аптеки.
— Я вот, хозяин, не могу заплатить сегодня…
— Что такое?
— Я в понедельник заплачу… обязательно.
Мосолыжка пыталась объяснить. За всю свою жизнь она ни разу не говорила так много слов подряд.
Торговый агент слушал молча, нехотя, с безучастным видом.
— Гляди, гляди, — только и сказал он.
И ушел.
Допоздна Мосолыжка не уходила из подъезда аптеки. Она выпросила ложку и, узнавая время у служащих, каждый час поила ребенка.
В семь вечера ей пришлось уйти.
Дождь хлестал еще сильнее.
Она закутала как могла своего больного сына. Он так и не открывал глаз. Спал с самого утра. Сколько она его ни тормошила, он не просыпался. Ни разу не просыпался.
Кое-как Мосолыжка добрела до своего дома.
Каждое утро она закрывала свою дверь на деревянный засов. Он и теперь был на месте. Но на двери висел еще и большой замок, из которого торчала записка.
Мосолыжка читать не умела и потому не могла узнать, что было в записке. Зато отлично знала, что означал этот замок.
Всякий раз, когда кто-нибудь из квартирантов не платил вовремя, на его двери появлялся такой же замок.
Мосолыжке приходилось это видеть…
На соседней церкви пробило восемь…
Потом пробило девять…
Дул пронзительный мокрый ветер. Дождь не унимался.
Мосолыжка села на приступки возле своей двери.
Она не смела сбить замок. Да у нее бы и сил не хватило. А если бы и хватило, она никогда б не решилась пойти на такое.
Ведь тех, кто ломает замки, сажают за решетку. А там избивают палками.
Обо всем этом думалось как-то вскользь, словно в тумане.
Закоченевшая, она так и сидела под неумолимым небом, склонившись всем телом над ребенком, закрывая его от потоков холодного дождя.
Временами ее душили слезы.
