Дуглаc Абрамс - Потерянный дневник дона Хуана
Вторая сценка изображала изгнание Адама и Евы из рая. Даже на расстоянии было хорошо видно, как сначала змей соблазняет Еву, а потом Ева соблазняет Адама. Когда Ева протянула Адаму яблоко, маркиз повернулся ко мне и сказал:
— Кармелиты правы — в Севилье у дьявола гораздо больше рук, чтобы соблазнять.
Я посмотрел мимо него на донью Анну и кивнул.
На третьей платформе был изображен замок Святого Хорхе, главного здания инквизиции. Над бутафорскими пушками вился дымок.
— Дон Педро, позвольте задать вам один вопрос, — прошептал я, продолжая глазами следить за шествием. — Какого рода оскорбление нанес вам командор, что вы так стремитесь ему отомстить?
Маркиз отозвался не сразу:
— Почему обязательно оскорбление?
Следом двигалась группа людей, которые бичевали себя кнутами. Алая кровь стекала по их обнаженным спинам. Некоторые и действительно пребывали в религиозном экстазе, однако многие просто рисовались перед красивыми женщинами, нарочно стараясь забрызгать их своей кровью. Кое-кто расценивал самобичевание как неплохой способ ухаживания и проявление истинной любви.
— Дон Педро, могу ли я обсудить с вами…
Командор обращался к маркизу, однако, узнав меня, замолчал и напрягся, будто перед сражением. Его челюсть подалась вперед, глаза сузились.
— Командор, вы знакомы с моим другом доном Хуаном?
— К сожалению, знаком, и меня удивляет, что вы называете этого человека своим другом, — с этими словами он отвернулся и отошел.
Прежде чем последовать за ним и уйти с балкона, маркиз бросил в мою сторону:
— Нечего сказать, умеете вы снискать людское расположение.
В этот момент я заметил, что донья Анна тоже исчезла. Я отправился на поиски и вскоре увидел, как они с дуэньей, перешептываясь, спускаются по лестнице в сад. Пока я размышлял, не последовать ли за ними, из библиотеки послышался голос командора, и я решил, что будет разумнее сначала подслушать его разговор с маркизом.
— Я ценю вашу дружбу, дон Педро, и доброту, которую вся ваша семья проявляла к моей в течение многих лет. И все-таки я не могу исполнить вашу просьбу.
— Каждый человек, командор, имеет свою цену.
— Мою честь и честь моей семьи купить невозможно.
— Вы огорчаете меня, милейший дон Гонсало! Я так надеялся, что мне не придется… Однако вы не оставляете мне выбора.
Подглядывая в дверную щель, я увидел, как он повернулся к командору спиной.
— Совершенно случайно в мои руки попали сведения, которые могли бы некоторым образом компрометировать вас и вашу семью.
— Мне нечего скрывать.
— Боюсь, что это не вполне так. Видите ли, командор, человек, который хоронил вашу жену, сообщил мне… что в одном гробу было два тела.
Впервые я увидел на лице командора страх. Маркиз подошел к приоткрытой двери, и я отпрянул, прижимаясь к стене. До меня донеслись его слова:
— Может быть, теперь мы сможем обсудить мое предложение?
Я попытался подобраться к окну библиотеки через балкон. Однако там я обнаружил дуэнью Люпэ, которая тоже подслушивала. Возможно, командор догадывался об этой маленькой слабости, потому не доверял дуэнье и даже пытался избавиться от нее на невольничьем рынке.
Разумеется, мне было очень любопытно узнать подробности насчет двух мертвых тел (жертвы убийства?), но еще больше меня занимало одно живое тело, которое я намеревался узнать получше. Застать донью Анну без присмотра дуэньи было редкой удачей, и я поспешил вниз. В моей крови проснулся азарт охотника.
Прогулявшись по саду, я вошел в помещение, где маркиз обычно отдыхал во время сиесты. Это была моя любимая комната, и я слегка прикрыл глаза, ослепленный позолотой на стенах, покрытых резьбой, изображающей многочисленные эротические сцены из языческих мифов. Подле каждой стены стояли кушетки с изогнутыми, подобно греческим лирам, спинками. Потолок поддерживали позолоченные кедровые балки.
Оттуда, сквозь арочный проем окна, я увидел донью Анну, стоящую ко мне спиной. Мое сердце забилось, и я подошел поближе. Плотный ворс турецкого ковра приглушал мои шаги. Лицо доньи Анны было обращено в сторону пруда. Ветви большой смоковницы с неохватным стволом затеняли водную гладь и касались окна. Донья Анна пыталась дотянуться до спелой фиги. Однако огромный сочный фрукт, размером с ее кулак, висел слишком высоко. Я вскочил на выложенный плитками подоконник, вынул шпагу и отсек ветку так ловко, что фрукт упал прямо к ней в руки.
Она вздрогнула и обернулась.
— Поступок, достойный настоящего мужчины: рубить шпагой то, что можно просто взять.
В ее голосе едва ли присутствовала благодарность. Она небрежно бросила ветку с фигой на разделяющий нас подоконник.
— Но вы не могли до нее дотянуться.
— Я вовсе не нуждалась в вашей помощи.
— Приношу свои извинения. Я просто пытался завоевать ваше расположение и искал повода заговорить с вами.
— Я не настолько безрассудна, чтобы прилюдно беседовать с вами, — сказала она, глядя в сад, где за каждым кустом могли притаиться любопытные уши.
— Тогда давайте поговорим без свидетелей. — Я жестом пригласил ее пройти в комнату для сиесты.
— С таким человеком, как вы, я вообще не стану разговаривать.
— И каков же я, по-вашему?
Она молча отвернулась, и я ответил вместо нее:
— Разве не одни и те же страсти живут в сердце каждого сына Адама, будь они скрытыми, как у Авеля, или явными, как у Каина?
— Не у каждого человека репутация, подобная вашей.
— Репутация или слухи? — возразил я.
— Какая разница? — В ее тоне прозвучало полное безразличие.
— То, что люди рассказывают обо мне, иногда бывает правдой, а иногда… почти правдой.
Помимо воли она улыбнулась. Однако через мгновение выражение лица ее вновь сделалось строгим, и я понял, что для обольщения мне нужно избрать другой подход.
— Мне жаль, вчера я вынужден был вмешаться.
— Вы нажили врага в лице моего отца.
— Я пытался подружиться с его дочерью.
— Напрасно старались. Меня не интересуют ваши игры галантедоров.
— Вы правы, донья Анна, это действительно игра. Но игра честная и наиболее приятная из всех доступных развлечений.
Она повернулась ко мне спиной, однако не уходила.
— А по-моему, вы просто боитесь.
— Неправда, я не боюсь ни вас, ни вашей игры.
Она снова повернулась ко мне лицом, потому что гордость не позволяла оставить мои слова без ответа.
— На вашем месте я бы испугался.
— Равнодушие и страх — не одно и то же.
— Вы сказали «равнодушие»? Неужели вчера на невольничьем рынке я неправильно истолковал ваш взгляд?
— Неправильно, если вы приняли его за проявление интереса.
— У меня было такое чувство, будто вы заглянули мне прямо в душу.
— Просто мне было любопытно.
— Любопытно что?
— Любопытно узнать, что за человек может выбрать такую жизнь.
— Человек, который боготворит женщин.
— Идолопоклонник?
— Возможно. По крайней мере, так говорят священники.
— Что ж, меня не интересуют те, кто поклоняются идолу. Я бы предпочла связать судьбу с человеком, который поклоняется любви.
— Но страсть является проявлением любви, разве не так?
— Вот какова ваша страсть, — она кивнула в сторону стены, на которой, в числе других, была изображена сцена обольщения Леды. — Страсть галантедора — всего лишь похоть.
Зевс, принявший обличье огромного лебедя, не уступающего ростом прекрасной спартанке, держал Леду за шею своим клювом, раздвигал лапами ее бедра и хлопал крыльями по ее обнаженной спине. Взгляд Леды был обращен вниз, и по ее лицу невозможно было понять, доставляет ли ей удовольствие этот союз.
Я был удивлен тем, что донья Анна не смутилась и не покраснела при виде панно с изображением плотских утех, которое маркиз привез в Испанию тайком, в обход инквизиции.
— Вас не смущает языческое искусство? — спросил я с любопытством.
— Я выросла на гасиенде и хорошо знаю повадки животных.
Должно быть, устав от жары, она опустилась на подоконник рядом со мной. При этом я оставался внутри комнаты, а донья Анна продолжала скромно глядеть в сад. Мне эта ситуация показалась забавной, и я продолжил свое наступление:
— Вы не допускаете мысли о том, что существует истинная страсть, а не просто похоть? Взгляните сюда.
Я показал на скульптуру обнаженной Афродиты, возлежащей на софе. Сама поза греческой богини, прикрывшей глаза и откинувшей голову, говорила о плотском удовлетворении.
— Это не более чем мечты, — возразила донья Анна. — Истинная страсть, о которой вы говорите, возможна только в браке, потому что страсть без любви остается всего лишь похотью — алчной и бесплодной.
Она вскинула подбородок, как бы ставя последнюю точку в нашем споре, который закончился ее безоговорочной победой. Мы немного посидели в интимной тишине. Я взял ветку, лежащую между нами на подоконнике, и сорвал фигу. Фрукт легко скользнул в мою ладонь, и, припомнив слова маркиза, я подивился сам себе. Что мешает мне встать и уйти наверх к какой-нибудь даме, чье желание вполне созрело и готово упасть в мои руки? Я снял зеленую кожицу, обнажив влажную розовую мякоть. Плод распался на две половинки, одну из которых я предложил донье Анне. Но девушка отвернулась.
