Нил Шустерман - Громила
ТЕННИСОН
41) Incommunicado[19]
У дяди Хойта не было похорон.
Его бывшая супруга попросила кремировать его, а урну отослать ей в Атланту. Интересно, чтó горящие гневом женщины делают с прахом их бывших мужей? Во всяком случае, дядюшке легче, чем Брюстеру, у которого выдалась просто адская неделька.
ПЯТНИЦА: Дядя Хойт умирает при таинственных обстоятельствах.
СУББОТА: От Брюстера нет никаких вестей, так что нам приходится довольствоваться слухами, и не только о том, как всё это произошло, но и о том, где Брю с Коди сейчас. Мы с Бронте ничего, совсем ничего не знаем и попросту сходим с ума. Достоверных сведений нет вообще, а от того, что мы слышим, волосы встают дыбом. Варианты ответов, выберите верный:
А) «Говорят, Громила застрелил дядюшку и дал дёру».
Б) «Говорят, Громила задушил дядюшку, и теперь с этим разбирается ФБР»
В) «Говорят, дядюшку замочила мафия, а Громила теперь под программой защиты свидетелей».
Г) «Говорят, у Громилы вообще никогда не было дяди, а Ральфи Шерман[20] утверждает, что у них в подвале нашли материалы для изготовления атомной бомбы».
Мы — единственные, кто близко знает Брю, и потому можем смело утверждать, что правильный ответ — это
Д) Ни один из вышеперечисленных.
ВОСКРЕСЕНЬЕ: Бронте, в жизни никого не ударившая — если не считать меня — на улице вцепляется в волосья какой-то чирлидерше, посмевшей обозвать Брюстера психом. Молодая леди теперь ещё долго будет лишена возможности трясти своими помпонами. «Добро пожаловать на Тёмную Сторону», — говорю я сестрице. Она почему-то не смеётся.
ПОНЕДЕЛЬНИК: По школе проносится известие, что при вскрытии в мозгу дяди Хойта обнаружили тромб. Инсульт. Однако слухи уже разгулялись вовсю, их не остановить, и особо тупые шепчутся по углам: мол, инсульт — это для отвода глаз, на самом деле Громила укокошил своего родственничка. От самого Брюстера — ни слова.
ВТОРНИК: Бронте берёт в оборот нашего школьного психолога — долговязого, похожего на удава типа, который, по моему мнению, отнюдь не распространяет вокруг себя ауру безопасности и доверия. Поначалу тот ни в какую не колется, отговариваясь личной тайной пациента, но Бронте мастерски умеет заговаривать змей.
Наконец, она немного успокаивается — ей удаётся вытащить из удава кое-какие достоверные сведения. Брю и Коди сейчас живут у соседки, миссис Гортон — когда-то она была учительницей Коди в подготовительном классе, а теперь на пенсии. Миссис Гортон увидела полицию у дома Брю, забеспокоилась, а поскольку социальные службы так и не отреагировали, то она забрала ребят к себе.
Прошли ещё целые сутки, прежде чем социальный работник соизволил появиться на пороге её дома.
СРЕДА: Наконец-то Брю позвонил нам. Теперь картина немножко прояснилась. По всей вероятности, мистер и миссис Гортон — важные персоны в их церковном приходе, что означает: они — Столпы Нравственности, Образцы Добродетели, и вся их жизнь строится на принципе «Что бы в этом случае сделал Иисус». Проблема в том, что поскольку они сами — образцы, то и Брюстер с Коди тоже должны стать таковыми, то есть живыми свидетельствами милости Божией. Уж кому-кому, а Брю совсем не улыбается привлекать к себе внимание подобным образом.
— Что-то это всё сильно по-гекльберрифински, если хочешь знать моё мнение, — заявляет Бронте, кладя трубку. — Они там держат Брю с Коди под замком и пытаются их «окультурить». Оказывается, это они до сегодняшнего дня не разрешали Брю позвонить мне. А ведь даже в тюрьме узник имеет право на один звонок, разве не так?
Я подозреваю, однако, что у Брю несколько другие причины для того, чтобы стать incommunicado, но на этот счёт я не распространяюсь.
ЧЕТВЕРГ: В школе Брю пока ещё не появился, и никаких сведений о том, когда это произойдёт, и произойдёт ли вообще, нет. Может, социалка переведёт их с братом в какое-то другое место.
Во второй половине дня Бронте наносит Гортонам визит. Она тащит меня с собой — для моральной поддержки.
Дверь нам открывает миссис Гортон.
— Брюстера и Коди нет дома, — говорит она, но её враньё тут же разоблачено: из дверей вылетает Коди и набрасывается на мою сестру с объятиями, едва не сбивая её с ног.
— Брюстер спит, — говорит миссис Гортон, но я успеваю заметить его в окне второго этажа — он выглянул между ставнями и тут же спрятался. Что-то для Образца Добродетели миссис Гортон слишком много врёт.
Она рассказывает, что всю эту неделю врачи мучают мальчиков всякими медицинскими и психологическими обследованиями. Принимая во внимание многочисленные следы побоев на теле Брюстера — без сомнения, причинённые его покойным дядей — у врачей полно работы.
— Мне всего лишь нужно поговорить с ним, — умоляет Бронте.
— Он никого не хочет видеть.
На этот раз миссис Гортон говорит правду, и Бронте это понимает. Вижу, как больно ранит её нежелание Брю увидеться с нею.
— Пожалуйста, передайте ему вот это, — говорит она. — Скажите, что это от Бронте.
Она протягивает бывшей учительнице небольшой томик в обложке пастельных тонов — слащавые стишки, какие продают обычно в киосках с поздравительными открытками. Уж конечно это не та поэзия, которая по душе Брюстеру. Однако миссис Гортон при взгляде на расписанную розочками книжку растрогана почти до слёз.
— Конечно, передам, дорогая.
Мы уходим домой. Миссия провалилась.
— Неужели ты думаешь, что он будет в восторге от этого сюсюканья? — спрашиваю я.
— Это не для него, — объясняет Бронте. — Это для неё. Надо же к ней подмазаться. Тогда в следующий раз она впустит меня!
Поправка: миссия завершилась успехом.
ПЯТНИЦА: Бронте предпринимает собственное расследование и не гнушается подслушиванием. Из разговоров учителей между собой мы узнаём о проблеме:
В ситуациях, подобных нынешней, социальная служба готова перепрыгнуть через собственную голову, чтобы как можно скорее поместить детей к приёмным родителям. Фактически, любой, у кого полицейское досье чисто, может стать опекуном. А поскольку Гортоны уже забрали себе Брю и Коди, они в списке потенциальных опекунов стоят на первом месте. Однако выяснилось, что мистер Гортон в молодости, ещё до того, как нашёл Бога, отсидел шесть месяцев за угон автомобиля; хотя его преступление давно стало достоянием истории и Бог скушал его и не подавился, в глазах закона он запятнан. Чета Гортонов не сможет стать приёмными родителями.
Им, без сомнения, откажут, это лишь вопрос времени. А тогда Брюстера и Коди заберут из дома Гортонов и поместят в государственный дом, где любовь и внимание распределяются по принципу свадебного пирога: чем больше едоков, тем меньше достанется каждому.
42) Диккенсовское
В эти выходные Бронте осеняет Великая Идея. Как я и предчувствовал.
Воскресенье. Мы моем мамину машину. Похоже, скоро начнётся дождь, но эта работа даёт нам возможность ускользнуть из дому. Наши мозги и руки заняты — ну, вы знаете, что говорят про безделье, которое корень всякого зла и всё такое. Мы обрызгиваем машину шампунем, не обращая ни малейшего внимания на то, что одно из окон открыто и внутренняя обивка уже вся насквозь мокрая — всё равно мама ругаться не будет. Она больше на нас не кричит — боится, что мы закричим в ответ; ведь в последнее время у нас против неё куда более мощное оружие, чем у неё против нас. Из чего недвусмысленно следует, что теперь мы с Бронте обладаем сверхвластью в рамках нашей отдельно взятой семьи, а сверхвласти никто в здравом уме не осмеливается бросить вызов. Но если честно, я бы предпочёл, чтобы всё вернулось на свои места и в регионе воцарилась стабильность.
— Гортоны получат отказ, это ясно. — говорит Бронте. — И ты знаешь, что тогда произойдёт. Их засунут в какой-нибудь приют, или в богадельню, или ещё куда...
— Сейчас не времена Диккенса, — возражаю я. — Богаделен давно уже нет. Двадцать первый век на дворе!
Правда, я не имею понятия, что собой представляют современные сиротские приюты. Раз в месяц на ручке нашей входной двери появляется пластиковый пакет жеманного розового цвета с надписью: «Подайте ненужную вам одежду такому-то дому для таких-то-растаких-то детей!» Ещё я в курсе, что Брюстера ужасает перспектива угодить в один из этих приютов.
— Куда бы они ни угодили, ничего хорошего их там не ждёт, — произносит Бронте, выкручивая свою губку так, будто жаждет придушить её.
Я точно знаю, к чему она ведёт — говорю же, что уже давно этого жду, но решаю не портить ей удовольствие самой высказать свои соображения. Прикидываюсь дураком.
