Аллаверды Хаидов - Мой дом - пустыня
Трансляция хоккейного матча закончилась поздно.
— Где отец? — спросил Бяшим, обводя взглядом комнату.
— Правда, где же дедушка?
Заглянули в комнату Юсупа-ага — его там не было. Нехватку кошмы и подушки никто не заметил. Дженнет помчалась на кухню.
— Здесь его тоже нет!
— Может, он на улицу вышел? — предположил Бяшим.
— Какая улица? Уже ведь поздно! — возразила Майса.
— Ну и что ж, что поздно? А если дедушке захотелось избавиться от груза? — сказала Дженнет.
Отец с матерью не поняли ее, но выяснять, о чем она толкует, было некогда. Бяшим схватил с вешалки пиджак и выскочил за дверь. Старика не было. «Вышел воздухом подышать, решил пройтись, возможно, свернул куда. И заблудился. Дома-то все, как близнецы, похожие, — думал Бяшим. — Где же его теперь искать?»
Из конца в конец пробежал он свою улицу, обследовал и близлежащие. Завидев человеческую фигуру, окликал: «Отец!» Редких встречных спрашивал, не встречался ли им старик в тельпеке. Майса, встревоженная не меньше, чем он, то входила в комнату к свекру, то бесцельно переставляла посуду на кухне. Дженнет сообразила: если выйти на балкон, можно будет наблюдать за тем, как папа ищет дедушку. Она рванула балконную дверь и увидела спящего Юсупа-ага.
— Мамочка! — шепотом закричала Дженнет. — А дедушка на балконе! Спит!
6
Стремительная, шумная городская жизнь шла своим чередом, а Юсуп-ага никак не мог привыкнуть, найти в ней место для себя. Наоборот, интерес его к городу угасал, а тоска по родному, привычному становилась все глубже. Он замкнулся, почти перестал выходить из дому, постоянным местом его пребывания сделался балкон. Здесь он лежал, дремал, пил чай, снова засыпал или задумывался. Трудно было определить, спит он или бодрствует. В конце концов Майса напустилась на мужа с упреками:
— Что за жизнь у бедного старика! Не могу на него смотреть, душа разрывается. Ничего не ест, никуда не ходит, почти не встает. Разве ты не видишь, что он тоскует? Неужели не можешь придумать, как развлечь отца?!
— А что придумать? Что? — спрашивал Бяшим.— Сходить в кино или в театр его не уговоришь. От загородных поездок отказывается. Зоопарк вроде бы ему понравился, но и туда он больше не желает ходить. Даже телевизор не смотрит...
— Еще бы! Мы же выбираем передачи для себя. А ему не интересно. Я слышала, как он сказал Дженнет: «Я даже согласен штраф заплатить, лишь бы меня не заставляли смотреть ваш хоккей».
— Что же ему показывать?
— Ну, мало ли что! Например, передачу для работников сельского хозяйства — хоть по телевизору увидит своих баранов. Или концерт бахши Сахи Джапа-рова...
— Придется из-за него второй телевизор покупать,
— Шутишь? Напрасно... О, придумала! Надо пригласить в гости стариков, таких же, как он. Пусть общается. Люди одного поколения скорее поймут друг друга.
— А ты умница, моя Майса!
— Тебя это удивляет?
— Не очень.
— Нахал!
7
В квартире Бяшима стали появляться не совсем обычные гости — почтенные яшули. Первый визит состоялся в субботу. Часов в одиннадцать раздался звонок. Бяшим открыл дверь.
— Вы Бяшим?
— Да.
— Здравствуйте. Я отец Кемала.
— О, здравствуйте, Кадыр-ага, входите, пожалуйста!
— Мой сын сказал мне: «К Бяшиму отец приехал жить в городе, сходи к нему, поздоровайся». Вот я и явился.
Увидев, что гость — человек его возраста, Юсуп-ага оживился, повеселел. Майса быстро накрыла стол, и стариков оставили вдвоем.
— Может, усядемся на ковре? — предложил Юсуп-ага. — Когда я пью чай за столом, никакого удовольствия не получаю.
— Не будем нарушать порядки этого дома, Юсуп. Тем более — стол уже накрыт. Ничего, что я назвал вас просто Юсуп? По-моему, вы не старше меня.
— Мне семьдесят три года.
— Немножко старше. Мне семьдесят.
Кадыр-ага знал, что его собеседник, прирожденный кумли (Кумли — житель пустыни), и тоскует в городе, и он должен занимательной беседой развеять эту тоску. Поэтому Кадыр-ага смотрел на ровесника и напряженно думал: о чем бы завести разговор?
— Ровесник мой, я слышал — вы впервые попали в город, это правда?
— Правда.
— Ну и как? Нравится вам здесь?
— Я уподобился человеку, который сел на чужую лошадь, ничего не зная о ее нраве и повадках.
— Со временем привыкнете. Мне тоже сначала казалось, что я с луны свалился, — такое все в городе было чужое и непривычное.
— А вы давно приехали?
— Давненько. В тысяча девятьсот девятнадцатом. На заработки. В то время Ашхабад был похож на большое село. Дома низкие, глинобитные, улицы кривые, узкие. Красная Армия только что изгнала белых. Многие дома были разрушены, улицы перегружены булыжниками, на железной дороге перевернутые вагоны... Советская власть сказала: надо навести порядок, нужны строители. Вот я и стал строителем. Трудился так, что по ночам кости ныли. Много домов я построил. Я человек, уложивший миллион кирпичей!
Внезапно веселое и гордое выражение на лице Кадыра-аги сменилось горестной гримасой.
— Где вы были осенью сорок восьмого года, Юсуп?
— Где ж мне быть? В песках, с отарой.
— Ох, как страшно тряслась здесь земля в сорок восьмом! Дом, который я построил собственными руками, рухнул, едва я успел выскочить.
— Семья-то ваша не пострадала?
— Могла пострадать, да солдаты вовремя подоспели. Как я благодарен этим синеглазым здоровякам! Они помогли мне вытащить из развалин жену и детей... А многие тогда погибли. В Ашхабаде уцелело всего три или четыре здания.
— Значит, этот город построен заново?
— Да, именно. Теперь строят быстро. За считанные часы собирают дом, в котором можно разместить население целого поселка. Леса теперь требуется гораздо меньше, зато стекла нужно много.
— Бяшим говорит, что сейчас век стекла.
— Правильно говорит. Вот в этой квартире не только окна, но и двери из стекла, а бывают дома сплошь стеклянные...
Гость увлекся и стал подробно рассказывать о новых строительных материалах, о современной строительной технике. Юсуп-ага слушал, не все понимал и незаметно для себя задремал. Когда раздался легкий храп, гость потихоньку встал и вышел в другую комнату, где Бяшим, Майса и Дженнет опять смотрели хоккей. Он к ним присоединился.
Старый чабан проснулся так же внезапно и легко, как заснул. Увидел на столе чайники, пиалушки, угощение и вспомнил, что был ведь гость!
«Я заснул, а он ушел. Когда рядом кто-то сидит да еще разговаривает с тобой, заснуть очень невежливо. Правда, в степи это не считается невежливым. Там, если ты задремлешь, собеседник начнет дрова для костра собирать либо повернет отару. Проснешься — он продолжит рассказ. Великое дело вздремнуть на полчасика. И силы возвращаются, и мысль работает лучше». Так пытался оправдать себя в собственных глазах Юсуп-ага. Он действительно легко засыпал, мог уснуть, даже едучи на лошади. Но здесь, в городе, спать укладываются основательно и надолго, да и правила приличия иные. Эх, дурно это, что он захрапел посреди беседы! Наверно, обидел хорошего человека.
Огорченный, даже обескураженный, Юсуп-ага за обедом почти не притронулся к плову, в приготовление которого Майса вложила все свое искусство. Гость, посидев еще немного после обеда, ушел, пригласил Юсупа-ага непременно навестить его.
Дня через два Бяшим познакомил отца с другим стариком. Тот был несказанно рад, что нашелся свежий слушатель, которому можно с самого начала и во всех подробностях рассказать о достижении науки наук — химии.
— Вы уже на пенсии, уважаемый Юсуп?
— Да.
— Это хорошо. А вот мне никак нельзя на пенсию. Много еще предстоит сделать! Перед химией открылись такие горизонты — ой-ой-ой! Мне не го что на пенсию идти — поболеть некогда! Скажите, вы работали в сельском хозяйстве?
— Да.
— В таком случае вам, конечно, знакомы чудеса, совершаемые химией. С помощью химикатов, например, урожаи хлопка...
— Я скотовод, чабан, — перебил энтузиаста химии Юсуп-ага.
— Скотоводам химики тоже оказали немало услуг. У вас имеются пластмассовые домики?
— Как будто бы есть одна такая штука на наших пастбищах, но, говорят, в ней летом жарковато.
— О, теперь мы делаем домики, которые отражают солнечные лучи! В них совсем не жарко, уверяю вас!
Далее химик принялся рассказывать о том, как внесение химических удобрений улучшает травостой на пастбищах. Юсуп-ага хотел ответить, что девственной туркменской пустыне для того, чтоб трава была густой и высокой, ничего не нужно, кроме снега зимой и дождя ранней весной, но промолчал — побоялся обидеть гостя. Когда химик заявил, что теперь нет смысла разводить скот ради кожи, Юсуп-ага с ним согласился. Однако уверение, что надобность в молочном скоте тоже скоро отпадет, ибо молоко будут изготовлять машины, воспринял как странную шутку.
