Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа
Ослик не раз перечитывал эту книгу. Временами казалось, он и сам был её персонажем: Генри внимательно «слушал» Ральфа с Хелен и находил их взгляды не только интересными, но и дополняющими друг друга. Он не чурался любого опыта, не создавал себе кумиров (Бог – величайший «Творец») и, возможно, ещё и поэтому пристально следил за происходящим в России.
В России тем временем творилось невероятное. Запрет следовал за запретом, но что примечательно – большинство русских этих запретов не соблюдали, а власть и не особо заботилась о соблюдении. Населению, как и раньше, позволялось делать всё что вздумается, зато при случае любого могли схватить и расстрелять. Иначе говоря, стоило вам возмутиться – к вам тут же приходили приставы, и дело с концом. Казалось, правящая «элита» намеренно развращает граждан: делайте что хотите, но и нам не мешайте. Как бы то ни было – метод работал. Рейтинг «элиты» был стабильно высоким, а среди простолюдинов и вовсе рос.
Те же, кто не мог больше терпеть – мучились.
Они либо уезжали на Запад («все ослики летят на Запад»), либо мирились (не так-то просто всё бросить, да и получить выездную визу – себе дороже), либо сознательно шли в тюрьму.
И вновь – тюрьма (дурдом на Мосфильмовской). Этот образ прочно засел в Осликовой голове. Тюрьма как устрашающий фактор имела неоспоримую ценность для его «Модели крокодила» и (он понял это со всей очевидностью) способствовала его увлечению литературой. Нет, в самом деле, а как ещё выразить свой протест и остаться в живых? За художественный вымысел судили, конечно, но пока что не расстреливали.
По словам Курта Воннегута, литература – лишь вопли болельщиков на трибунах проигрывающей команды («Времетрясение»). Хорошо сказано, согласитесь. Ослик же не только соглашался, но и будучи чрезвычайно скромным (надо же!), не испытывал никаких угрызений от своих «воплей». Он хоть и «вопил», зато ощущал себя хотя бы мало-мальски приличным человеком. «Да и вообще – лучше искренне болеть за объективно слабую команду, – думал он, – чем притворяться болельщиком заведомо раскрученного клуба».
Образно выражаясь, Ослик не болел ни за ЦСКА, ни за «Спартак», и уж тем более, он не болел за грозненский «Терек» Рамзана Кадырова (и Жерара Депардье). Да что и говорить – Чечня давно уже не та. Вместо того чтобы требовать независимости, республика лишь играла в футбол. Измученные бесконечными войнами и уставшие от несправедливости, чеченцы словно утратили свою гордость («Аллах бах-бах»).
А вот и ещё один «бах-бах». По аналогии с чемпионатом России по футболу, где Ослик мог лишь вопить, он вопил также и от местной книгоиндустрии. Добраться до сколь-нибудь известного издательства или книжной премии в РФ могли опять же – или футболисты «элитного» дивизиона, или футболисты «Терека» или их болельщики.
«Даже не думай!» – писала как-то Софи в своём блоге (блог для умалишённых, смеялась она). И дальше: «Если вы хоть как-то оппозиционны существующему строю, лучше бы вам поостеречься. «Эксмо», АСТ, премии «Большая книга», НОС, Бунинская премия и иже с ними – не только закрыты для вас, но и опасны. Будучи свободным и не допускающим насилия, вы неизбежно попадёте «на заметку» (а там – жди приставов)».
Софи специально тестировала этот механизм, но получив однажды доступ к файлам ФСБ, больше не сомневалась. «Вы останетесь с НОСом и радуйтесь, если не загремите в тюрьму, – заключала она. – Продвигая якобы русскую словесность, Союз писателей (Футбольный союз) на самом деле продвигает покорность (или в крайнем случае нейтралитет к режиму)».
Что же касается отношений между автором и издательством, то и тут всё просто, не сомневалась Софи. Русским издательствам интересны лишь раскрученные (и проверенные) авторы и их совсем не интересуют тексты (а тем более тексты никому не известных персонажей). Даже литературные агенты открыто признавали: нет, мы с неизвестными не работаем. Иначе говоря, издательства, агенты и устроители премий рисковать не хотели.
Особенно забавляла Бунинская премия (оплот «словесности»). «И при чём здесь Бунин?» – недоумевал Ослик. Иван Бунин тем и хорош, что не занимался болтовнёй. Именно Бунин первым из дореволюционных писателей открыто выступил против советской власти, точно подметив её пошлость и безошибочно предсказав грядущие последствия. Словесность? Какая к чёрту словесность! Под видом почитания «словесности» в стране творилось зло. От Пушкина до Проханова тут все теперь были мастерами словесности, чему безмерно радовались и местные правители: незачем увлекаться сутью вещей.
Слова подменяли смысл, вокруг стоял гомон, а люди только и делали, что переговаривались. Само собою – переговаривались громко, не стесняясь, и с очевидной пошлостью простолюдинов. Ослик? А что Ослик. Приезжая всякий раз в Россию, Ослик словно попадал в переговорный пункт.
Переговорный пунктНезадолго до выборов президента РФ в 2024 году Ослик испытал, как ему показалось, острейший приступ «шизофрении». Прибыв в Москву на Рождество, он стал видеть галлюцинации.
На деле же никаких галлюцинаций не было. Была самая что ни на есть реальность. Ослика окружали обыкновенные люди, однако ж странно: они всё время говорили. Говорили, как выяснилось, по телефону (домофону и граммофону), а Ослик думал – сами с собой. Редко кто молчал и, если молчал, то сразу же привлекал к себе внимание остальных.
На всякий случай он просмотрел заметки, оставшиеся от предыдущих визитов. И точно – Страна Советов, канувшая вроде бы в Лету, возрождалась вновь. «Новые коммунисты» без умолку «советовались» друг с другом – по всякой ерунде и безо всякого смысла.
Рассказ так и напрашивался. Генри связался с русскоязычным изданием «Виртуального клона» в Токио, и те согласились опубликовать его. С этой публикации собственно и началось долгое и весьма продуктивное сотрудничество Ослика с будущей Club of Virtual Implication.
По сюжету, некая Сара Джейн, направляясь из Токио в Вену, совершает вынужденную посадку в аэропорту «Шереметьево». Самолёт, в котором она летела, был по ошибке принят за вражеский и обстрелян русской ПВО. Идёт расследование, а пока то да сё, пассажиров заселяют в переговорный пункт аэропорта. «Нехуй летать здесь», – объяснили им сотрудники Шереметьево.
«И вправду, нехуй. А теперь так, – пишет Ослик, – Сара Джейн сидит в переговорном пункте, Наташа Лобачёва сидит в колонии № 8 в Благовещенске, сидят также манифестанты с площади Сахарова, учителя, „исказившие“ историю России, люди, похожие на гомосексуалистов (схваченные на улицах города), и ещё с десяток миллионов невинно осуждённых маркусов и горюшкиных-кунцов. Сидят и слушают себе (кто варежки вяжет, кто переводит „нехуй летать здесь“ на английский), как остальные сто миллионов русских орут в свои микрофоны и как ни в чём не бывало, радуются жизни».
Веселье, колядки, зима, короче.
У Шереметьево сверкает огнями новогодняя ёлка, увешанная вместо игрушек мобильными телефонами последних моделей. Телефоны к тому же работают на вызов, создавая настоящую какофонию из российских исполнителей.
Все эти дни, пока Сара сидела в переговорном пункте, у неё раскалывалась голова, вяли уши и закипала ненависть ко всему русскому. «Как же так, ей богу?!» – недоумевала она, а выйдя наконец на свободу и оглядевшись, поняла: в небе мириадами кружили спутники связи.
«Местный хай-тек – залог послушания, – продолжает Ослик. – В огромном количестве спутники нависали прямо над землёй и, честно сказать, устрашали. Сара Джейн смотрела во все глаза. Она много чего повидала в своей жизни, но чтобы спутники (да страшные какие!) заполонили небосвод – такого ещё не было».
Спутники работали днём и ночью, зимой и летом. Их группировка постоянно росла, обеспечивая бесперебойную связь по всему фронту. К ним то и дело добавлялись спутники-разведчики, спутники-надзиратели и спутники-убийцы.
«А тут и снег пошёл, – Ослик, словно подбадривает нас и прощается (простодушный романтик). – Самолёт Сары Джейн медленно выруливал на взлётную полосу. Ему бы подняться, да поскорей, тревожилась Сара, что он вскоре и сделал. Разогнавшись, лайнер оттолкнулся от земли, набрал высоту и вскоре исчез, оставив по себе облако искрящейся снежной пыли».
Вслед за публикацией пришли разъярённые отзывы. Русские негодовали. Они чувствовали себя оскорблёнными и угрожали расправой. Что интересно, бóльшая часть этих «абонентов» («абоненты переговорного пункта», как вежливо называл их Ослик) искренне желали свободы. «Сила ради свободы», – провозглашали наиболее «продвинутые» из них, что выглядело едва ли не абсурдом: насаждая свою «свободу», они нападали на каждого, кто казался умней, образованней и предпочитал истинного Бунина «Бунину словесности».
