Мария Амор - Скажи «Goodbye»
Они с Сергеем начали то утро с чудесного завтрака на террасе гостиницы у бассейна, а оставшиеся дни провели в монастырях и переулках Бейт-а-Керема и в монастыре Древа жизни, на котором, в смысле — на дереве, повесился Иуда Искариот, и где похоронен Шота Руставели, пребывавший в Иерусалиме по поручению царицы Тамары. Отважно зашли даже в Старый город, и прогулялись по узким крытым проходам до Церкви Гроба Господня, и Мурка нашла и показала ему нацарапанные на портале главного входа граффити, оставленные на каменной стене еще крестоносцами. Любовались панорамой города с променада Таелет, поднимались и спускались по ступенчатым улочкам Ямин-Моше, гуляли по паркам и подкрепляли силы белым вином в Хане и в Синематеке, любуясь подсвеченными стенами Старого города.
Все было чудесно. Сергей постоянно порывался купить ей что-нибудь в подарок, но все места их прогулок были классически туристическими, и торговали в них только банальными сувенирами за безумные, по мнению Муры, деньги. Вечера они проводили в ресторанах Иерусалима, а один раз поехали на такси в старый тель-авивский порт. Он немного рассказал ей о себе: ему тридцать шесть лет, его мать скончалась, когда он был еще студентом, в Москве он был недолго женат, но жена от него ушла, а детей у них не было, и тогда, десять лет назад, он уехал в Штаты. Первые годы в Висконсине он был страшно занят сдачей американских экзаменов, и резидентурой, а затем работал пару лет в университетской больнице, но не имея ни призвания, ни охоты к научной или административной деятельности, ушел в частную больницу, где можно было заниматься только клинической практикой, то есть тем, что он умел и любил. Все это время он жил вместе со своим отцом, но год назад отец скончался от сердечного приступа. Сергей остался один, и теперь работа составляла основное занятие в его жизни.
…Каждый вечер он провожал Муру до дома, и они расставались, но это благоразумие давалось им все трудней. Его явно терзала страсть, а ее — любопытство и желание. На четвертый день у Сергея была запланирована поездка в Эйлат, где он давно мечтал понырять в коралловых рифах, но Мурка видела, что расставаться с ней ему мучительно не хочется. С его обычной обезоруживающей откровенностью он попросил её поехать с ним. Искушение было очень велико, но решиться на такой шаг Мурка не смогла. Это означало бы полный конец ее отношений с Вадимом. К тому же, именно потому, что она так дорожила мнением Сергея, ей не хотелось казаться девушкой, готовой по приглашению туриста, приехавшего в Израиль на пару дней, тут же мчаться за ним на край страны
— Нет, Сергей, — с наигранной легкостью сказала Мура, отгибая голову от его руки, тянущейся к ее волосам. — Слухи о доступности израильских девушек сильно преувеличены.
Сергей опустил руку.
— Не говори этого, пожалуйста. Это оскорбляет и меня, и тебя. Я не ставлю никаких условий. Мне просто очень приятно с тобой.
— Прости, — Мурке давно никто не делал выговора, но почему-то даже это было приятно. — Но все же не получится. Это были чудесные дни, чудесные. Но я не могу бросить все свои дела, всю свою жизнь и умчаться в Эйлат. Может, в ранней юности я бы так и поступила, но теперь я научилась быть благоразумной. Нам этого не надо. Это… — Он смотрел на нее очень внимательно и не перебивал. — Это осложнит нам жизнь. У нас разная жизнь, твоя там, в Милуоки, а моя — здесь. И эти несколько дней, это не настоящее. Это просто сказка.
— Мне тоже так кажется. Я не могу поверить, что через несколько дней я опять должен быть в операционной.
— Ну вот. А я уже завтра должна быть в редакции.
— Разве оттого, что что-то не навсегда, оно должно быть менее чудесным? Разве наша сказка не может быть самой замечательной на свете, только потому, что через три дня она может закончиться?
Мура встряхнулась:
— Сергей, не обольщай меня. Мы большие мальчик и девочка, и мы знаем, что за все надо расплачиваться. Чем лучше сказка, тем трудней будет возвращаться в обычную свою жизнь.
— Знаешь, Мура, мне уже, наверное, и так будет невероятно трудно вернуться в свою обычную жизнь.
— Это пройдет, — прошептала Мурка. И он наклонился к ней и поцеловал ее в губы, и она, дурочка, ответила на этот поцелуй.
— И что потом? — воскликнула Александра, когда Мурка ей подробно обо всем доложила.
— Ничего. Я осталась непреклонной, он сказал, что не смеет больше посягать на мое благоразумие, и уехал в Эйлат. Оттуда уже звонил пару раз, даже спросил, не вернуться ли ему, но я как раз сидела у Вадима, и потому не могла поддержать этот вариант с достаточным энтузиазмом. По-моему, он немножко обиделся. Так что он улетел прямо из Эйлата в Тель-Авив, а из Тель-Авива обратно в Милуоки.
— А что Вадим?
— А, Вадим, — Мурка махнула рукой. — Теперь я за него цепляюсь в надежде, что если я реанимирую наши отношения, мне будет легче забыть Сергея. Я ему похвасталась, что у меня появился американский поклонник. И он отреагировал со всегдашним своим темпераментом амебы. Обнял, поцеловал, сказал, что главное, чтобы мне было хорошо, и поволок в койку. Чтобы ему тоже было хорошо.
— И все, конец отношений с Сергеем?
— Надо полагать. Не так-то просто крутить роман через Атлантику, — сказала Мура.
— Кстати, — вспомнила Сашка. — Я собираюсь устроить маленький приём для Вики, Володи, Веры, и еще там пары ребят, с которыми я тогда выступала на телевидении. Чтобы всколыхнуть идею моего участия в какой-нибудь большой праздничной телевизионной программе. Продюсера Мишу приглашу, думаю позвать и Нимрода, исключительно в его профессиональном амплуа. Ты мне одолжи для этого дела кой-какую посуду, ладно?
Мура кивнула. Она ждала, что Сашка и ее пригласит, потому что кому же, грешным делом, не хочется лишний раз потусоваться в компании с ребятами с телевидения, но та ничего не добавила. Мурка обиделась, но не могла набраться духу выяснять этот момент, потому что боялась, что у Сашки не найдется достаточно хорошего объяснения, и тогда обида вырастет еще больше. Поэтому Мурка сама за нее придумала извинение: в конце концов, устраивая эту дружескую посиделку, Сашка преследовала свои деловые интересы, и она, Мура, к этому обществу никакого прямого отношения не имела.
* * *Время шло, лето набирало силу, дни перестали удлиняться, но продолжали накаляться. Без крайней надобности Мура избегала выходить на пылающую улицу с девяти утра и до захода солнца. В редакции были приятно поражены ее ранними появлениями и непривычной, хоть и не чрезмерно плодотворной усидчивостью. И, может быть из-за этой новоявленной трудоспособности, а может, и просто потому что выигрывает тот, кто находится в нужный час в нужном месте, на очередном заседании редколлегии, при обсуждении кандидатуры для командировки в Азербайджан, Арнон предложил послать Муру. В Баку направлялась израильская делегация судейских с не вполне ясными прерогативами и полномочиями, и от присоединившегося к ним корреспондента ожидалось, чтобы он дал общее описание происходящего в стране, встретился с ведущими политическими, религиозными и общественными деятелями, побывал в районе военных действий в Нагорном Карабахе, изучил положение беженцев, а также составил себе, а затем и передал любознательному читателю представление о всех хитросплетениях отношений Азербайджана с Россией, Турцией, Ираном, а также с британскими и американскими нефтедобывающими компаниями. Азербайджан на данный момент оказался именно той страной, в которой соприкасались интересы США и Ирана, и, как в почти любой точке земного шара, там чего-то вынюхивал и Израиль, и никогда бы не видать ленивой и нелюбознательной Мурке столь сложного и почетного назначения, если бы не знание русского языка. Повезло ей, что никто из редакционных политологов и арабистов не говорил ни на одном из экзотических языков Азербайджана!
Мурка была ошеломлена выпавшим ей поручением, но тут же с апломбом Карлсона стала уверять, что все вышеперечисленное будет ею выполнено с деликатностью дипломата и углубленностью историка. Дето житейское. Эта удача была весьма вовремя, потому что в последнее время все в ее жизни застопорилось. Деятельность корреспондента по вопросам алии и абсорбции, которая несколько лет назад представлялась самым интересным, важным и ответственным заданием на свете, превратилась в тоскливую рутину, как только выдохся Муркин энтузиазм новичка. Новое поручение представлялось возможностью проявить себя в более сложных и перспективных областях, нежели постоянная разборка между бывшими российскими гражданами и опекающими их израильскими инстанциями. Мысленно она уже воплотилась в Марту Гелхорн, в Ориану Фаллачи, а Азербайджан уже стал ее Испанией, Мексикой и Вьетнамом одновременно. К тому же представлялся исключительный шанс утереть нос родному братцу, пользовавшемуся в семье репутацией первооткрывателя и первопроходца, который, тем не менее, в столь экзотическом месте, как Баку, побывать не сподобился.
