Марина Бонч-Осмоловская - "Золотое руно"
Батюшка обошел стол и остался стоять с разинутым ртом, так же, как все вокруг.
- Сколько вам из кошелька, отец святой? Шесть, семь?! - Пихалков выкидывал пачки в полном восторге. - Бери и десять - твое счастье! Всем нос утрем - знай, помни русского барина!
Что тут сделалось, не опишешь в словах! Нежданная радость, благодарность, слезы умиления! Кто-то восторгался, кто-то отнекивался, разводя руками, - добрая, счастливая минута посетила сей приют. Долго длился переполох. Потом опомнились, несли что-то вдогонку на стол, но уже лишнее. Пробки полетели с удвоенной силой. Размягшие, одурманенные искренней дружбой, говорили друг другу тосты, полные сердечности горячие слова. Поставили русские песни, до них Захар Ильич был большой охотник. Не раз и не два, легко и красиво бархатные глаза его сверкали полными слезами.
- Как-то утром, - он повис на Сашиной шее, - в день третий месяца мая встало у меня в горле комом. И понял я, что страдаю по родине великой... - Теплые слезы залили Сашину грудь. - Верни мне отчизну, буржуазный друг!
- Поезжайте назад, - тот пытался усадить зареванного барина к столу, подумывая, не вытереть ли ему салфеткой слезы, но постеснялся.
- Меня выгнали с Олимпа! - закричал Пихалков почти грозно, отчего Наташа струсила, и в ее блеклых глазах изобразился испуг. Пихалков стукнул кулаком по столу, сильно напрягшись душою, - его полные, тщательно убранные усы разъехались, уподобившись метелке батюшкиной бороды. Наташа захлопотала над ним, батюшка взбрыкивал в сильных чувствах, - каждый, как умел, выразил свое понимание. Захар Ильич прискорбный, с затуманенным взором, бегло опрокинул в себя рюмочку водки и меланхолично произнес:
- Теперь я - эмигрант со смехотворным бизнесом. Десять процентов дохода, Боже мой! Что остается мне в ваших краях?.. Я опять бедный и порядочный. Я только могу стать наследником состоятельному человеку...
- Вы сами - солидный человек, - сказал батюшка, хорошея лицом, а Саша отвел глаза.
- Со мной не пропадете, я - геолог: научу, как добывать деньги из-под земли! - Пихалков поискал глазами красный угол, поднял руку, но креститься не стал, а сказал: - Великая Держава - блистательная, благословенная страна. Эта страна - Рынок - то, что нам Христос завещал. Здесь бизнес занесен в Конституцию, и на этом Евангелие основано!
Все молчали, не придумав, что сказать. У Саши поплыли в глазах рюмки пустые и полупустые, золото жилеток и аскетизм черных ряс; восхищение и солидарность в глазах над этой рясой, разлившееся вопреки черному цвету. Вопрошание, ответ и движения тела, обогащающие жизнь, - когда надо и как ждут - миллионы маленьких движений по лестницам чужих чувств: лиц с холеными усами, лиц с лохматой бородой и лиц вообще без ничего.
- Бога-то где забыли? - угрюмо сказал он. - Рынок ваш и есть торжество материального начала - это смерть Бога в человеке.
Пихалков развеселился, как будто ждал этих слов.
- А ведь меня предупреждали о вас! - объявил он неожиданно.
- Это кто же?.. - промямлил Саша, оторопев, но Пихалков даже ухом не повел, а заметил будничным голосом: - Я к вам по делу.
За столом замолчали.
- Я хорошо знал вашу маму, - сказал этот загадочный Захар Ильич.
Саша начал тяжело краснеть.
- Откуда?
- Вам Грег не сказал?
Он обмер.
- Откуда вы его знаете?
Пихалков пропустил и этот вопрос мимо ушей, объявив:
- Я стоял у истоков фирмы "Грей".
- Значит, "Грей"... - Саша посмотрел на батюшку и спросил: - Ваша фирма, Захар Ильич?
- Нет, но я помогал. - Пихалков рассмеялся и, заметив, как у Саши вытянулось лицо, прибавил: - Мы можем говорить свободно, отец Михаил был духовник Александры.
- Объясните, что это значит?
- Загадок нет! - легко махнул рукой Пихалков, смотря открытым взглядом. - Я не медик и не биолог, как вы понимаете, но в университете есть огромная потребность в деловых людях. Мы занимаемся отладкой производственных фирм, работы - непочатый край.
Саша вспомнил, что Марк упомянул про русского в университете. Так вот это кто...
Оказалось, что Пихалков работал с Александрой в тесном контакте, как с зам.декана, и вдобавок был ее личным экономическим советником, консультировал ее по деликатным финансовым вопросам.
Саша и батюшка разом хотели спросить: по каким, но оба удержались.
Александра ему доверяла, продолжал Пихалков, поэтому он знает ее финансовые дела и понимает, что Саше нужно разобрать бумаги, внести большой налог за наследство - вы его еще не заплатили? - я так и знал: собственность нынче дорога. А поскольку Пихалков инсайдер, он мог бы взять на себя управление делами, оставшимися от матери. Отделить в наследстве зерна от плевел: акции компаний, которые приносят доход, от тех, что не приносят, - часть из них, наверное, продать, словом - упорядочить бумажные дела.
Саша подумал, что Пихалков явился сюда, может быть, из-за него... "Нормально, - решил он, - человек хочет подзаработать. Почему бы его не взять?"
Он видел, что Пихалков говорит о финансах профессиональным языком, а у него появится возможность узнать новые детали материнской жизни. Только ему на ум пришла неприятная мысль: почему он сам ничего не знает о ее делах? Как случилось, что мать его ни во что не посвятила, а этот совершенно чужой человек, никогда не приходивший в их дом, знает о ней так много?
Пихалков дотронулся до денег, подаренных церкви, - священник всколыхнулся:
- Захар Ильич плохого совета не даст.
Саша опустил глаза.
- Подумаю.
Он испытывал противоречивые чувства: десять минут назад ему бы и в голову не пришло иметь с Пихалковым дела, но сейчас он почувствовал, что сильно в нем заинтересован. Он протянул ему визитку:
- Созвонимся.
Саша не хотел больше говорить о матери, встал и, попрощавшись, пошел к выходу. На крыльцо за ним выскочил Пихалков, пристально глядя умными глазками.
- Фу, как сыро! - совершенно не к месту заявил он: на дворе стояла жара и сушь. Но тот не заметил его странных слов, занятый своими мыслями. Только краем сознания уловил слова, снял пиджак и, набросив на плечи Пихалкова, пошел к калитке.
Пихалков чиркнул зажигалкой, облокотился о резной столбик, заложив ногу за ногу. Саша отошел далеко и не видел, как облик щеголя начал меняться. Роскошь лучезарного костюма погасла, краски поблекли, быстро превращаясь во что-то белесое. Холеные усы и другие неповторимые атрибуты сдвинулись с места и растворились во тьме, а на их месте появилась личность с умными, горячими глазами, с седой шевелюрой. Плечи открылись, появились лямки белой майки. Седой бросил горящую сигарету на газон - от нее на траве мгновенно расползлось черное, глубоко выжженное пятно размером в несколько квадратных метров.
- Кто вы, Саша? - голосом священника повторил он его слова. Засмеялся, покрутил в руке подаренный пиджак и проводил взглядом его хозяина, поворачивающего за угол.
Глава 22
На воздухе Сашу изрядно развезло, поэтому он убил полчаса, чтобы сообразить, где найти подходящий автобус. По счастью, в кармане валялась мелочь, которую не взял таксист-киприот. Еще через четверть часа ему стало совсем хорошо, душа отмякла, тяжелые мысли разлетелись, как легкомысленные облачка в летней синеве неба, как будто они и не принадлежали ему самому. В голове приятно шумело, и этот необременительный звон оказался самым подходящим для его просветлевшего настроения. Он с юмором вспомнил застолье с Пихалковым, решил о нем рассказать Грегу и еще Кэти. Она из таких персонажей галерею собрала, любит рассказать о них со вкусом. А теперь он сам подарит ей этот шедевр...
Едва Саша подумал об этом, у него в душе зашевелились какие-то очень неприятные мысли... ревность. От этой глупости он даже рассмеялся на весь автобус - он еще Кэти никогда ни к кому не ревновал. Услышав его гоготанье, парень, сидевший впереди, обернулся, тоже заулыбался и показал ему между сиденьями косячок. Сильно он пожалел, что у него пустой карман... Но сразу вспомнил, что дома должно остаться, заначка какая... "Найти ее и к Кэти поехать?" - подумал он, но тут откуда ни возьмись, совсем без связи, опять вспыхнули бредовые ревнивые мыслишки. Он закрутился на сиденьи, обругал себя, но однако решил Кэти про Пихалкова не говорить... А и то сказать: зачем? Ну, забавный, и что? И вряд ли они когда-нибудь встретятся...
Решение появилось, но в душе у него остался новый и странный вопрос, который он раньше не обдумывал: а как Кэти посмотрит на этого человека, в том смысле, а знает ли он, на самом деле, ее отношение к нему и другим мужчинам? Саша размышлял, стараясь уловить какой-то тонкий пласт, который мог лучше объяснить то ли детали ее чувств, то ли его собственные внезапные сомнения и отчасти страхи, что-то ускользнувшее от его понимания...
Вслед этим мыслям появился и, отодвинув все другие, в его сознании укрепился тот факт, что Кэти уже протоптала дорожку в Клуб. Он угрюмо посмотрел на парня, который опять кривлялся и строил ему знаки, и передумал ехать к Кэти. Раздраженным взглядом провожая темные, пролетающие за окном улицы, он думал о том, что Клуб этот с эликсиром на него-то не может оказать такого разрушающего влияния, так подчинить себе, как податливую Кэтину душу. Свою мечту о деньгах он уже забыл. Проехав с полпути до дома, он решил, что дело не во внушаемости, потому что у него, в отличие от Кэти, этого качества нет, а в том, что при объективном анализе видно, какое неординарное, толковое и многообещающее открытие сделала его мать. Это так просто не забудешь... ожесточенно думал он, все быстрее мрачнея, зная, что не хочет принять эту эмбрионову идею, но не может отказаться, чувствуя, как опять в нем поднимается желание обладать... Наслаждение богатством, своим весом... а его настроение и чувства не сочетаются с мыслями, а противоречат им. Радоваться надо ее открытию, а он что же?!
