Арсений Несмелов - Литературное наследие

Уезжающий в Африку или
Улетающий на Целебес
Позабудет беззлобно бессилье
Оставляемых бледных небес.

Для любви, для борьбы, для сражений
Берегущий запасы души,
Вас обходит он без раздраженья,
Пресмыкающиеся ужи!

И когда загудевший пропеллер
Распылит расставания час,
Он, к высоким стремящийся целям,
Не оглянется даже на вас.

Я же не путешественник янки,
Нахлобучивший пробковый шлем, —
На китайском моем полустанке
Даже ветер бессилен и нем!

Ни крыла, ни руля, ни кабины,
Ни солдатского даже коня.
И в простор лучезарно-глубинный
Только мужество взносит меня.

Он же сказал: иди. И, выйдя
из лодки, Петр пошел по воде,
чтобы подойти к Иисусу.

Мудрость наша — липкость книжной пыли,
Без живого запаха флакон.
Никогда узлов мы не рубили,
Не шагали через Рубикон.

Хитрый, робкий, осторожный табор,
Трех идей томительная нудь, —
Никогда нам, никогда нам за борт
К светлому виденью не шагнуть!

Ящички без всякого секрета,
Всякой мысли куцые концы, —
Мы не рыбари из Назарета
И не мудрецы, а хитрецы.

Руку другу мы не подавали,
Страшным словом насмерть не клялись,
Наши лица в рамочном овале
Кажутся мне мордочками лис.

Нам, как в панцирь, заточенным в муку,
Краткий день отжевывать в беде,
И не нам протягивает руку
Светлый Бог, идущий по воде!

И снова радость хлынувшего света
В моей безглазой, бездыханной тьме!..
За что мне это, и откуда это,
Какая весть пришла в каком письме?

Никто не пишет в адрес мой забытый,
Заброшен я в селении глухом.
Лишь раз в году в ворот чугунных плиты
Стучится кто-то голубым перстом.

И я бегу, весь трепет, беспокойство,
На черный камень моего крыльца,
И прянет свет — моей болезни свойство
От дивного, от чудного лица.

По жилам пламень пробежит летучий,
Вселенная раскроется мне вся,
И вскрикну я, забившийся в падучей,
Такого знанья не перенеся.

Куда и кто взносил единым взмахом,
Зачем низвергнул с высоты назад?
И люди на меня глядят со страхом,
И я угрюмо опускаю взгляд.

Всё настойчивее и громче,
Всё упрямей тревоги вой…
Вижу гибель свою, как кормчий
Видит глыбу перед собой.

Доведу ли кораблик малый
Под желанные небеса
Или ринутся снова шквалы
Изорвать мои паруса?

Знаю только — свое неважно,
На любую готов игру,
Но доверен руке отважной
Драгоценнейший тайный груз!

И стальное мое бесстрастье —
Закаленная страсть его! —
Это счастье мое, а счастье —
Сила, правда и торжество!

Даже гибель и та чудесна,
И напрасен тревоги вой:
Погибая, я стану песней,
Поднимающей, заревой!

Эшелоны, эшелоны, эшелоны, —
Далеко по рельсам не уйти!..
Замерзали красные вагоны
По всему сибирскому пути.

В это время он и объявился,
Тихо вышел из таежных недр,
Перед ним богатырем склонился
Даже гордый забайкальский кедр.

Замелькал, как старичок прохожий,
То в пути, то около огней, —
Не мороз ли, дедка краснорожий,
Зашагал вдоль воткинских саней.

Стар и сед, а силы на медведя —
Не уходят из железных рук!..
То идет, то на лошадке едет,
Пар клубится облаком вокруг.

Выбьешься из силы — он уж рядом!..
Проскрипит пимами, подойдет,
Поглядит шальным косматым взглядом
И за шиворот тебя встряхнет.

И растает в воздухе морозном,
Только кедр качается, велик…
Может быть, в бреду сыпнотифозном
Нам тогда привиделся старик.

А уж он перед другим отрядом,
Где-нибудь далёко впереди,
То обходит, то шагает рядом,
Медный крест сияет на груди.

— Кто ты, дедка? Мы тебя не знаем,
Ты мелькаешь всюду и везде…
— Прозываюсь, парень, Понужаем,
Пособляю русскому в беде.

________

…Догоняют, настигают, наседают,
Не дают нам отдыха враги,
И метель серебряно-седая
Засыпает нас среди тайги.

Бороды в сосули превращались,
В градуснике замерзала ртуть,
Но, полузамерзшие, бросались
На пересекающего путь!

Брали села, станции набегом,
Час в тепле, а через час — поход.
Жгучий спирт мы разводили снегом,
Чтобы чокнуться под Новый год.

И опять, винтовку заряжая,
Шел солдат дорогой ледяной…
Смертная истома Понужая,
Старика с седою бородой!

Гол по пояс. Бороденка
Отгорела и бела.
Кормит лодка-плоскодонка
Два размашистых весла.

Где вы, унтерские лычки,
Заработанная честь?
До последней переклички
Отвечал из строя: Есть!

До последнего привала
Наготове, начеку.
Чья рука передавала
Из Полесья к Колчаку?

Чья рука переносила
Через милый отчий дом?
Что за мужество и сила
В этом облике простом.

Год за годом!.. Без умолку
Бранным бредом стонет явь
До китайского поселка,
До последнего: Со… ставь!

Разбрелась по свету рота,
Как по небу облака…
Мужика спасет работа,
Сын степного мужика.

Эти руки, эта лодка,
Трудовые пятаки,
Марширующие четко
Волны Сунгари-реки.

Коротки в июле ночи,
Краток отдых на песке.
Снова сердце память точит,
И опять оно в тоске.

Снится горький дым биваков,
Ветер, утренняя рань,
Путь из Люблина на Краков
И от Омска на Казань.

Тянет, тянет давний омут,
Огневой водоворот:
Нет ни Родины, ни дома,
А война — еще зовет!

Машет всхлестом алых зарев,
Хлынув памяти в глаза…
Полно, воин государев, —
Не российская гроза!..

Не сибирская зарница
Кличет славу и беду, —
Перевернута страница
В девятнадцатом году.

Та страница в злую полночь
Перечеркнута судьбой.
Льются годы, годы-волны
Заливают нас с тобой!

Ни движенья, ни забвенья,
Только памяти набат:
Неразрывны с прошлым звенья,
Бедный лодочник-солдат!

Ты в плену у грозной силы,
Но и согнутый в кольцо —
В неких списках до могилы:
— Налицо!

Серб, боснийский солдат и английский матрос
Поджидали у моста быстроглазую швейку.
Каждый думал: моя! Каждый нежность ей нес
И за девичий взор, и за нежную шейку…

И врагами присели они на скамейку,
Серб, боснийский солдат и английский матрос.

Серб любил свой Дунай. Англичанин давно
Ничего не любил, кроме трубки и виски…
А девчонка не шла; становилось темно.
Опустили к воде тучи саван свой низкий.

И солдат посмотрел на матроса как близкий,
Словно другом тот был или знались давно.

Закурили, сказав на своем языке
Каждый что-то о том, что Россия — болото.
Загорелась на лицах у них позолота
От затяжек… А там, далеко, на реке,

Русский парень запел заунывное что-то…
Каждый хмуро ворчал на своем языке.

А потом в кабачке, где гудел контрабас,
Недовольно ворча на визгливые скрипки,
Пили огненный спирт и запененный квас
И друг другу сквозь дым посылали улыбки.

Через залитый стол неопрятный и зыбкий
У окна в кабачке, где гудел контрабас.

Каждый хочет любить — и солдат, и моряк,
Каждый хочет иметь и невесту, и друга,
Только дни тяжелы, только дни наши — вьюга,
Только вьюга они, заклубившая мрак.

Так кричали они, понимая друг друга,
Черный сербский солдат и английский матрос.