Эдуард Лимонов - Иностранец в Смутное время
Индиана пьянел, не извиняясь больше, но становился грустнее и беспокойнее. «Как ты думаешь, Саша, съехать мне из «Украины»? — схватил он Смирнова за рукав свитера. «Зачем?» «Но ведь чечен… Он может найти меня. Я, скажется, сказал ЕЕ ПОДРУГЕ по телефону, что звоню из «Украины». Или мне встретиться с ним завтра в шесть в «Узбекистане»? Я смогу сделать сенсационный материал для моей газеты. У меня, Саша, есть бумага от французской сатирической газеты, что я представляю ее в Москве».
«Какой, однако, у вас широкий диапазон выбора. От побега от врага до сближения с ним лицом к лицу. Я не думаю, что вам следует съезжать из отеля. Горный человек забудет о вас завтра же. Уже, я думаю, забыл. На встречу с ним в «Узбекистане», я считаю, вам лучше не ходить. Вероятнее всего, с вами ничего не случится, но вспомните, что произошло с вашим французским гражданином Басмаджяном».
«Я бы лучше снял квартиру, Саша…»
«Вам негде жить? — Лариса Сергеевна присела рядом с ними. — У меня есть комната на улице Веснина. Правда, в квартире пятеро соседей, и комната в состоянии ремонта, кроме общего туалета никаких удобств, но переночевать там всегда можно».
«Возможно, мне понадобится комната», — пробормотал Индиана. Он был так пьян, что с удовольствием задремал бы, свалившись где-нибудь в углу. Но сознание того, что он в чужом городе, в чужой стране, заставляло его сидеть и делать вид, что он трезв и не хочет спать. Они бродили мимо него в тусклом свете, тенями, под приглушенную музыку, и у него настойчивое возникло впечатление, что они скрываются. Что их небольшому племени из семи человек грозит опасность. Они скрываются тут, в бункере, а вокруг снега, опасности, враждебный город и враждебная страна с воинственным населением. Бедные мы и несчастные, подумал он. Слабые, скрываемся мы тут, с нашей музыкой, виноградом, коньяком и картинкой Зверева, ее принес Батман в подарок близнецам. Мы в окружении. И я в окружении, и никогда мне отсюда не выбраться. Он вспомнил далекий, в Париже, свой стол, покрытый зеленым сукном. Не Бог весть какой стол, всего лишь доска, покрытая сукном, положенная на старый комод (даже не ему принадлежали эти доска и комод, но квартирной хозяйке), однако он вспомнил с нежностью о столе, о солнечном тесном чердаке и о книгах своих. Париж? Какой Париж? Он никогда не уезжал из страны раздражительных людей и плохого климата. Ему приснился длинный сон. Не жил он никогда в ветреном Нью-Йорке, не жил в Риме и Париже. Сон. И вот он проснулся. Пред ним — явь. Тусклые лампочки родной страны, шуршание снега по стеклам… «Сделайте громче музыку, — попросил он, — нельзя?»
Лариса Сергеевна прибавила громкость. «Соседи будут стучать в стену», — заметила она меланхолично.
Постучали в дверь. «Я открою, мам, — сестра в скользких чулках пошла к двери. — В конце концов, у нас сегодня день рождения». Из прихожей послышался злой, бабий голос. К нему присоединился мужской. Дверь захлопнулась. Вернулась скользко-чулковая и убавила звук. «Ну их на фиг, тараканов запечных. Повеселиться не дадут. Сами не умеют, но другим не дадут. Я им предложила — заходите, гостями будете…»
«Почему вы все отсюда не свалите, если вы хотите нормальной жизни, с развлечениями и весельем? Эта страна — великолепная площадка для подвигов, для исторических событий, но нормальной жизни здесь еще долго не будет. Валите отсюда бегом, если вы хотите жить, девочки. И мальчики. Иначе так и проживете свой кусок времени угнетенным меньшинством. Как евреи в вавилонском пленении».
«Батманчик у нас полуеврей, — сказала грустно Лариса Сергеевна. — Все не могут уехать, Индиана Иванович. Вы вот уехали. Довольно большая часть народа считает вас, эмигрантов, дезертирами от общего дела».
«Общим делом, когда я уезжал, было всенародное пьянство. Общего дела для всего населения страны вообще не может быть. Это выдумка политиков. Общее дело образуется всего несколько раз в столетие, в суровых случаях, когда, например, большой враг нападает, как было в Последнюю Великую войну. Обыкновенно же, в мирные эпохи, интересы коллектива и личности не совпадают».
Эта фраза явилась последней связной мыслью, высказанной Индианой. После этого он замолчал. Принял покорно от второй сестры крошечный томик Евгения Онегина, факсимильное издание, и, все перепутав, написал пьяным почерком (поверх посвящения ему на память!): «Девушке в скользких чулках от Индианы в хуй знает где!» Не говоря уже о том, что это девушка в нескользких чулках подарила ему книгу, ругательство уж было совершенно ни к чему среди своих, среди угнетенного малочисленного племени. Вполне вероятно также, что он не считал их своими.
Между тем все-таки что-то происходило. Появился молодой человек второй сестры — здоровый нормальный типчик спортивного вида с сильными ногами в джинсах. Тип сразу же возненавидел их компанию, Егорушку и Батмана в первую очередь, и затравленно озирался… Далее Индиана ничего не видел некоторое время, может быть, даже спал и очнулся только в кабине такси. И долго не мог понять, почему старая хиппи уселась вместе с Батманом и Смирновым в автомобиль. У него даже появилась мысль, что это он, Индиана, пригласил ее к себе в отель. Но нет, она хотела показать ему комнату, благородная хиппи…
Куда-то такси катилось под темным небом, по пустым замерзшим улицам. Хиппи приказала таксисту остановиться у спящего мертвым сном старого дома. Приложив палец к губам, она повела его вверх по лестнице. Открыла дверь несколькими сложными ключами. Попросила его запомнить, какими ключами какой замок следует открывать. Он не запомнил, но, желая избавиться от объяснений, сказал, что ему все ясно. На цыпочках провела его по скрипящим полам и открыла еще одну дверь. С трудом нашла и зажгла низкую лампу. Индиана увидел покрытые газетами кресла, пустые полки для книг, ящики. «Не очень комфортабельно, но все же крыша над головой и центр города». Так же на цыпочках они вышли. Подпольщица показала ему тайник, где он будет скрываться от разыскивающих его врагов. У такси она отдала ему связку ключей. Таксист согласился отвезти подпольщицу домой, к близнецам, но везти Индиану, Смирнова и Батмана в «Украину» наотрез отказался, возмущенный количеством работы. Они заплатили, высадились в снег и остановили частную машину.
В «Украине», пьяных, их никто не остановил. Индиана гордо прошел мимо стаи шакалов со своей собственной бандой. Пусть и малочисленной. Банда поднялась к нему допивать. Он огласил еще в снегу, что у него есть бутылка рома. Мартиникский ром оказался таким чудовищно крепким и, дешевый, так отдавал керосином, что пил его только Индиана. Батман и Смирнов лишь пригубили. Он продемонстрировал банде несколько привезенных ЕГО книг и приказал устраиваться на ночлег. Он отдал гостям матрас, обе подушки и одеяло. Оставшись лишь в (брюках и ти-шорт, накрылся бушлатом. С головой. Он не выносил просыпаться в компании, но был четвертый час утра, и выставлять ребят в ледяную Москву было бы бесчеловечно.
Утро тяжелое
Он долго лежал в сумраке с открытыми глазами, ни на что не глядя. Через начинающийся за шторами на Кутузовском день нужно будет медленно переползти. День будет мрачный. Послеалкогольное беспокойство, он знал по опыту, будет мучить его до самого вечера… По клеточным причинам. Химия… Клетки сузились от алкоголя. Индиана не помнил деталей, но что-то там высосалось в молекулах тела. Вода? Он решился взглянуть на ребят. Смирнов лежал, закутавшись в простыню, заползши головой далеко под шифоньер на высоких ногах. Батман, в теплых кальсонах (кальсоны поразили Индиану, он не видел мужчин в кальсонах уже двадцать лет) и тишорт, развалился на спине и тихо похрапывал. Ребята показались ему очень чужими. Какими-то турками или болгарами. Какого хуя я тут делаю с этими мужиками? — удивился он. Мы что, ограбили вчера банк и спим теперь все скопом, похрапывая, оружие под подушками? Какое-то время он поразмышлял о мужской дружбе, вспомнил, как его потерянная подруга часто упрекала его в том, что его идеал жизни — казарма. Очень может быть. Его идеал жизни таки находился, он признавал, где-то в пределах казармы… Однако просыпаться он предпочитает с женщиной. Тем более, просыпаться в послеалкогольном состоянии беспокойства и чувственности. Когда волны чувственности наплывают на…
«Который час?» — прошептал Батман.
«Бу-бу-бу-бу», — ответил Смирнов.
«Эй, я не сплю, — сказал Индиана, — чего вы там шепчетесь, говорите в голос».
«Как вы себя чувствуете, Индиана Иванович?» — Смирнов закашлялся.
«Хуево. Самое страшное, что у вас пива нет. Придется страдать клеточно, то есть на молекулярном уровне».
«Ужасная гадость этот ваш ром с Мартиники, — Батман зашевелился. — Весь рот засран. Неужели у вас такую гадость население пьет?»
