Иэн Бэнкс - Мертвый эфир
— Подруги?
— Их не так много, и они разные для разных занятий. Одни для магазинов и ресторанов, другие для фитнес-клуба, третьи для катания на коньках.
— Ты занимаешься и этим?
— Немного. Но получается не очень. Есть еще сколько-то подруг, оставшихся со времен, когда я была моделью, вышедших замуж или оставивших работу и живущих с богатыми любовниками. В основном вижусь с теми двумя, которые живут в Лондоне. Езжу в Париж, где встречаюсь с тамошними подругами и одним из братьев. Теперь, когда туда ходит поезд, это совсем просто.
— Часто бываешь в Париже?
— Несколько раз в год. Иногда отправляюсь туда вместе с Джоном. Но обычно он путешествует один. Его вечно где-то носит: то Европа, то Южная Америка. В Париж я наведываюсь чаще, чем куда-то еще. Джон не любит, чтобы я ночевала не дома, если хорошо не знает людей, у которых я останавливаюсь. В Париже я ночую у брата, так что все в порядке, ведь тот работает на Джона и живет в квартире, принадлежащей фирме, которой владеет мой муж.
— Чем твой брат занимается?
Селия взглянула на меня. Это был один из тех редких случаев, когда она показалась мне слегка рассерженной.
— Он не делает ничего плохого, — ответила она резко.
— Да ладно, — проговорил я и поднял руки, словно сдаваясь, — А есть у тебя хоть кто-то из по-настоящему близких друзей?
Селия отвела взгляд.
— У большинства женщин моего возраста есть дети, это нас разделяет, — Она пожала плечами, — Каждый день я провожу уйму времени у телефона, звоню родным на Мартинику. А иногда они приезжают меня навестить, — Селия помолчала и прибавила: — Хотя и не так часто, как мне бы хотелось.
(Потом, когда она ушла в ванную, я обратил внимание на ее лежащую на стуле сумочку; та оказалась раскрыта, и в ней я увидел мобильный телефон в небольшом футляре из коричневой кожи — его зеленый огонек медленно помигивал. Обычно, когда мы оставались вдвоем, Селия телефон отключала. Наверное, это и был тот самый, звонки с которого мой мобильник квалифицировал как анонимные. Какое-то время я наблюдал, как зеленый огонек пульсирует в его маленьком полупроводниковом сердце.
Пока я на него глядел, он казался мне все более и более тусклым. Потом оказалось, что он лучше виден, если смотреть краем глаза, то есть боковым зрением.
Усилием воли преодолев кое-какие остатки гордости, не говоря уже о неких принципах, я перекатился на другой бок, протянул руку и вытащил эту изящную «Нокию». Мой предпоследний мобильник был похожей модели, разве что немного потолще, и я знал, как добраться до собственного номера такой трубки. Записав номер на лежавшем на тумбочке листке бумаги с названием отеля, я сунул его в карман пиджака, после чего положил телефон обратно в сумочку прежде, чем Селия успела вернуться. Это на всякий случай, объяснил я самому себе. Вдруг понадобится о чем-то ее предупредить — например, о какой-нибудь террористической угрозе, наподобие той, о которой я недавно узнал от ребят, работающих с новостями, однако не смог ничего передать в эфир, потому что такое сообщение вызвало бы массовую панику… Ну да, на случай чего-нибудь в этом роде.)
На встречу в отеле «Беркли» Селия принесла наркотики, и у нас оказалось достаточно времени как на сумасшедший секс под кокаином, так и на медленную, укуренную любовь.
— Вот уж не думал, что ты покуриваешь!
— Mais non! ft! Ни-ни! — хихикнула Селия и закашлялась.
Немного позже, распластавшись на кровати в полном улете, я лежал, не в силах пошевелиться, с ватной головой, с руками и ногами, неподвижно застывшими там, куда упали после того, как мы разжали объятия, и наблюдал, как медленно движется солнечный зайчик, желтое пятнышко, след лучика, случайно проникшего через занавешенные шторы сквозь щелочку наверху, в самом центре, где они неплотно сходились, — он полз по белым простыням к левому локтю Селии. Уже в полусне я все никак не мог оторваться от этой лужицы расплавленного золота, в то время как Селия с улыбкой погружалась в тихую, безмятежную дрему. Наконец эта клякса света размером с куриное яйцо, перемещаясь осторожно, незаметно, как стрелки часов, по ее кофейной коже, взобралась на предплечье, и там как бы проявились шрамы, словно разбрызганные поверх темных вен, проходящих от плеча к локтевой впадине.
Эти шрамики походили не то на капли дождя, не то на только что выпавшие снежинки; их было много, и там, где легли эти белесые веснушки с рваными краешками, ее гладкая золотисто-коричневая кожа слегка морщила.
Голова Селии была откинута на подушку и повернута в профиль; я глядел на ее лицо, на игравшую на губах блаженную улыбку, обращенную в никуда, а затем снова взглянул на темную руку. Я думал о ее жизни в Париже, о Мерриэле и о той беде, в которую она там попала и из которой он ее тогда вытащил. И я дал себе зарок, что стану молчать как рыба, разве только Селия заговорит об этом сама.
Там, под этим пятнышком света, под ее кожей, кровь пульсировала медленно, мощно, и я представил себе, как эта кровь, немного согретая упавшим на руку лучиком, течет по всему телу, в то время как Селия смотрит во тьму, словно потеряв сознание и ослепнув, отдавшись воспоминаниям об усиленных химией пароксизмах любви.
Несколько раз я пытался следить за ней — чтобы узнать, где она живет, или хотя бы выяснить, что она делает после того, как мы расстаемся. В отеле «Лэндмарк» имелся бар, откуда хорошо просматривалась стойка регистрации. Я примостился там в уголке и притворился, будто читаю. Еще в спальне я заглянул в ее сумочку, чтобы узнать, какой парик она захватила с собой в тот день, и подсмотрел, какая верхняя одежда висит в шкафу. Это оказался серый костюм, аккуратно повешенный на плечики рядом с какими-то пакетами от «Харви Никс». В баре я просидел долго, но ее так и не увидел, хотя глядел в оба. Не знаю — может, у нее имелся не один парик, а может, я невзначай на какой-то миг опустил глаза, и в этот момент она прошмыгнула мимо, — видимо, оплатив счет заранее, или уж не знаю, что там еще; я провел в баре полтора часа, потягивая виски и похрустывая рисовыми крекерами, пока мочевой пузырь не заставил меня покинуть наблюдательный пост.
Спустя месяц я повторил попытку, засев на этот раз в кафе напротив отеля «Коннот». И вновь я ее проглядел, а спустя час заиграл мой мобильник.
«Аноним», сообщил мне дисплей. Ого!
— Алло?
— Я живу в Белгравии. Обычно сразу возвращаюсь домой. Иногда могу перед этим пройтись по магазинам, часто по книжным… Ты еще по-прежнему там сидишь?
— Ага. Еще там, — подтвердил я. И глубоко вздохнул. — Прости.
— Из тебя вышел бы очень неважный шпион.
— Угу. — Я снова вздохнул, — Но это вовсе не…
— Вовсе не что?
— Вовсе не мания. Я хочу сказать, что тут не из-за чего беспокоиться. Я не маньяк, подкрадывающийся к жертве. Ничего подобного. Мне хочется знать. Я заинтригован. Ты меня чертовски интересуешь. Мы так… близки, но все равно, знаешь… Такие чужие. Практически незнакомцы.
— Прости, что получается именно так. Но это необходимо. Ты согласен?
— Разумеется.
— И больше не станешь так делать, хорошо? Пожалуйста!
— Больше не буду. Ты на меня сердишься?
— Скорей польщена, чем сердита. Но еще больше встревожена. Такой риск неоправдан.
— Больше не повторится. Только…
— Что?
— Дело того стоило, ведь ты мне позвонила и я слышу твой голос.
Селия помолчала секунду-другую.
— Очень мило, — сказала она наконец, — но я сейчас тороплюсь и не могу говорить.
В отель «Ритц» я принес немного экстази. Мы запили таблетки шампанским, включили диск чил-аута, полученный мною от одного диджея, дружка Эда, и медленно погрузились в любовь, потрясающую и блаженную, которой занимались до тех пор, пока у меня не заболели опустошенные яйца.
— Ты никогда не спрашиваешь меня о Джоне…
— Именно так, не спрашиваю.
— Ты его ненавидишь?
— Нет, я его просто не знаю. Я не испытываю ненависти к нему только за то, что он твой муж. Если он мафиозный босс, мне следовало бы невзлюбить его из принципа, то есть за это, но мне как-то не хватает энтузиазма. Может, я принял чересчур близко к сердцу твою идею о том, что все с нами связанное должно существовать отдельно от реальной жизни. А может, мне просто не хочется слишком много думать о твоем муже.
— А обо мне ты никогда не думал с ненавистью?
— С ненавистью о тебе? Ты что, сошла с ума?
— Ведь я живу с ним. Я ему жена.
— Думаю, я больше обращаю внимание на твои хорошие стороны.
Именно в тот раз я проглотил остатки гордости и заглянул к ней в бумажник. Пожалуй, предполагая найти там пухлую кипу банкнот, а на самом деле там оказалось от силы фунтов сто. Я всегда думал, что Селия вряд ли оплачивала номера в отелях кредитной карточкой, раз уж ей так сильно хотелось держать наши встречи в секрете. То, что я не обнаружил рулончика грязных двадцатифунтовых купюр, поставило меня в тупик. Лишь гораздо позже до меня дошло, что, скорее всего, она действительно платила наличными, но до, а не потом.
