Стефан Брейс - Создатель ангелов
Жена кивнула. Он замолчал. Потом повернулся и хотел выйти из комнаты.
— За что нам это, Карл? — произнесла Йоханна с отчаянием в голосе.
На сей раз доктор промолчал. У него не было ответа. Кроме того вывода, что, пожалуй, им не стоило заводить детей. Но об этом они никогда не говорили. А теперь было уже поздно.
* * *25 июля 1978 года в Англии родилась Луиза Браун. Она стала результатом успешного сотрудничества зоолога Роберта Эдвардса из Манчестера и гинеколога Патрика Степту из Олдхэма. Эдвардс в шестидесятые годы начал эксперименты по зачатию в пробирке, Степту в семидесятые годы нашел метод, при котором яйцеклетки могли быть извлечены из материнского организма вагинальным путем и затем подсажены обратно. Луиза Браун была зачата осенью 1977 года, яйцеклетка матери была оплодотворена семенем отца в пробирке, после чего получившийся эмбрион был помещен в матку. Новость, которую обнародовали летом 1978 года, потрясла весь мир и везде была встречена со смешанным чувством осуждения и восхищения. Для Виктора Хоппе, который уже много лет проводил эксперименты, чтобы достичь той же цели, рождение первого младенца из пробирки было грустным концом его собственных исследований.
Во время работы над диссертацией в университете Ахена Виктор начал эксперименты над яйцеклетками амфибий и мышей, и в 1970 году, приступив к работе в Бонне, в клинике по проблемам рождаемости, он предпринял первые попытки оплодотворения человеческих яйцеклеток вне матки. Яйцеклетки он получал из больницы в Бонне, где их брали из яичников, удаленных во время гинекологических операций. Сперму для экспериментов он брал свою собственную. За пять лет работы доктор Хоппе нашел правильную технику и жидкости, при помощи которых в пробирке происходило слияние яйцеклетки и семени. Оплодотворенную яйцеклетку он оставлял в другом растворе до тех пор, пока не вырастал эмбрион, так же, как раньше в яйцеклетках мышей. Но ему потребовался еще год, прежде чем он освоил этот процесс и появились первые результаты.
Весной 1977 года, опираясь на достигнутые успехи, доктор убедил несколько пар принять участие в дальнейших экспериментах. У женщин в парах была нарушена функция яичников, и из-за этого не могли образоваться яйцеклетки. Доктор Хоппе предложил им оплодотворить чужую яйцеклетку семенем мужей и через три дня, когда эмбрион вырастет до шестнадцати клеток, ввести его через разрез в животе и матке. На протяжении полутора лет он девять раз проводил эту операцию четырем женщинам. Столько же раз плод отвергался организмом в течение трех недель. Последний раз это произошло через два дня после рождения Луизы Браун. Когда новость обнародовали, доктор Хоппе навсегда спрятал свои многочисленные записи, которые вел на протяжении многих лет.
Виктор Хоппе всегда писал свои заметки на листочках, беспорядочно, в зависимости от времени и места, где его настигла мысль: в ход шли писчая бумага, старые и новые конверты, вырванные из журналов страницы, обрывки газет, странички календаря, вывернутые наизнанку хлебные пакеты или бумажные пачки из-под продуктов или лекарств. Это могли быть слова, предложения, формулы или наброски, иногда перечеркнутые, порой занимавшие каждый свободный клочок бумажного листа. На страницах с напечатанным текстом он писал вертикально, горизонтально или по диагонали, на полях или между колонок и заголовков, часто захватывая напечатанный текст, и в этом случае обводил заметки ручкой. Почерк везде был неряшливый и трудно читаемый.
Для посторонних — а к ним можно было причислить любого человека — эти записи на первый взгляд не имели никакой ценности, разве что могли послужить доказательством того, как хаотично или непрофессионально доктор Хоппе ведет свою работу. Приложив некоторые усилия и обладая определенными знаниями, можно было сопоставить некоторые формулы или наброски с тем или иным экспериментом, который проводил доктор, но и тогда было невозможно проследить последовательность и логику, соединявшие многие сотни заметок.
Ее и не было, логики, по крайней мере на бумаге. Структура находилась в голове Виктора. Ему хватало одного слова или формулы, чтобы вызвать в воображении все, что с ними связано. Для него самого его записи были ни много ни мало, как ключами, открывавшими двери к огромному информационному пространству. Такой способ функционирования мозга был необыкновенным даром, так как это экономило кучу времени для работы и избавляло от проведения ненужных экспериментов. В обычной жизни его дар был скорее помехой, потому что каждое слово, которое он невольно слышал или видел, могло вызвать целую череду бесполезных ассоциаций или назойливых воспоминаний, которые он сам не мог остановить.
Сегодня о Викторе Хоппе могли бы сказать, что у него, весьма вероятно, синдром Аспергера. Доктор Ханс Аспергер, педиатр Венского университета, описал эту мягкую форму аутизма в своей диссертации «Психопаты-аутисты в детском возрасте». Он наблюдал детей, которые имели серьезные недостатки в социализации, развитии воображения, и прежде всего — в коммуникативных навыках. Их речь хотя и была правильной, но казалась сухой и неестественной. У детей полностью отсутствовало чувство юмора, и они почти не проявляли эмоций. Все, что им говорили, они понимали буквально. С другой стороны, почти все эти дети были чрезвычайно умны и уже в раннем возрасте могли запомнить наиболее сложные, но в то же время самые обычные вещи, такие как расписание всех трамваев в Вене или названия всех частей двигателя внутреннего сгорания.
Доктор Аспергер опубликовал результаты своего исследования в 1944 году, но только в шестидесятые годы на его диссертацию обратили внимание другие ученые, и лишь в 1981 году этот синдром был зарегистрирован официально. В настоящее время бытует мнение, что у Леонардо да Винчи и Альберта Эйнштейна тоже был синдром Аспергера.
* * *Сестры-клариссы из приюта в Ля Шапели не имели понятия об этом синдроме. Термин «аутизм» был им также неведом. Они имели представление только об упоминавшихся ранее трех видах психических отклонений, где идиоты по коэффициенту умственного развития имели показатели между 0 и 20, имбецилы — между 20 и 50, а дебилы — между 50 и 70.
Виктора Хоппе, таким образом, определили в дебилы. Так как он не произносил ни слова, сестры исходили из того, что слов он не знает и не понимает. Вел себя он тоже соответственно. Почти никак не реагировал на то, что ему говорили, и не проявлял никаких эмоций. Казалось, интерес у него вызывал только звериный рык Эгона Вайса. Часами он мог неподвижно наблюдать за парнем и слушать его. Виктор был также единственным пациентом, который мог спать рядом с кроватью идиота, и при этом сам не сойти с ума. Поэтому сестры подозревали, что с Виктором Хоппе дело обстоит еще хуже и он сам имбецил или идиот, но мальчик был еще слишком мал, чтобы можно было утверждать это с уверенностью.
Когда ему исполнилось три года, Виктор все-таки заговорил. Внезапно. Это случилось душной летней ночью 1948 года. Почти тропическая жара, которая уже несколько недель не отпускала Европу, проникла даже за толстые стены монастыря в Ля Шапели, и зной поселился в обычно прохладном здании. За жарой последовали мухи и комары. Мух привлекал запах быстро портящейся пищи, комаров — запах пота пациентов, которых даже в этих условиях мыли всего раз в неделю.
Если пациентам удавалось заснуть, несмотря на жару, то их будили мухи и комары. Крики Эгона тоже невозможно было терпеть, а в этих обстоятельствах они только усиливались. Жара выдавливала пот из его тела, мухи заползали по рукавам и брючинам к подмышкам и паху, комары сквозь одежду сосали кровь. А он не мог ничего поделать. Он был привязан к кровати за запястья и лодыжки. Вонь от собственного тела, чесотка и зуд от мух и комариных укусов совершенно доводили его до исступления.
Ни один из пациентов не смыкал глаз. Они стали раздражительными. Беспокойными. Марк Франсуа, восемнадцатилетний имбецил, однажды сорвал с себя одежду и начал бегать по зданию в поисках места, где было прохладнее и куда не проникал бы голос Эгона. Понадобились усилия восьми сестер, чтобы схватить его и связать.
Фабиан Надлер, четырнадцати лет, тоже имбецил, выбил кулаком стекло и стал выгонять мух в направлении окна. Другие пациенты начали ему помогать. Они прыгали и бегали по всему залу за видимыми и невидимыми мухами. Анжело Вентурини, хромой дебил двадцати одного года, воспользовавшись переполохом, поднял осколок стекла и направился в сторону Эгона Вайса. Он, без сомнения, хотел вырезать демонов из его тела и выгнать их через окно вместе с мухами. Но споткнулся еще до того, как оказался у кровати Эгона, и порезал стеклом себе бедро.
Трехлетний Виктор оставался невозмутимым. Жара и шум, казалось, до него не доходили. Он даже не заметил намерений Анжело Вентурини. Мальчик сидел на стуле у кровати Эгона и следил только за насекомыми. Не за теми, которые ползали по нему самому, а за теми, которые были на лице его соседа. Когда муха или комар садились на Эгона, Виктор махал рукой, чтобы их согнать. Этим он занимался весь остаток дня. Эгон Вайс становился от этого чуть спокойнее и все чаще смотрел на малыша глубоко посаженными глазами. Взгляд его ничего не выражал, но то, что он вообще смотрел направленно, было победой над его звериной пугливостью. Если бы у Виктора был шанс, он, возможно, и приручил бы его.
