Майгулль Аксельссон - Я, которой не было
Первый раз я чуть дар речи не потеряла. Тогда я была совсем новичком. Проработала в газете всего несколько месяцев и все еще изумлялась, что представители власти — взаправдашние существа. За несколько дней до этого я впервые побывала в Русенбаде на обеде для прессы. Я даже поручкалась с премьером, но задать вопрос постеснялась. Вряд ли он меня запомнил. И все-таки я затеплила улыбку, завидев, как он тащится по мосту Риксбрун. День был теплый, и он расстегнул костюм, выглядевший в тот день так же, как и во все другие дни, — будто премьер в нем спит. Он ослабил узел галстука, словно тот его душил, и уже расстегивал верхнюю пуговицу рубашки, как вдруг убрал руку и ответил на мою улыбку.
— Здравствуйте, — сказал он. — Мэри. Или Мари.
Я застыла на некотором расстоянии. Со мной говорит премьер-министр, думала я. Я должна о чем-то спросить. Но так ничего и не придумала, и тогда он сам стал меня расспрашивать:
— Уж вы меня простите, но я так и не запомнил, как вас зовут. Мэри? Или Мари?
— Кто как, — пролепетала я.
— Кто как?
— Но мои друзья меня называют МэриМари.
Он наморщил лоб.
— Двойное имя?
Я улыбнулась.
— Можно сказать и так.
Он улыбнулся в ответ. Шел и наткнулся на меня? От этой мысли делается стыдно, я опускаю голову и разглядываю мыски своих туфель.
— Новость хотите?
Я снова поднимаю голову, в последний миг подавив порыв присесть в книксене.
— Да, спасибо.
Издав смешок, он трогается с места. Я иду следом.
— Ничего особенно важного, — говорит он.
— Ну и что, — отвечаю. — Я буду рада любой.
Он скосил на меня блеснувшие глаза. Так мы подружились.
Да, я смею утверждать — мы дружили в той мере, в какой могут дружить совершенно чужие люди. Однако встречались всего несколько раз в год и всегда случайно. Мы ходили вместе по Дроттнинггатан от правительственной канцелярии до штаб-квартиры партии. Мы молча сидели друг напротив друга в его кабинете после официального интервью и слушали стихи по радио. Во время пресс-конференции с журналистами ведущих СМИ мы отошли в сторонку и вполголоса обсуждали новый роман, под впечатлением которого тогда находились оба.
Наверное, у него было много таких друзей. А может, и нет. Я не знаю.
Зато знаю, что о нас ходили сплетни, утверждалось, будто я — его любовница. Этого не было. Однако мы не делали ничего, чтобы их опровергнуть — ни он, ни я. Может быть, эти слухи помогли ему точно так же, как и мне. В особенности когда спустя много лет дошли до рекламщиков.
Руки у Сверкера в тот день дрожали. Это было заметно, когда он наливал вино.
— Как там с премьер-министром? — спросил он.
— Спасибо, хорошо, — ответила я и уперлась взглядом в баранью отбивную. Я ни о чем даже не подозревала, я не встречалась с премьером много месяцев. — Все замечательно.
Сверкер опустился на стул и посмотрел на меня. Взглядом неожиданно заинтересованным.
Неожиданно зрячим. Потом поднял свой бокал, а другую руку протянул мне.
— Слушай, — сказал он. — Мы же не расстанемся?
Я подняла свой бокал, заглянула ему в глаза и улыбнулась.
— Ты же сам знаешь. Никогда!
возможные диагнозы
«Тело, по-видимому, изъясняется загадками, но для того лишь, чтобы обозначить нечто неведомое, не выдав его. Это вечная повесть о несходстве полов и попытках его преодолеть. Это возвышенная и многозначная песнь о трагической невозможности встречи и о соблазне и счастье, что таятся во всякой ее попытке».
Ирен Маттис
«Мыслящее тело»
«Именно воздействием инфантильных садистских представлений и определяется степень перверсии характера, которую всякий человек вырабатывает в течение своей жизни. Первертированный характер выказывает большую или меньшую склонность предпочитать возбуждение страсти и фальшь истине. Подобные источники могут инспирировать и подпитывать тягу к насилию. Разрешение конфликта, как показывает внимательное рассмотрение, всегда отмечено попыткой избежать чувства зависимости. Под перверсией я подразумеваю такую степень обороны от близости и зависимости, которая, будучи обращена против другого человека, принимает форму деперсонализации и враждебности».
Людвиг Игра
«Тонкая грань между заботой и жестокостью»
«Any shame in going to prostitutes is subordinated to another important norm in male society, namely having many different sexual experiences. Thus for example, one can see a clear pattern in the 1966 Swedesh study that the experience in paying for sex is greatest among the men with the lot of sexual partners (Монссон, 1998: 240). This is probably a fact that goes against the popular notion of a client as being „lonely“ and „sexually needy“. In the North American study, mentioned before, approximately three out of every hundred men who had at least three partners in the past year said that they had paid somebody for sex. Essentially no one who had fewer than three partners in a year paid for sex (Michael et al., 1994: 196). Similarly, sociologist Martin A. Monto, who compared his sample of 700 clients to a national sample of North American men, found that clients were much more likely than men in general to report that they had more than one partner over the past year, 59 per cent as compared to 19 per cent (Monto, 2000: 72).
Furthermore in the Swedish study it was also noted that men with prostitution contacts seem to have greater problems than others in maintaining regular relationships with women. There are more divorces and broken-off cohabitation relationships among this group than among non-purchasers (Монссон, 1998: 240)».[25]
Свен-Аксель Монссон
«Men's practices in prostitution. The Case of Sweden» (2001)[26]
«Здесь следует вернуться к столь часто поднимаемому вопросу, имеет ли симптоматика истерии психическое или соматическое происхождение, или же — если исходить из первого — все ли симптомы непременно обусловливаются психикой. Это один из тех вопросов, на который, как мы видим, непрерывно и безуспешно пытаются ответить многие дознаватели, — однако сама постановка его неверна. Истинная суть проблемы не разрешается путем альтернативы. Ибо, насколько я могу судить, всякий истерический симптом требует участия обеих составляющих. Он не может возникнуть без известной соматической предрасположенности, вызванной нормальным либо патологическим процессом в каком-либо из органов. Он проявляется лишь однократно — притом что истерическим симптомам присуща повторяемость — если не несет в себе психической значимости, некоего смысла. Этот смысл не заключен в самом истерическом проявлении, напротив, симптом наделяется этим смыслом и оказывается спаян с ним, притом что смысл в каждом случае может оказываться иным, в соответствии с тем, какое именно подавленное представление стремится в данном случае найти свое выражение».
Зигмунд Фрейд
Собрание сочинений, т. VI, «Знаменитые случаи из практики»
«Нарциссизм не несет в себе ничего ненормального или болезненного. Каждому человеку нужно в известной мере любить себя, чтобы выжить, и каждый нуждается в чужой оценке самого себя для подкрепления самоуважения. К тому же все люди питают в большей или меньшей степени потаенные фантазии величия (нереалистические представления о собственной значимости и/или даровании) относительно самих себя, точно так же как у всех имеется личный опыт, подрывающий их самооценку. Самовозвеличивание и самобичевание-стыд — две стороны одной медали. Проблема появляется, когда потребность в признании становится маниакальной или когда жизнь превращается в непрерывное стремление доказать собственную значимость, чтобы преодолеть страх самоотвержения».
Юхан Куллберг
«Динамическая психиатрия»
тени
Мы идем через парк Русенбада, и мне кажется, я ее вижу.
Она стоит в тени под деревьями, но мне удается лишь искоса глянуть в ее сторону. Рядом со мной идет Сиссела, и несмотря на всю ее верность и покладистость я отдаю себе отчет: наша дружба имеет некие границы. Сиссела не терпит ничего, что нельзя пощупать или понять логически. Догадайся она, что я хочу остановиться и как следует разглядеть ту, которой могла бы стать в другой жизни, — она бы мигом отпустила мой локоть и объяснила, что кое-кому пора в дурдом.
Наверное, Сиссела от меня уже устала. Когда мы вышли из клиники Софиахеммет, она испустила непроизвольный вздох, встревоживший меня.
— Хочешь домой, в Бромму? — спросила она, когда мы садились в такси.
Я, поколебавшись, покачала головой. Нет. Не хочу домой в Бромму. Если этого можно избежать.
— Ладно, — сказала Сиссела. — Тогда поехали ко мне.
Квартира Сисселы похожа на саму Сисселу. Такая же красно-черно-белая. Вся мебель чистенькая, аж блестит. Кухонная раковина сияет. Сверкает холодильник. У плиты вид такой, будто ей никогда вообще не пользовались. Что, в общем-то, близко к истине. Сиссела живет тут десять лет, но готовкой никогда не увлекалась. Питается она фруктами, конфетами и сигаретами. Плюс время от времени обедает на презентациях.
Когда я в последний раз тут была? Пытаюсь припомнить, пока вешаю пальто. В последние годы мы с Сисселой встречались только в городе. Обедали вместе. Ходили в кино и театры. Вместе слонялись по магазинам, активно помогая друг другу советом. Но тут — тут я не бывала целую вечность. То есть, как минимум, года четыре. Не здесь ли и не тогда ли Бильярдный клуб «Будущее» в последний раз встречал Новый год в полном составе?
