Джулия Стюарт - Тауэр, зоопарк и черепаха
— Послезавтра, если выздоровеет смотритель королевского зверинца, — последовал ответ из-под усов.
— Говорят, что зверинец здесь был и раньше, — продолжал австралийский турист.
— Был. До тысяча восемьсот тридцатых годов, когда наконец-то признали, что нехорошо держать диких зверей в крепости. Лично я до сих пор такого же мнения, — сказал смотритель воронов, снова переводя взгляд на жирафов.
— Кто-нибудь пострадал? — с надеждой спросил турист.
Тогда смотритель воронов пересказал ему печальную историю о Мэри Дженкинсон, которая жила со смотрителем львов.
— Однажды, в тысяча шестьсот восемьдесят шестом году, когда она вошла в клетку и погладила лапу льва, зверь схватил ее за руку зубами и не отпускал. Женщине ампутировали руку, чтобы спасти жизнь, но через несколько часов она все равно умерла.
Турист немедленно пересказал историю своей жене, которая засветилась от удовольствия и тут же спросила мужа, смогут ли они прийти еще раз, когда откроется зверинец.
Смотритель воронов поглядел на часы и попросил посетителей, ожидавших экскурсии, подойти ближе. После чего он широко раскинул руки и объявил в театральной манере, которая помогала выманивать чаевые у американских туристов:
— Добро пожаловать в королевский дворец и крепость ее величества, в лондонский Тауэр! Я счастлив быть вашим гидом на ближайший час, за который мы окинем взглядом девять веков истории…
Спустя час он стоял в дверях церкви, и туристы выходили, вкладывая монетки ему в руку. Когда вышел последний, он направился к клеткам воронов, где и остановился, выкликая птиц по именам. Они неловко приземлялись, важно вышагивали по траве, направляясь к своим великолепным деревянным домикам, и запрыгивали внутрь. Заперев двери, чтобы уберечь птиц от городских лисиц, он поглядел на часы и пригладил сизые усы рукой, затянутой в перчатку. Весь в предвкушении, он пересек территорию крепости и дошел до Кирпичной башни, затем огляделся по сторонам, словно сноровистый конокрад. Довольный тем, что его никто не видит, он отпер дверь. Закрыв ее за собой, он потянулся во мраке к канату, натянутому вместо перил, затем вдруг вспомнил, что под одеждой на нем майка. Мгновенно решив, что это совершенно не подходящий наряд для запретного свидания, он расстегнул темно-синий камзол, стянул белье и бросил теплым комком на нижнюю ступеньку, собираясь забрать на обратном пути. Снова одевшись, он пошел вверх по каменной лестнице. Обнаружив, что дверь на втором этаже закрыта, он нащупал ручку и нажал на нее. Неожиданный звук переполошил птиц, которые подняли такой гвалт, что смотритель, совершенно позабывший о новом птичнике, присоединился к их хору, испустив испуганный вопль. Птицы продолжали безумно кружить еще долго после того, как появилась Амброзин Кларк, одетая в джинсы и свитер, вырез которого выставлял напоказ головокружительную ложбинку между грудями. Смотритель воронов потянулся к ней в темноте, мгновенно узнав по запаху кулинарного жира. Когда одежды были скинуты, любовники опустились на дощатый пол, где их тут же облепила шелуха от птичьего корма, взметенная безумным хлопаньем крыльями. И когда вскоре раздался крик экстаза, он смешался с ругательствами изумрудного висячего попугайчика, которого грубо разбудили, когда он дремал вниз головой.
Бальтазар Джонс сидел на диване в одной и той же позе, уже вернувшись с послеобеденного обхода. Он не удосужился задернуть шторы и сидел, глядя, как ночь сгущается за окнами с затейливым переплетом. На кофейном столике перед ним лежала майка, которую он нашел на нижней ступеньке Кирпичной башни, когда по дороге домой заглянуть проведать птиц. Он не смог найти никакого объяснения тому, как туда попало мужское белье, а когда открыл дверь птичника, то обнаружил, что все его обитатели жмутся друг к другу на жердочках, чтобы согреться, а попугайчик болтается ниже остальных, время о времени покачиваясь во сне. Единственным бодрствующим существом оказался странствующий альбатрос, который искал по всей клетке свою подругу, оставшуюся в Лондонском зоопарке, поскольку принадлежала зоопарку.
Только когда холод наконец заставил его сдвинуться с места, Бальтазар Джонс нашел в себе силы подняться в спальню. Он задернул занавески, и кольца, проехавшись по перекладине, скорбно звякнули. Затем он медленно разделся, все еще оттягивая главный момент. Облачившись в пижаму, он оставался в ванной дольше обычного, решив, что сейчас самый подходящий момент починить кран, который капал с тех пор, как семья переехала в башню восемь лет назад. Но скоро выяснилось, что ему больше нечем себя занять, и он наконец-то взглянул на пустую постель. Не в силах лечь, он натянул свитер, погасил свет и уселся в кресло у окна. Когда спустя несколько часов сон к нему так и не пришел, он поднялся, отдернул одну занавеску и открыл окно. Навалившись на подоконник, он окинул взглядом крепость, нагонявшую жуть при свете луны, и вдохнул пронизывающий ночной воздух. Из полной тишины донесся печальный крик одинокого альбатроса, который находит себе пару на всю жизнь.
Глава одиннадцатая
Когда рано утром Геба Джонс со своим чемоданом попыталась выйти из крепости, дежурный бифитер отказался отпирать маленькую калитку в дубовых воротах под Средней башней.
— Это против правил, — ответил он, когда она возмутилась.
Она села на чемодан, на котором еще лежал трехлетний слой пыли, и нетерпеливо поглядела на часы, словно узник в ожидании освобождения. Наконец настало шесть часов, древний замок все-таки повернулся, она поднялась и вышла на негнущихся ногах, намереваясь пойти на работу. Но пока она стояла в переполненном вагоне и совершенно незнакомые люди прижимались к ней теснее, чем прижимался в последнее время муж, она совершенно ясно поняла, что возвращать потерянные вещи их легкомысленным владельцам сегодня выше ее сил. Она затопала по ступеням к выходу, оставила сообщение на автоответчике бюро, доводя до сведения Валери Дженнингс, что сегодня она нездорова, после чего вышла на улицу. Через какое-то время она поняла, что стоит у входа в Грин-парк, и, чтобы спастись от толп людей, спешивших на работу и то и дело задевавших ее чемодан, она прошла в ворота. Бульшую часть дня она провела на скамейке под жестокими порывами ветра, размышляя над тем, можно ли по-прежнему считать матерью женщину, чей сын умер.
Когда вокруг начали сгущаться сумерки, страх вынудил ее подняться. Она вернулась в теплое метро и поехала по паутине линий, соображая, куда же обычно отправляются женщины, когда уходят от мужей. Наконец она доехала до Бейкер-стрит и пошла к гостинице «Сплендид», единственной гостинице, какую знала, поскольку каждый год в свой день рождения водила сюда Валери Дженнингс на праздничный обед. Когда администратор спросил, какой номер ей нужен, одноместный или двухместный, она перевела взгляд на стойку.
— Я одна, — ответила она, не зная, понятно ли по ней, что ее браку только что пришел конец.
Когда посыльный-поляк проводил ее в номер, настояв, что сам донесет багаж, Геба Джонс села на кровать, и желудок напомнил ей, что она ничего не ела целый день. Она заказала в номер сэндвич с ветчиной и горчицей и съела его за туалетным столиком, так и не сняв пальто. Открыв чемодан, она поняла, что забыла положить ночную рубашку, и представила, как та лежит на кровати в Соляной башне. Мысли ее снова вернулись к мужу, и она подумала, найдет ли он в холодильнике что-нибудь на ужин. Решив, что не стоит спать голой в незнакомом месте, она повесила в пустой шкаф пальто и юбку и забралась в постель в блузке и колготках. Она оглядела кремовые портьеры с продольными полосками, роскошные банные халаты белого цвета, вазу с розовыми цветами на столе и представила юные пары, которые проводили в этом номере медовый месяц, призванный скрепить их брак. Но спрашивается, многие ли из них до сих пор вместе.
Время от времени проваливаясь в сон, Геба Джонс провела ночь, слушая, как громыхают дверьми возвращающиеся постояльцы, как из номера этажом выше доносятся раскаты смеха. На следующее утро, несмотря на грандиозный вид ресторанного зала с белыми льняными скатертями на столиках, с начищенными до блеска приборами и официантами в униформах, Геба Джонс отказалась от завтрака, предпочтя привычную компанию забытых вещей. Задвинув чемодан под свой письменный стол, она подошла к настоящему викторианскому прилавку и открыла один из гроссбухов с записями прошлого дня. Скользя взглядом по строчкам, она увидела, что заходил Сэмюель Крэппер, желая забрать тот же помидорный куст, который уже терял в начале месяца; на линии Хаммерсмит-энд-Сити была найдена партитура; новое подвенечное платье обнаружили на скамейке на станции «Тоттенхэм-Корт-роуд».
Она села за свой письменный стол и так и смотрела потерянным взглядом в телефонную книгу, когда пришла Валери Дженнингс и, расстегивая синее пальто, остановилась рядом с надувной куклой.
