Анатолий Тосс - Почти замужняя женщина к середине ночи
– Сергей, – в свою очередь представился незнакомец.
Он тоже, кстати, виду не подал, что вот трое наглых, незваных мужиков растревожили его вечерний покой. И потому, как мог, приветливо улыбался.
– Добрый вечер, – вызывающе представился Инфант, и лицо его было хмуро. Мрачно и хмуро. Да и голос тоже мгновенно захмурел.
Он и не пытался смотреть на Пусика, наказывая ее своим опущенным, до боли обиженным взглядом. Он даже на нас с Илюхой не смотрел – стыдно ему стало перед нами, что женщина его когда-то любимая, Пусик, вот так низко оказалась не одна.
Мне следовало бы описать Сергея, этого соблазнителя Инфантовых женщин, хотя к делу это ровным счетом никакого отношения не имеет – ни меня, ни даже Инфанта, не говоря уже про Илюху, Сергей уже давно не беспокоит.
Но если объективно, то надо сознаться, что Сергей выглядел вполне симпатично. Да, да, симпатично и приятно! Лицо его отличалось невозмутимой мужественностью, в глазах читалась спокойная доброжелательность, его даже не очень портил костюм над белой сорочкой. Он был открыт и фасом, и профилем, и в нем сразу прослеживалась стержневая цельность. Или иначе – надега.
Так бывает, смотришь порой на человека и не понимаешь: ну почему, почему не можешь ты с ним корешить? Ведь нравится он тебе, сразу чувствуешь ты в нем задушевность и знаешь, что не найдешь надежнее друга, на которого и положиться, и опереться, кто при случае и спасательный фал тебе бросит. Так из него сквозит и просвечивает прямотой и доверием.
Но не происходит. Чего-то не зацепляется, чего-то не входит в пазы, и уличная толпа поглощает его след. И знаешь ты, что больше никогда его не встретишь, что никогда не пожмешь его крепкую руку, никогда не почувствуешь его твердый локоть. Ну, и хрен с ним, думаешь.
Вот так и я смотрел на Сергея – с одной стороны, и на Инфанта с Илюхой – с другой и не понимал: ну почему я не с Серегой? Почему с ними? Ведь простая правда, если, например, про Пусика говорить, конечно же, на его стороне. Хотя бы только потому, что уж точно не может находиться на Инфантовой. Пусть я даже понятия не имею, в чем она, эта правда, но все равно знаю, что на его. Но сделать-то уже ничего не могу, поздно, стороны давно разобраны.
Расселись мы, и, конечно, я распаковал отогревающийся от промозглой улицы портфель, и извлек пару бутылок, и грохнул ими на стол. Но не все извлек, жизнь уже тогда научила меня ничего разом не извлекать, а только по частям. Научила меня жизнь, что не ведаешь ты наперед, что произойдет с тобой в дальнейшем и где ты к утру окажешься, где может еще заначка пригодиться.
Разлили мы, значит, по принесенным с кухни бокалам, чокаться не стали, а только салютнули друг другу на расстоянии. Я заметил, что Пусик и не выпил совсем и так вот, не выпивши, заговорил вдруг:
– А мы вот с Сережей сегодня заявление подали.
– Куда заявление? – не понял я. Не то что я пьяный был, просто не дошло до меня сразу.
– Как куда? В загс, – удивилась Пусик моей несообразительности.
Я посмотрел на Инфанта, он был, как писали классики, «чернее тучи» – сидел, уставившись на свою плоскостопную ступню, и сидел.
Ах ты, сука, подумал я про Инфанта. До чего же ты девочку довел, что она уж, как пушкинская Маша: «Лучше в монастырь, лучше за Дубровского»? Что ж ты над ней сотворил такое издевательское, что она замуж надумала за Серегу, чтоб тебя бросить, тебя, паскуду, который и мизинчика ее, Пусикиного, не стоит? Ведь не в Пусикиной натуре любимых бросать, не умеет она по своей преданной природе этого делать, не заложено в ней такое. И что ж ты, говнюк, учинил, что в природу ее вмешался и перепортил там что-то?
– Злодей ты, Инфантище, – сказал я что думал, и хотя Сергей не понял, о чем это я, но сразу занервничал. По глазам было видно, что занервничал.
А ведь он чуткий, определил я Серегу.
Инфант же посмотрел на меня исподлобья и только вздохнул тяжело и горестно. И столько в его глазах было тоски, что я, жалостливый, сразу пожалел его и пожалел, что вот так прошелся по больному.
Илюхе же во все наши перемигивания вдаваться нужды не было. Он вскочил, как выразился поэт, «радостью высвечен» и бросился к человеку в сорочке с криком. С взволнованным криком другого человека в сорочке, встретившего сводного брата по отцу, о котором слышал, но с которым мама запрещала встречаться.
– Серега! – завопил Илюха. – Поздравляю, ты молоток, Серега! Конечно, давно жениться пора. Холостая жизнь, она сам знаешь какая она беспризорная! Ведь, вдумайся, слова-то какие: «холостая жизнь». Это значит, что она вхолостую проживается. Пустышка, одним словом. Она мне самому вот уже где, – и он грубо резанул себя ладонью по горлу. – Только вот никак подругу не могу найти. Ну ты понимаешь, чтобы не просто так, а чтобы на всю жизнь.
И он подсел к нему, и завели они промеж себя разговор. Нормальный такой, простой мужицкий разговор.
– Ты вообще, чего? – спрашивал Илюха. – Ты чем занимаешься, чем на жизнь зарабатываешь? Материально у тебя все в порядке? Ты извини меня, конечно, может, я не того, не в свое лезу, но ты как семью планируешь содержать? Думаешь, сдюжишь? Это, знаешь ли, дружище, большая забота, когда постоянная женщина в доме. Не только по выходным, но и по будням.
– Что значит как? Понятно как. Как все, зарплатой, – недовольно ответил Серега.
Все же не понравилось ему, похоже, что этот незнакомец действительно не в свое лез. Но так как неестественные, просто не биологически живые Илюхины глаза наполнились еще большим сочувствием и солидарностью, ему все же пришлось пояснить:
– Я в институте молекулярной биологии работаю. Ну и подрабатываю, как все. Лекциями и прочим.
– Сережа, между прочим, кандидат наук, – заступился за своего суженного Пусик. Видно было, что она не доверяет Илюхе, подозревая его, видимо, в чем-то. И правильно, кстати, делала.
– Да, ну?! – не поверил Б.Б., которого уже второй год подряд делегировали в члены-корреспонденты по подозрительной экономической науке. Впрочем, так как белобородовские экономические методы вызывали в некоторых кругах бурную дискуссию, с член-корством его пока попросили повременить.
– Кайф, молоток, так ты биолог, по молекулам, значит. Слушай, Серег, спросить хочу. Мне тут как-то рассказали, вернее, я статью читал. Там про лошадь одну в Африке было, кобылку то есть, которая родила жеребенка, полосатого, как зебра. Хотя спаривали ее с однозначным конягой.
Серега заинтересовался. Понятно было, что в вопросе присутствовала молекулярная проблематика.
– Так вот, было высказано предположение, что такое могло произойти, если кобылка эта прежде трахалась с зеброй. И теперь у нее появилась какая-то там хромосомная память, которая и вмешалась в процесс деторождения. В смысле, из-за нее, из-за этой памяти, она и произвела на свет лошаденка полосатого, на зебру похожего. Хотя осеменяли кобылку, повторяю, полноценным жеребцом. Вот и скажи мне, Серега, так как я в этом ни хрена не понимаю, может такое быть или нет? И если может, как оно такое происходит, в чем тут молекулярный механизм?
Даже Инфант глянул на Илюху с пристальным удивлением. Даже в его помраченных от печали мозговых и душевных извилинах нашлось место для восторга: «Неужели прям вот так с ходу все выдумал?»
– Вот видишь, Инфант, читать надо, – назидательно порекомендовал я.
Инфант только повел в сомнении головой, говоря как бы: «Нет, чтоб такой класс набрать, одного чтения недостаточно». Потом он перестал ею водить и тяжело и громко вздохнул.
Серега в это время что-то озабоченно объяснял и рассказывал, и даже руками стал всякие жесты производить. Впрочем, вполне приличные жесты. Илюха же поддакивал и даже вставлял иногда в монолог собеседника одобряющие восклицания типа: «Да ну!», «И чего!», «Иди ты!» – и качал заинтересованно головой. Вид у него был неподдельно просвещающийся, и Серега рассказ свой молекулярный продолжал, а когда закончил, даже ослабил узел галстука. То ли от комнатного тепла, то ли от собственного возбуждения, то ли от выпитого. Хотя чего мы там выпили?
– Ну ни фига себе, что бывает? – поделился с нами, с присутствующими, своим изумлением Илюха. – Серега бы не сказал – не поверил бы. Вот ты посмотри, Инфант, если баба была вовлечена, скажем по научному, в половой акт, предположим, с негром… Или что-то типа того… – он как-то подозрительно прошелся взглядом по Инфанту. – Но когда-то давно и больше с этим негром не встречалась. А встречалась и даже замуж вышла за себе подобного белого, и от него же родила ребенка. То ребенок этот, – тут Илюха выдержал назидательную паузу, – может получиться негрятеночком… Или что-то типа того. Во как бывает, Инфант!
«Вот оно», – как-то обреченно подумал я и увидел, что даже у Пусика глаза от чего-то сдерживаемого – не то печали, не то смеха – округлились. И только Инфант в замысел не въехал. А как тут въедешь? Он-то ведь себя негром… или что-то типа того никак не считал.
![Харлан Эллисон - Время глаза [Время ока]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)
