Катажина Грохоля - Бабочка на ладони
Я никому не скажу о своей любви, о том, что сожгу себя, если он умрет, о том, что каждое его слово остается во мне и медленно заполняет пустоту, во мне нет ничего, что не было бы связано с ним, с воспоминанием о нем, мечтой о нем… Больше никто меня не интересует. И до Баси мне нет никакого дела. Она была бы нужна мне, если бы обратилась в ухо, куда я могла бы шептать о нем. Но она — не ухо и даже не эхо, повторяющее за мной его имя…
А сейчас необходимо подняться и идти туда, поговорить с ней, может, еще остался шанс для нее. Хотя бы для нее, хотя бы для нее…
* * *Он почти что позабыл. То есть все чаще ему удавалось не вспоминать.
Кшиштоф сидел в припаркованном «вольво». Охранник иногда поглядывал на него. Правда, нечасто.
Кшиштоф закрыл глаза.
Что же такое произошло сегодня? Что заставляет его копаться в прошлом?
Женщины ему не нравились. Они напоминали Андзю с ее огромными грудями, силой, решительностью, смахивавшей на жестокость, и невольно связывались со злобой отца, заставлявшего его относиться к домработнице с почтением. Мать он плохо помнил и даже не очень по ней скучал. В бытность студентом его окружали женщины, которые излагали целые теории о сексуальном партнерстве, открыто рассказывали об оргазмах, иногда кокетливо дотрагивались до него… словом, он чувствовал себя каким-то объектом будущих сексуальных наслаждений, а не человеком мыслящим и чувствующим.
Даже молоденькие и хорошенькие не вызывали в нем интереса, только беспокойство и неопределенное чувство страха. Иногда он незаметно подсматривал за сокурсницами, ищущими партнера на одну ночь, но ни одна из них не заставила его сердце дрогнуть. Его считали расчетливым подлецом, а завистники поговаривали, что придет время — и он без памяти влюбится в мужика.
И все-таки уже тогда он связывал будущее с женщиной своей мечты, рядом с которой он сможет почувствовать себя мужчиной, знающим, чего хочет. Для этой единственной он создаст дом, а она нарожает ему детей, будет встречать его на пороге…
Когда же он обнял женщину в первый раз?
Он не знал ни ее имени, ни фамилии. Не знал о ней ничего, кроме того, что до этого волосы у нее были светлыми, а после — темными, юбка — длинной, а после — выше колена. До этого женщина была полна радости и энергии, а после — недвижима и равнодушна. «До» и «после» разделило ее жизнь на половинки. Его жизнь, впрочем, тоже.
Она появилась из-за угла, впереди простирался мост. Дул ветер, и юбка липла к коленям. Их глаза встретились. Десятки метров разделяли их, и по мере того, как пространство между ними сокращалось, все больше примет связывало их. Он остановился — она слегка улыбнулась. Он поднял руку — она откинула волосы со лба и улыбнулась уже широко, как бы приветствуя его. Идущая навстречу женщина лучилась светом, она была огнем в зимний вечер, была будущим, была всем… в то мгновение, когда сошла с тротуара к нему на мостовую и шагнула прямо под серый «опель-вектра» с неведомыми Кшиштофу крутящим моментом и объемом двигателя.
Светлые волосы растекались по проезжей части, медленно, не сразу меняли свой цвет, — что-то вроде пшеницы вперемешку со свеклой, только свеклы становилось все больше и больше. Обтянутые тканью ноги оголились и изящно подогнулись, задрав юбку; округлость коленей превратилась в болезненно острые кочки, а фары серого «опеля» при виде всего этого треснули со звуком бьющегося хрусталя.
«Опель» какое-то мгновение еще продолжал движение, отброшенная ударом девушка спокойно лежала на асфальте, пока передние колеса, словно две колонны, не нависли над ней. Из машины выскочил пожилой господин и стал кричать, он вопил так громко, что даже голуби, спокойно прогуливавшиеся рядом, выгнули спины и полетели к воде, удивленные: как это — человек, а кричит по-птичьи.
Кшиштоф подбежал к девушке, ее голова лежала совсем рядом с летней мишленовской покрышкой, почти новой… Глаза красавицы были закрыты, она ждала его.
Он просунул руки ей под мышки и попытался приподнять, но она просачивалась у него сквозь пальцы, словно вода, и ему оставалось только крепко держать ускользающее тело, прижимать к себе, чтобы не исчезло. А над ним возвышался этот человек.
Кшиштоф разглядел его очень хорошо, это был тот, кто понапрасну драл глотку. Девушка слабела у Кшиштофа на руках, от нее исходило приятное влажное тепло, оно проникло в него да там и осталось.
Что без толку сидеть в машине? Надо идти домой. Надо поразмыслить.
Возможно, когда он припомнит все, будущее прояснится и он будет знать, что делать.
Кшиштоф вышел из машины, кивнул охраннику. Послезавтра — заседание правления… опять забыл купить кофе и молоко. Заглянуть в почтовый ящик, вчера из головы вон.
Он вошел в пустую квартиру и, даже не скинув ботинок, улегся на диван и закрыл глаза.
И вот перед ним все то же: желтая юбка обжимает ее колени, взлетает вверх золотистым шелком, опадает кровавой тряпкой, липкой, влажной, быстро краснеющей по мере того, как кровь вытекает из теряющего жизнь тела.
Мир вокруг обратился в желе, только покореженный металл «опеля» (двести лошадей под капотом) оставался твердым; казалось, машина приходила в себя с тихим рокотом не выключенного двигателя.
Водитель стоял у автомобиля с рукой на открытой дверце и вопил:
— Это не я, это не я!
Под его крик Кшиштоф прижимал ее к себе, голова девушки все больше откидывалась назад, изогнутая шея вытягивалась, он пытался не смотреть ей на ноги, чуть-чуть раздвинутые, и тем более на колени, неподвижные, словно щенки, заснувшие на ходу после обильного кормления… Рука его обняла ее за шею, и он уже ничего не видел, кроме влажных волос и закрытых глаз.
Мягкая, теплая и спокойная, она не таила в себе опасности, а в нем вершилось чудо преображения, и сердце его наполнялось надеждой.
Он приведет ее в чувство… а пока нагая близость, неизвестно откуда взявшаяся, помогала им, и чем крепче прижимал он ее к себе, тем ближе она ему была. Пусть это длится вечно: мягкие волосы, которых он касается лбом, мягкое тело, не сопротивляющееся его прикосновению, ноги, не опасающиеся его близости, лежащие спокойно, не провоцируя и не приглашая, как тому и следует быть.
Кшиштоф держал в объятиях свой будущий дом, утренний поцелуй спросонья, голос в телефонной трубке: «Когда придешь?..»
Словно странная отливка из эластичного, еще не затвердевшего каучука, она оказалась в полной гармонии с его телом, каждая впадинка соответствовала выпуклости, а бугорок — ямке. Ее грудь расположилась в углублении его локтя, он легонько укачивал любимую, как бы желая успокоить ее, сказать: сейчас, сейчас все закончится, не бойся.
Кшиштоф приблизил губы к ее уху, нежно отвел волосы, ухо было теплое и розовое.
— Не бойся, — тихо произнес он, — я с тобой и никогда тебя не оставлю, я нашел тебя и уже не потеряю, не бойся.
И тогда неожиданно появились эти люди в белом и оранжевом, они оттащили его в сторону и стали что-то ему кричать. А к ней они обращались спокойно, а потом и вовсе перестали спешить.
Из машины «скорой помощи» выкатили носилки.
— Мертва, — услышал он. Водитель серого «опеля» разрыдался.
— Боже мой, я не хо… не хо… я не… Я не хотел… нет… нет…
Кшиштоф изумленно глядел на бьющегося в истерике мужчину, удивляясь, что и тот чувствует себя виноватым.
* * *— Это шок, — говорили врачи, — пройдет.
— В вашем сознании одно-единственное происшествие вместило в себя слишком многое. Вы хотите нести ответственность за все. Вы чувствуете себя виновником несчастного случая, но она погибла не из-за вас. Это разновидность… нет, не психического заболевания, а глубоко укоренившегося невроза. Если вы не сломаете эту схему…
— На многое мы не в силах повлиять, и вы не исключение…
— Придите в себя, ведь погибшая девушка не была близким вам человеком…
Ни одна из женщин, с которыми ему пришлось после этого столкнуться, не была создана для него.
Все они были чужие, надутые, глупые.
— Если вы не поменяете своего отношения к людям, вам грозит одиночество. Вы избегаете близости…
Ему перестали прописывать лекарства, он не был ненормальным, просто некоторое время ему ничего не хотелось, а потом прошло, ведь сделал же он карьеру, доказал всем, что и он на что-то годится. Прекрасные заработки, знание трех языков, ежегодные премии от фирмы…
Как все это объяснял Роман? (Все-таки хорошо, что он не стал психологом, а занялся живописью.) Напялив белый халат — как-никак психолог-практикант, — будущий друг Кшиштофа говорил: «Ты предпочитаешь выдуманную действительность реалиям повседневной жизни».
Вот уж неправда.
Кшиштоф давно взял себя в руки. Он человек успеха, он потерял иллюзии и ни о чем не мечтает.
Но никто не вправе запретить ему думать о ней.
