Вячеслав Бондаренко - Взорвать «Аврору»
– Хорошо. Вариант второй. Он передумал и решил рвануть на набережной…
– Смысл? – пожала плечами Даша. – Он же взрывает «Аврору», символ революции! Да еще вместе с вождями! Красиво же! А набережная… Ну что такое набережная?
Карпов с усмешкой крепко затянулся папиросой.
– Ну тогда вариант номер три. Он передумал взрывать. Испугался. И спокойненько возвращается к себе, куда там, в Эстонию или Финляндию…
– Тоже исключено.
– Почему?
Даша вздохнула.
– Потому что он не боится ничего, Женя. Не такой он, чтобы бояться. И не пришел он к «Авроре» по какой-то другой, неизвестной нам причине…
Карпов иронично хмыкнул, но промолчал.
Они подошли к одиноко стоявшему на краю Дворцовой площади, носившей после революции имя Урицкого, автомобилю – небольшому «Рено». Карпов распахнул дверцы, уселся за руль.
– Куда тебя? На службу?
– Сначала домой, – вздохнула Даша. – Переоденусь и двину докладывать.
Марсово поле было совершенно пустынным. Ветер пригибал невысокий кустарник и деревца парка, разбитого тут несколько лет назад. Владимир и Елена, шедшие наискось через площадь, ежились от холода.
– …А потом я пытался пробраться на Дон, – рассказывал Сабуров. – На станции Лиски меня расстреляли.
– Как – расстреляли? – остановилась Елена.
– Весьма обыкновенно, – улыбнулся Владимир. – Там ходили патрули и поезда обыскивали, искали офицеров. Раз лицо интеллигентное – значит, офицер… Таких набралось человек сто двадцать. Было бы меньше, порубили бы шашками, а так поставили под пулемет… Прямо на перроне, на глазах у пассажиров.
– Ужас… И вы?..
– И мне повезло. Я стоял в третьем ряду. Только ранило. Ночью уполз… ну, это долгая история… В общем, вернулся в Питер, а потом, когда уже была Северо-Западная армия, подался туда. Воевал. Потом Эстония, лагерь…
– Какой лагерь?
– Эстонский. Они к нам как к собакам относились. Вповалку, на железнодорожном полотне – офицеры, женщины, дети… В мороз… Тиф разыгрался…
– И Дашу с тех пор не видели?
– Нет, – покачал головой Владимир. – Ее уже тогда, в девятнадцатом, не было в Сабуровке. А сейчас ее брат сказал – в Питере… Правда, он пьян был, мог и чепуху молоть…
Они остановились перед прямоугольными каменными блоками, угрюмо и мрачно высившимися в центре огромной площади.
– А это что такое? – нахмурился Владимир.
– Памятник жертвам революции.
– Жертвам?
– Ну да, – пожала плечами Елена, – здесь же написано. Тут, кстати, Урицкий похоронен, из-за которого погибли мои…
Сабуров неожиданно рассмеялся.
– Вот идиоты. Сами не знают, что пишут. Имели в виду, конечно, героев, а памятник соорудили жертвам…
Елена молча перевела взгляд на памятник, вздохнула.
– Ну… тут же похоронены и полицейские, жандармы, которые в феврале семнадцатого защищали старый режим… Так что жертвы здесь тоже есть. – Она зябко передернула плечами, взглянула на Владимира. – Знаете что… Я постараюсь помочь вам.
Владимир удивленно пожал плечами:
– Как? Да и зачем, Лена? Не нужно. В конце концов, я ведь здесь не за этим…
– А зачем?
Он пристально посмотрел на нее, потом взглянул на часы.
– Наверное, там уже чисто… Пойдемте.
Его расчет оказался верным, на набережной 9 Января уже никого не было. Время было позднее, к ночи похолодало, и зеваки постепенно разошлись. Сабуров пристально оглядел местность, но чекистских «топтунов» тоже не было видно – наверное, наблюдение за крейсером сняли. Резко, сухо щелкая, трепетали на ветру красные флаги. Ярко освещенная тень «Авроры» лежала на черной, ледяной даже с виду воде Невы.
– Ну и что? – пожала плечами Елена, ежась от ветра. – Вы мне «Аврору» хотели показать?
– Да, – медленно произнес Владимир, не отрывая глаз от крейсера. – Я должен ее взорвать…
Елена ничем не выказала своего удивления. Просто пожала плечами.
– Зачем?
– Как символ…
Она снова пожала плечами, поглубже засунула руки в карманы пальто.
– Глупо.
– Возможно, – тихо сказал Сабуров.
Оба умолкли, глядя на корабль.
– Любуетесь, молодые люди? – прозвучал за их спинами высокий, ироничный голос.
Владимир и Елена резко обернулись. Перед ними стоял высокий, с военной выправкой полуседой мужчина лет пятидесяти, в длинном пальто-реглан и шляпе. Откуда он появился, Бог его знает. Сабуров нервно усмехнулся, шагнул к нему:
– А-а, так вот вы какой… Ждете меня тут, да?
Мужчина непонимающе поднял брови:
– В каком смысле – жду?
– Ну, вы же будете меня, что называется, брать на месте? Это же Захаров придумал – отпустить меня и проследить, куда я направлюсь дальше? – Он резко крутанулся к девушке: – И вы вместе с ним?
– Владимир, опомнитесь, – быстро и тихо сказала Елена.
Мужчина улыбнулся.
– Вы меня с кем-то спутали, наверное… Я не из милиции.
– Ну да, – кивнул Сабуров, – ГПУ – не милиция.
– Ну, куда-куда, а вот в ГПУ меня не взяли бы, даже если бы я и захотел, – рассмеялся незнакомец. – Там такие, как я, не нужны.
– Какие?
– Бывшие офицеры царского флота. Я служил на «Авроре». Мичманом.
Повисла неловкая пауза. Владимир почему-то спросил:
– Давно?
– Давно. И давно ее не видел…
Полуседой мужчина подошел к парапету, не обращая внимания на собеседников, положил руки на холодный гранит.
– Какой корабль… – медленно, с болью произнес он. – И что они сделали с ним. Символ переворота…
Он замолчал, потом так же медленно, не глядя на молодых людей, продолжил:
– Знаете, в восемнадцатом мы хотели взорвать ее… Я, лейтенант Овсянников, кавторанг Бутримович… еще несколько офицеров. Просто не было сил смотреть на то, как она… – Мужчина умолк, вцепившись худыми пальцами в парапет.
Потрясенные Владимир и Елена переглянулись.
– Вас… не поймали? – почти шепотом спросила девушка.
Мужчина перевел на молодых людей остановившийся взгляд прозрачно-синих глаз.
– Всех поймали. Кроме меня. Меня тогда как раз мобилизовали на Красный флот. А сейчас… сейчас я думаю – слава Богу, что у нас ничего не получилось. «Аврора» ни в чем не виновата. А вот люди, сделавшие из боевого крейсера безбожную икону…
– Можно вопрос? – неожиданно прервал его Владимир. – Почему вы так откровенны? Где гарантии, что я не сообщу о вас в ГПУ?
Бывший моряк тихо рассмеялся.
– Да ведь вы сами его опасаетесь, юноша. А кроме того… у меня, видите ли, рак. Осталось не много. И мне в некотором смысле на все плевать. Извините за такой грустный финал разговора. Спокойной ночи, молодые люди. С завтрашним праздником я вас не поздравляю…
Он приподнял шляпу и медленно двинулся в сторону Зимнего дворца. Владимир быстро обвел взглядом набережную, но она была по-прежнему пустынна. Елена смотрела на Сабурова пристально.
– Вы не верите ему? – тихо спросила она.
– Теперь – верю…
– А мне?
Владимир молчал на какую-то долю секунды дольше, чем нужно. Елена отвернулась от него и быстрым шагом пошла прочь.
– Лена! – крикнул он. – Лена, постойте! Я не хотел вас обидеть!
Вместо ответа она перешла на бег. Отчетливо щелкали каблучки в надвигавшейся на Ленинград ночи.
Небольшой «Рено» притормозил на 5-й линии Васильевского острова, у пятиэтажки в стиле «модерн», в которой жила Даша. Карпов предупредительно встал из-за руля, открыл дверцу, помог коллеге выйти. Девушка устало улыбнулась.
– Ну и церемонии…
– Никогда не знал, что вежливость – это недостаток для чекиста, – весело отозвался Карпов.
– Спасибо. Завтра трудный день. Пока.
– Пока.
Даша направилась к парадному. Внезапно Карпов окликнул ее.
– Даша!
– Что?
– С наступающим тебя, – произнес он после паузы.
– Тебя тоже, – с улыбкой отозвалась Скребцова.
Убедившись в том, что она вошла в подъезд, Карпов вернулся в машину, сел за руль и некоторое время сидел молча, приходя в себя. День и в самом деле выдался хоть куда…
Войдя в свою маленькую опрятную комнатку, Даша подошла к висевшему на стене запыленному зеркалу. В нем отразилась до предела утомленная женщина с воспаленными красными глазами. За время дежурства на набережной она не позволила себе ни разу отлучиться с места. Даже обедать ходила на «Аврору» – по приказу командира крейсера ей подавали обед со стола комсостава.
Не раздеваясь, девушка тяжело опустилась на постель, взяла с нее картонную папку. Вынула фотографию Владимира. На ней он был такой же, как в 1918-м – если бы не седая прядь, появившаяся на виске, да не угрюмые морщины, залегшие у губ.
В маленькой прокуренной комнатке под большим портретом Ленина и новеньким плакатом «Социалистическое Отечество в опасности!» сидел хмурый комиссар в черной кожанке. Шевеля губами, он читал про себя Дашино заявление. Сама она, спрятав за спиной руки, стояла перед ним навытяжку.
– Значит ты, товарищ… – комиссар заглянул в бумагу, – Скребцова Дарья Павловна, 1900 года рождения, русская, из крестьян, уроженка Сабуровки, грамотная, хочешь вступить в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии, с тем чтобы… – он еще раз заглянул в бумагу, – …чтобы бить ненавистное офицерье?
