Уильям Сатклифф - А ты попробуй
– Да. Это... это все ужасно.
– Я знаю.
– Она похожа на зомби.
– Ага, только вот через месяц начинаются занятия в университете.
– Черт.
– Тяжело на самом деле. Я хочу сказать, будет трудно опять привыкать к европейской культуре. Меня передергивает, что придется носить европейскую одежду – она так ограничивает, понимаешь – но для Каз... я просто не знаю.
– Что она собирается изучать?
– Французский и испанский – в Бристоле.
– И как у нее это получится, если она не разговаривает?
– Она поправится, нужно только время. Если бы ты пожил с прокаженными, ты бы понял, что это ерунда. Я хочу сказать, ты бы понял, что важно, а что нет. Она просто взяла на себя больше, чем иной индус.
– Бред какой-то.
– Ты не видишь, как мы уязвимы. Ты не понимаешь, какая это привилегия – быть западным человеком. В финансовом смысле, я хочу сказать. Духовно мы конечно ущербны. Именно поэтому мы склонны к такого рода срывам.
– Но... сколько она уже такая?
– Почти месяц.
– И все потому, что Лиз потрахалась с Пингом?
– Скорее всего это была последняя капля, но в основном, да.
– Господи.
– Я хочу сказать, что это на самом деле глупо, потому что Пинг спал со всеми.
– Чего?
– Я думаю, это часть обучения. Тем, кто уже готов, он помогает войти в Тантрик.
– И тебе тоже?
– Нет – я специально не позволяла ему найти мой центр, потому что хотела пропустить вперед Каз. У нее это длилось уже долго, и я думала, что если Пинг почувствует мой холод, он поймет и сконцентрируется на Каз.
– Ну и как?
– Ничего не вышло. В этом-то и трагедия. Он сконцентрировался на Лиз. Получилось так, что он нашел ее центр быстрее, чем коленку у Каз.
– Центр? Это что – твой...?
– Нет. Не будь пошляком. Ты знаешь, что такое Внутренняя Йога?
– Нет, конечно.
– Это когда квалифицированный Внутренний Йог наложением рук находит центральную точку твоего тела.
– Наложением рук?
– Именно. Он учит всю группу основным позам, а потом, пока все медитируют, подходит каждому по очереди и работает с ним в этой позе. Когда ты находишь баланс, и когда ты в покое, вы вместе ищете твой центр.
– И где же центр у тебя?
– Точно сказать не могу, но, по-моему, где-то здесь.
Она скрестила ноги, выпрямилась и опустила правую руку на живот чуть выше лобка.
– Ну! И что, в этом месте у всех центр?
– Необязательно. Это индивидуально.
– Не говори ерунды. У жирных старперов он на плече, а у молодых пухленьких женщин прямо в клиторе.
– Ты циник. Не понимаю, как ты можешь так жить.
– Этот парень просто гений. А где центр у Каз?
– Об этом нельзя спрашивать. Если ты знаешь, где у человека центр, ты знаешь о нем все самое ужасное.
– Ладно-ладно, я никому не скажу. И где же ее центр?
– Послушай – они ни разу его точно не нашли.
– Тогда приблизительно. Где он искал?
– Ну, приблизительно она определила, они ни разу как следует не проверяли, но где-то здесь, на сгибе локтя.
– Вот видишь?
– Что ты хочешь сказать?
– Ничего. Только то, что она ему нафиг не нужна. Подумай сама, кому охота спать со скелетом.
– Она не глухая, между прочим. А ты говоришь очень обидные вещи.
– Этот ваш Внутренний Йог просто гений. Надо такое придумать – люди платят ему за то, что он их щупает, и при этом писаются от счастья.
– Да, он гений, так уж вышло, и он никогда не поймет, что значит щупать. Его сознание настроено на высокое.
– Ага, точно. Я бы тоже так настроился.
– Он очень образованный человек. Нужно проучиться минимум пять лет в Международном Центре Внутренней Йоги, прежде чем получишь диплом учителя.
– В Международном Центре?
– Да, в Сан-Франциско.
– Значит этот парень не один такой? Что, есть еще любители пощупать баб в какой-нибудь индийской дыре?
– Это международное движение.
– Не может быть! Значит сейчас, в эту самую минуту сотни женщин по всему миру занимаются Внутренней Йогой?
– Думаю, что да.
– Невероятно!
Появился Рэндж и, оттащив меня в сторону, сообщил, что познакомился со шведской командой по ручному мячу, которая проводит турне по Южной Азии и сейчас, между играми, отдыхает здесь на море, и что он договорился встретиться с ними ночью на пляже, чтобы учить их пенджаби.
– Сколько человек в команде? – спросил я.
– Хуй знает, тут их семеро. Наверно, есть еще резерв.
– Это просто поразительно. Фи, хочешь поучить ночью пенджаби? Это мой друг Рэндж. Он преподаватель.
Увидев индуса, Фи просветлела. Она выразительно улыбнулась мне в знак того, что одобряет дружбу с местными.
– Значит... вы... друг... Дэвида? – пролепетала Фи голосом ведущей “Голубого Питера”[37] пятидесятых годов.
– Ебена мать. Это такой крутой чувак! – сказал Рэндж.
– Ох, и правда, – согласилась Фи и залилась краской.
Не хватит ли удовольствий?
Очень странно, но вместо полуночного урока пенджаби, который свелся к изучению разных частей шведской анатомии, и то и дело прерывался диким визгом, я все это время проболтал с Фи.
Я прекрасно помнил, как возненавидел ее с первого взгляда, помнил, что она фальшивая, снобливая и вообще повернутая, но не мог не признать, что в определенных обстоятельствах Фи – вполне приятная девушка. Может, история с Каз стала тому причиной, не знаю. Ее частношкольный гонор заметно истончился, и сквозь него стало проступать печальное подавленное естество. Что-то такое есть в несчастных женщинах, что действует на меня возбуждающе.
Похоже, она остыла ко всему этому спиритическому мусору, и мы могли теперь просто сидеть вдвоем и болтать о всякой ерунде, лишь иногда отвлекаясь на Каз. Она сказала, что носит сари только потому, что в ашраме их заставили выбросить старую одежду, и она пока не собралась купить новую.
Мы проговорили час или около, изредка прислушиваясь к тому, как Рэндж перечисляет неимоверное количество пенджабских слов, означающих “сосок”, когда в разговоре стали появляться нотки флирта. Плеск волн, пальмы, лунные тени, разносящаяся по берегу отдаленная музыка, разговоры про соски – все это вместе создавало именно ту атмосферу, которая так необходима для соединения.
– Вы с Лиз долго были вместе? – спросила Фи, слегка жеманничая.
– Не очень.
– Это было... хорошо?
– Что – секс? – переспросил я, как будто обидевшись.
Она пожала плечами.
Я произвел в голове вычисления: если я скажу “нет”, она может подумать, что я плохой любовник, а если “да”, это будет выглядеть так, будто я ее посылаю подальше. И только правда спасала меня от участи самого выдающегося олуха в мире.
– Неплохо, но у меня бывало лучше, – сказал я, поражаясь своим дипломатическим талантам.
– А что... было не так?
– Ну, ты же знаешь Лиз. Она очень напориста. Ее ... – я положил руку Фи на колено, – ...трудно назвать чересчур отзывчивой. И это сказывалось в любви тоже.
– Я ее ненавижу, – сказала Фи. – Я ее ненавижу, как никого в мире.
– Мне она тоже не сильно нравится.
– Если бы... если бы я... могла...
– Что, урыть ее?
– Да. Урыть ее. – С акцентом Фи это звучало совершенно по-дурацки, и мы оба рассмеялись.
– Знаешь, что бы ее по-настоящему взбесило? – спросил я.
– Нет.
– Мы с ней друг другу никто, но она жутко ревнива, и если узнает, что я опять с кем-то, полезет от злости на стенку. Особенно, если с кем-то, кого она знает.
Фи смотрела на меня; она дважды моргнула, но не отвела взгляда. Я тоже заглянул ей в глаза и чуть заметно подмигнул.
– Ты сказал то, что я подумала? – спросила Фи, наклоняясь чуть-чуть вперед.
– Не знаю. А что ты подумала про то, что я сказал? – спросил я тоже наклоняясь к ней навстречу.
– Ты скажи, что ты сказал, а потом я скажу, то ли я подумала, что ты сказал, – сказала Фи еще сильнее наклоняясь вперед. Теперь между нашими губами оставалось не больше дюйма.
– Давай лучше ты скажешь, что ты подумала про то, что я сказал. А потом я тебе скажу, то ли я сказал, что ты подумала про то, что я сказал, – сказал я наклоняясь вперед еще на подюйма.
– Похоже, будто мы торгуемся, – сказала она, преодолевая оставшееся пространство, и располагая свои губы вплотную к моим.
Это был самый жуткий поцелуй в моей жизни. Язык словно засасывали в пылесос, пропускали через мясорубку и отжимали в центрифуге одновременно.
От тяжелой травмы меня спас Рэндж – он предложил вернуться обратно в Ашок и проверить содержимое наших минибаров. Несколько шведок закрутили носами, но трое из них затолкались с Рэнджем в рикшу, я с Фи и Каз сел в другую, и всемером мы отправились в отель.
Содержимое минибаров мы уничтожили довольно быстро, после чего Рэндж со шведками скрылся у себя в номере, а я остался с Фи и Каз.
– Ну вот, – сказал я.
– Ну вот.
Тишина.
Дискутировать было не о чем, и я стал ее целовать. Чтобы хоть немного обезопасить ротовую полость, я стал одновременно раздевать ее, что сильно напоминало процесс разматывания мумии, и это абсолютно невозможно было делать одной рукой при том, что вторая находилась внутри бюстгалтера. В конце концов я плюнул и стал бегать вокруг нее кругами с распухающей с руках кипой материи, целуя всякий раз, когда оказывался спереди. Очень увлекательное занятие, но мало подходит для любовной игры.
