Людмила Петрушевская - Измененное время (сборник)
Для передвижений существовали строго оформленные командировки. Только тогда можно было рассчитывать на билеты, места в гостиницах и кормежку вдали от дома.
Простой человек ни купить билет, ни разместиться на койке, ни войти в ресторан не мог!
Да их и не существовало, таких простых людей, каждый был закреплен за каким-то местом работы. Тот, кто не работал три месяца, арестовывался на три года как тунеядец. В народе их называли «туни».
Драмы, эпосы, а также детективные, героические и комические сюжеты возникали вокруг купли-продажи всего, начиная от дивана и кончая детскими сосками и мясом без костей.
Существовали так называемые «колбасные» электрички, поезда и автобусы — по субботам народ ломился в Москву стоять в очередях. Иногда это оформлялось как культпоездка в театр, нанимался через местком транспорт на автобазе — но после обязательного просмотра лавина зрителей летела по магазинам, как конница Мамая.
На холодильник, телевизор, машину или тем более кооперативную квартиру обыкновенный человек с улицы претендовать не мог, они распределялись только по предприятиям.
Обмен квартир достигал таких трагических параметров, что искусство бледнело (романы, эстрадные номера и кинофильмы об обмене жилплощади) перед жизненными обстоятельствами.
Именно тогда возник термин «очернительство действительности», «чернуха», «бытовуха». Партия боролась с такими явлениями очернения в искусстве. Товарищ Черненко, член Политбюро КПСС, переключившийся в нужный момент на идеологию, делал об этом важнейший доклад. Нельзя было писать о печальном.
И человеку что оставалось в условиях бытовухи, только вести свой одинокий бой, такая фраза уже была, это повтор, цитата. Но без нее не обойтись.
Поэтому в дальнейшем рассказ, обычное дело для литературы, пойдет о странном казусе женской любви. Ни на что не претендующей, платонической, возвышенной и т. п.
Народ, кстати, начал бурлить гораздо раньше, нежели было позволено. То есть, разумеется, он бурлил всегда, но в годы застоя это явление, тихое, подспудное, перешло все границы.
Коммунистическая партия, как пластырь, залепляла людям рты, глаза и уши, но не руки и не ноги, и тем более не органы размножения.
Купить было нельзя ничего — и все смещались, хлопотали, действовали, становились в очередь до рассвета, мужчины выпивали по делу с начальниками, женщины ложились под этих начальников, шло так называемое «перекрестное опыление» под лозунгом «я тебе, ты мне» — и, кстати, когда было необходимо, мужчины тоже, будучи никого не хуже, платили по-мужски ради житейских благ (мой подарок всегда со мной), а попутно шло распределение путевок благодаря этим связям, а также двигалась вселенская очередь на ковры, холодильники, телевизоры и, что самое основное, на машины. Было несколько видов автомобилей, которые назывались по-разному, то козел, то запор, а то жигуленок или волжанка.
Человек, стоящий в очереди на машину или квартиру, никогда бы не покинул родное предприятие. Люди были прочно закреплены.
Вся страна кипела. Стояли колонны очередей за всем. Ходил анекдот: человек несет рулон туалетной бумаги. Вопрос: «Где брали?» Ответ: «Да из химчистки несу».
Лавровый лист собирали в Грузии, бумагу к пакетикам делали в Балахне, резали бумажные листы в Ленинграде, пакеты из них клеили в Петрозаводске инвалиды в трудовых реабилитационных мастерских при психиатрической клинике № 3, текст на пакетах печатали в Калининградской типографии, а все это собирали вместе (лавровый лист и упаковку) в Рязани и развозили по стране. Так и ходил товарняк с составляющими ингредиентами, это все называлось «поставка комплектующих» (данная формулировка нам еще встретится).
В жилищных отделах шла раздача огромных жилых массивов тоже за большие деньги и взаимные услуги, дети ведь поступали в институты, их надо было устраивать на работу, затем где-то шить шубы, строить себе сапоги, доставать «вагонку» (ей обшивали бани, кухни и лоджии). Несмотря на законы, работали подпольные цеха (скоробогатых долго еще потом называли «цеховики», они платили большую дань секретарям партийных органов).
Когда воцарился Андропов, у которого был полный компромат на всех, пошли обильные аресты. Наступил как бы новый тридцать седьмой год.
И действие нашего небольшого повествования разворачивается как раз об эту пору.
Сажали за хозяйственные нарушения.
Один из незаметных героев своего времени угодил на семь лет колонии строгого режима за то, что не уничтожал списываемое раз в год оборудование своей лаборатории, где он был заведующим. Полагалось разбивать кувалдой все — приборы, шурупы, болты и, скажем, столы и стулья. Остальное сжигалось. Тогда давали новое.
А хорошему хозяину и гвоздь выбросить жалко. А не то что его портить.
И он по легкости натуры ничего не делал со списанным оборудованием.
И этого завлабораторией посадили, потому что ему по службе надо было мотаться на смежные предприятия в Чехословакию и Венгрию. Ему инкриминировали присвоение имущества в особо крупных размерах (как если бы он присвоил эти болты и гайки), а когда выяснилось, что на свои деньги он покупал недостающие радиодетали у магазина «Пионер» на улице Горького, то добавили еще и статью «Скупка краденого».
Он сел, а вместо него ездить стал какой-то незнакомый никому мужчина.
Тогда командировка за границу была чем-то вроде главного выигрыша жизни.
Люди сходили с ума и отказывались, бывало, возвращаться из-за рубежа. Так, две девочки с завода, выехавшие в первый раз в жизни за рубеж, попросили политического убежища (идиотки) в Болгарии! Их немедленно арестовали, вывезли на родину и куда-то дели. Может быть, в психушку.
Тогда же появились первые видео, на которые под большим секретом приглашались друзья. Концерт Майкла Джексона советские люди смотрели, затаив дыхание.
Ничего подобного наши не видели. Концерт зарубежной эстрады показывали только в ночь на Пасху, чтобы отвлечь несознательных граждан от церкви (каждый такой религиозный объект на всякий случай ближе к полуночи оцепляла милиция и никого не пускала, особенно на крестный ход).
Иногда послабление делалось и в четыре утра в новогоднюю ночь. Можно было ни с того ни с сего увидеть, к примеру, какого-то Элвиса Пресли! Но не битлов, нет.
Первые ксероксы на предприятиях охраняли как Мавзолей.
* * *В таких условиях и появляется в нашем повествовании молодая женщина Флюра. Младший научный сотрудник одного из институтов.
В силу слабости своего характера (она выросла в семье провинциального профессора, проректора к тому же, при маме и домработнице) Флюра оказалась в центре странных событий, но дальнейшее их развитие закалило женский ум, отвердило силу воли и позволило переквалифицироваться в главного бухгалтера, в могучий интеллект.
То есть мать ей давно уже сказала, чтобы она берегла свое имя, потому что ее назвали в честь прабабушки, которая за это обещала, что в ней будет сила, когда наступит момент!
Та Флюра была явно колдовка.
А наша молодая Флюра, ведомая родительской волей, поступила в аспирантуру в Москве, нашелся фиктивный муж, и Флюра затем обрела собственную комнату на глухой рабочей окраине, пятый этаж без лифта, стены из гипсокартона, но зато к этому прилагался сосед-алкоголик, слесарь соседнего предприятия. Добавим, что сексуально озабоченный слесарь.
Родители, однако, беспокоились о будущем своей непрактичной, слабенькой дочери, зная о соседе Эдуарде, и в результате на голову Флюры свалился следующий муж, Анатолий Викторович, причем с предыдущей семьей в эпикризе, т. е. уже с алиментами.
Приехал он просто так, по делам в командировку (этот Анатолий работал в институте у Флюриного отца), привезя попутно тяжеленный картонный ящик, посылку для голодающей Флюры. Две палки сырокопченого сервелата, кг сыра швейцарского, четыре банки горбуши в собственном соку, кусок осетрины, кусок семги, оба продукта в кальку заботливо завернутые, две литровые банки зеленого горошка, две банки огурчиков маринованных, кг апельсинов и, в завершение пайка, бутылка шампанского! Все к новогоднему столу.
У Флюриной мамы во всех крупных магазинах родного города были связи, так как дети у всех растут и поступают именно к нам в институт! Мама их называла «абитура».
Присланный Анатолий Викторович не то чтобы был красавец, но для мужчины очень даже ничего (как говаривала темпераментная мама в таких случаях, слегка лучше черта). Уже лысоватый, полноватый, в золотых очках. Явно будущий руководитель.
Ну и, разумеется, он позвонил поздравить с наступающим Новым годом. Дня за три, очень предусмотрительно. Флюра в ответ приготовила стол. Анатолий прибыл с букетиком и с духами. Все как в фильме «С легким паром», который они и начали смотреть, как вся страна, под легкую закуску. Но уж заливную рыбу Флюра сделала, как мама велела, под ее диктовку. Мама для того прибыла в кабинет папы и говорила по межгороду за счет института.
