Нина Катерли - Окно (сборник)
«Не надо было шампанское, — подумал он, — от него всегда…»
Улица оказалась безлюдной. (Те двое куда-то исчезли — как сквозь землю.) И незнакомой, — сюда приехали оравой на такси и не запомнилось, как ехали, — где-то останавливались, за кем-то заезжали.
Это была унылая улица, полупустая и довольно мрачная. Впрочем, здесь, за Лиговкой, все улицы какие-то мрачные, все эти Расстанные, Тамбовские… Он попытался разглядеть название, но фонарь горел слабо, а с неба вдруг повалил такой снег, что залепил очки. Да и какая разница, не все ли равно, что ему за дело до названий!
Прохожие попадались редко, засыпанные снегом, озабоченные только одним — как бы скорее оказаться дома. Час был поздний.
Неизвестная улица вывела его в конце концов на ярко освещенную Лиговку, прямо к трамвайной остановке, на которой, отворачиваясь от снега, топтались несколько человек.
Сразу пришел трамвай, но ненужный. Почему-то он вызвал раздражение полупустой, ярко освещенный, такой комфортабельный и уютный среди снежной ночи, он казался неуместным, что ли, нелепым и лишним. Не успев обдумать, в чем тут дело, протерев сухим концом шарфа стекла очков, Сергей двинулся дальше, прочь от остановки, прочь от этих фонарей, и людей, и свободных такси. Такси тоже чем-то раздражали, хотя денег было достаточно, любое можно было остановить.
Поспешно свернул он в первую попавшуюся улицу, совсем уже темную и безлюдную. Чем-то странной казалась эта улица. Справа слепыми четырехугольниками застыли плечо в плечо неосвещенные дома. Ничего вроде бы удивительного — второй час на исходе, но вот тротуар… Что-то в нем было непривычное, и Сергей тут же понял — что: ни одного следа. И не потому, что сейчас падает снег, а давно никто не ходил, — глубокий, чистый сугроб тянется вдоль домов, точно не тротуар это вовсе, а газон какой-то. Настоящая зима стояла в городе вот уже неделю, а между тем только кончался ноябрь.
Темные дома на мгновение озарились зеленоватым светом, в простенке над низким двухэтажным зданием вспыхнули какие-то буквы и исчезли. Но — ничего таинственного, все очень просто: капитальный ремонт, вся та сторона улицы нежилая. А эта?.. Снова полыхнуло зеленое зарево. «СТРАХ» — прочитал Сергей в черном небе и усмехнулся — реклама Госстраха где-то по соседству. Почему ее на ночь не выключили?
Усмехнулся и прибавил шагу.
Ну, а эта сторона — тоже пустая? Нет, здесь жили. Кое-где в окнах еще горел свет, к парадным по снегу протоптаны были тропинки, хотя сейчас их на глазах заметало снегом.
Четкая тоненькая цепочка следов извилисто бежала вдоль пустого тротуара вперед, в темноту. Это были очень частые, маленькие следы с узкими носами и какие-то легкие — только отпечатки по снегу.
Сергей посмотрел и никого не разглядел. Желтые полосы были редкими, метель плотными клубами катилась навстречу.
Однако прошли совсем недавно. Если бы давно, замело бы следы, а они вон какие ясные. И тут совсем близко, шагах в десяти, среди снега и тусклого света мелькнул силуэт. Узкий, нечеткий, будто размытый. Кто-то семенил, чуть скособочившись, чуть припадая на палку. Длинная юбка, белый платок… или шапка это?.. Исчезла… Там просто тьма непроглядная до следующего фонаря. Свет падал на тротуар из окон первого этажа, и снова забрезжила темная фигура.
Он шел теперь быстро, всего несколько шагов их разделяло. Это была старуха, совершенно точно, старуха, худая, сутулая, даже, пожалуй, сгорбленная. Наверное, очень старая, хотя и шла легко. Снова темнота сделала ее почти невидимой, но расстояние совсем уже сократилось, Сергей видел старуху даже там, где не было фонарей.
И куда ее несет в такую позднь, в такую темень? Ветрено, скользко… Как бы в подтверждение его мыслей старуха вдруг вздрогнула, взмахнула руками и опрокинулась навзничь.
«Этого мне только не хватало», — подумал он, но тут же шагнул вперед и склонился над старухой. Она лежала на спине, отбросив в сторону руку с зажатой в ней палкой. Маленькие глубокие глаза были открыты, губы сжаты. Сергей стоял в нерешительности, и тут губы шевельнулись, открылись.
— Ничего страшного, просто поскользнулась. Помогите мне подняться, прошу вас.
Зачем-то сперва он поднял ее на руки. Старуха казалась совсем легкой и неподвижной. Мгновение подержав ее на весу, Сергей затем осторожно поставил ее на ноги и стал стряхивать снег с длинного пальто.
— Не надо, не надо, дружок, — слабо протестовала старуха. — Благодарю вас…
Голос был приятный — старческий, но чистый и легкий. Она чуть-чуть грассировала, и оттого в речи слышался непонятный какой-то акцент.
— Вы ушиблись. Может быть — такси? — предложил он, но старуха замахала узкой ладонью в светлой перчатке.
— Нет, нет. Боже сохрани. Этого не нужно! Да мне и идти-то пустяки.
— Тогда я провожу вас, — решил он и крепко взял ее под локоть.
Дошли они быстро. По дороге старуха молчала, сосредоточенно глядя под ноги. А метель вдруг кончилась. Редкие тонкие снежинки вспыхивали в воздухе и тут же пропадали, небо сделалось совсем черным и холодным, звезды проступили над пустыми домами. Только зеленый «СТРАХ» загорался поминутно, но не казался назойливым и ярким — глаза привыкли.
— Нам сюда. Прошу вас, — голос старухи звучал теперь торжественно и церемонно. — Прошу вас, — настойчиво повторила она.
Они стояли перед тяжелой резной дверью старинного трехэтажного особняка. Окна второго этажа, три… нет четыре окна были освещены, снег у подъезда — утоптан, от ворот на улицу вели две узкие колеи. А вон и следы лошадиных подков, совсем недавние. Редко теперь такое встретишь, забавная какая улица, забавная старуха, интересный дом.
— Благодарю вас, зайду с удовольствием, — ответил Сергей и низко поклонился. И даже вроде шаркнул ногой.
«Что это я? Точно в спектакле. Конформист…» — мелькнуло в голове. Они уже поднялись по широкой, плохо освещенной лестнице. Старуха позвонила. Хрипловатое звяканье колокольчика послышалось за дверью, потом — быстрые шаги.
— Ах, Аглая Николаевна, наконец-то! — розовая девушка в белом переднике и с кружевом на темных волосах снимала со старухи пальто.
— Помоги гостю, Наташа, — голос старухи стал низким и властным.
— Я сам, спасибо, что вы! — но Наташа уже была тут как тут, приняла куртку, шарф и шапку положила на столик возле большого зеркала. В этом зеркале Сергей увидел себя, в этом дурацком свитере и джинсах, с покрасневшим носом и растрепанными волосами. А рядом, за плечом… Нет, она не превратилась в сказочную принцессу, в молодую красавицу, хотя, наверное, он и этому бы не удивился, она осталась старухой, блестели сединой волосы, морщина между бровей разрезала лоб. Но осанка! Но гордое это лицо, нос с горбинкой, прямая высокая шея!..
Старуха поймала в зеркале его взгляд и улыбнулась. Почти незаметно, только брови чуть дрогнули. Тонкой, совсем еще белой рукой поправила она волосы, сверкнула у ворота блестящая брошь.
«Платье-то. Как на картинах старых мастеров», — подумал Сергей и разозлился на себя за банальность.
Старуха опять взяла его под руку, из коридора они шагнули в комнату, и тут уж он не знал, чему удивляться, на что смотреть, что вообще думать обо всем об этом.
Слабо шевелились желтоватые язычки свечей. Человек в ливрее с галунами на цыпочках двигался от одного канделябра к другому, снимал щипцами нагар. Над креслами с расшитой обивкой, с золочеными ножками, около маленьких столиков, около громадных китайских ваз с живыми розами — голоса, звуки рояля из-за стены, какие-то фразы… по-французски, что ли… улыбки, руки в блестящих перстнях, белые чьи-то плечи, страусовые перья веера. Он вслушался. Странно — оказывается, он понимал все, что они говорили, хотя и не знал никогда французского. Совсем молоденькая девушка у окна… какая красавица!.. рассказывает лысому старичку, высовывающемуся из кресла, точно из гнезда, как она поскользнулась на уроке танцев у Жоржа и… Она смеется, и старичок, покивав острой, птичьей головкой, тут же принимается что-то бормотать о маневрах, о каком-то сикурсе, о ретираде и глупце квартирмейстере.
А другой старик — в черном фраке со звездой, к нему обращаются почтительно «ваше превосходительство» — вполголоса беседует о чем-то с молодым офицером… Постой, постой… Ну, конечно, это гусарский мундир на нем. Или — драгунский? Только и знаю, что гусар или драгун! Серость. Наверное, все же гусарский, вон и усы у него, как у гусара.
— Какое, право, мальчишество! Безрассудство! — низким, взволнованным голосом говорил старик со звездой. — Имей в виду: твоя выходка может иметь самые дурные последствия.
— Я дал слово и буду там завтра, — тихо ответил юноша.
— Но зачем? Имей в виду, тебе придется оставить полк. Карьере твоей конец, ты подумал об этом?
— Я дал слово.
